Маленькая повесть о двоих - Юрий Ефименко

—◦Ну, бабоньки, это вы кому другому морочьте голову, а я — девушка всесторонне положительная: что написано, то и читаю,◦— слезла со стола Люся, выбросила окурок в форточку.

—◦Да знаешь ли ты, какое чудо из этого делает Валюша! Попробуй вот сделать сама: выпари, подержи на сковородке минут десять, прибавляй понемногу подсолнечного масла, и минут через двадцать — хмели-сунели и потом под самый конец — мелко нарезанного лука. И все! Ой как вкусно, когда остынет!..

—◦Люсь, зайди попозже — будет готова,◦— раздеваясь, сказала Валя.◦— Понравится — научим.

—◦Вот научитесь гнать из вашей кабачковой — черную, обязательно поучусь. А то было б чему!◦— Люся подошла к Любочке и крепко дернула за несчастный рукав.

—◦Ой!◦— пошатнулась Любочка,◦— Оторвешь! Да еще — с рукой.

Рукав не удлинился.

—◦Чего это он?◦— опять тревожно посмотрелась скрипачка.◦— Взял и сел.

—◦Люб, ты какой рукой играешь?◦— еще раз, и теперь полегче, дернула Люся.

—◦Да какой же — правой, конечно,◦— за нее отозвалась Валя.

—◦А значит, и не рукав. При чем рукав? Все тянешь, тянешь руку каждый день. Вот и вытянула!◦— усмехнулась Люся и вышла.

—◦Ох Гражданпроект! Шуточки у них! Инженерные какие-то!◦— надела Любочка шапку, подхватила скрипку и, уже готовая бежать, внимательно присмотрелась к Вале.◦— Валенька, ну что ты? Ну что у тебя такие глаза грустные? Что ты печалишься?

—◦Завтра Олю хоронят. Звонила им в институт.

—◦Без меня не ходи. Валюша, ты, как взрослый человек, понимаешь? Без меня ни за что не ходи. Я тебе не разрешаю. Я отпрошусь сейчас. Когда будут?

—◦Говорят — утром.

—◦Ну вот и все: договорились! Хорошо?◦— Любочка подбежала и посмотрела в самые глаза.◦— Мы вместе пойдем на твою работу. Я оттуда дозвонюсь или сбегаю. Все узнаю. И цветы куплю. Надо обязательно — цветы. Встречают человека с цветами и провожать так же надо.

На общей кухне, где Валя, стоя между плит (так не мешаешь тем, кто забегает на минутку поставить, снять чайник), помешивала на сковородке икру, готовила свое новое фирменное блюдо, ее отыскал Макарыч.

Марк Борисович Сигиневский, почти молодой, чуть больше тридцати лет человек и без пяти минут доктор наук (в этом был уверен не только он сам, не сомневался и никто в институте), не без труда высмотрел ее в изрядном чаду: готовилось не меньше шести-семи ужинов, и в слабом освещении — администрация общежития активно включилась в энергетическую борьбу. В этом коммунально-кухонном миру подруга его бывшей — мир ее праху!◦— подружки была довольно недоступна (домашне-цивилизованному человеку), и он остался на пороге, ожидая, что его тотчас заметят.

Он достаточно не любил эту подругу, хотя она ни в чем перед ним не провинилась. И век бы ее не знал, тем более не искал бы, не повернись все так — смертью Ольги, прямыми намеками, кем умершая ему приходилась и почему она покончила с собой… О Мельниковой он подумал сразу же. Другой близкой подруги у Ольги не было, и это с ней он чаще всего сталкивался в комнатке бывшей любовницы. Раздражающее биополе этой женщины он почувствовал сразу же. Как раз та высоконравственная дура, которая и сама не живет (с мужчинами; смелости не хватает), и других сбивает с толку своим моральным умничанием.

—◦Валя!.. Валя!.. На минуточку!◦— окликнул он наконец, исчерпав свое терпение; в этом доме и Бельмондо не заметят!

Он совершенно уверен был: она, и никто другой, несть тот благородный нравственник, кто анонимно написал в партком и в ректорат, что это он всему виной… Почерк был явно женский — крупный и аккуратный. И жене позвонила и выговорилась женщина, молодая.

—◦Только вы там… погасите,◦— сказал он так устало, будто на нем весь день возили что-то тяжелое.◦— Сгорит, опять я виноват окажусь!..

И Вале стало ясно, что сейчас последует тягостный и долгий разговор.

Она пошла впереди.

От нее ли, в коридоре ли вообще попахивало особенным общежитийным (запах, по которому тотчас распознаешь обитателя общежития!), жутковатой смесью отталкивающих ароматов: кухни, где готовят черт те что (тушат чеснок, например), пережигая все эти торопливые, судорожные завтраки-ужины, а проветривают и убирают абы как, извечного «тараканида», жидкости от тараканов, и еще неведомо чего, но резкого и неприятного обязательно. Марк старался на Валентину не смотреть, чтобы не замечать ее затылка с узелочком не очень-то пышных волос, из которого подвысунулись шпильки, ее худоватых плеч под слишком недорогой кофточкой (кухарка!), узковатых бедер и сухих ног (подросток-переросток!) и особенно сковородки в руках, отчего чувствуешь себя, будто выставлен на позор!◦— сопровождаешь эту дуру вместо почетного караула. Ему очень хотелось крепко дать ей. Так, чтобы отлетела вместе со своей сковородкой за версту!..

В комнате, как только за ними закрылась дверь, Валя резко повернулась:

—◦О чем вы говорили в последний раз? Вы были у нее в тот вечер! Что произошло?

—◦Слушай, куда ты суешься? Ты хоть понимаешь?◦— упростил он сразу же их отношения и уселся, тоже не дожидаясь хозяйского приглашения.◦— Значит, так: я подаю на тебя в суд. За клевету. Пришел честно предупредить…

Валя не очень поняла смысл всего, что он сказал. Несколько мгновений не могла что-либо понимать вообще, захватило такое чудовищно сильное волнение, сродни невменяемости, что закололо в висках.

—◦Сковородку лучше вон туда — на тумбочку. Главный дамский снаряд, как известно, кочерга.

Марк был куда опытнее и быстрее брал себя в руки. Насмешливость ему была нужна к тому же, чтобы повести разговор, как ему хотелось. Он заметил, как Мельникова побледнела, напряглась. Значит, скоро и обмякнет.

—◦Есть такая статья — об ответственности за клевету. Я сделал выписку. Прочесть?

К его удивлению, Валя ответила тихо и, можно сказать, спокойно:

—◦Да. Это интересно.

—◦Ну, сейчас… Пока вот еще один немаловажный документ. Как вы думаете, что это?.. Мое письмо с просьбой поинтересоваться и разобраться, почему это дирекция такого достойного учреждения так легко терпит у себя под началом Валентину Мельникову, привлекаемую за клевету, праведную защитницу немыслимой правды. Его тоже попрошу послушать. Прошу еще заметить: я не анонимщик, по крайней мере,◦— он наступал, решив не давать ей ни минуты передышки, чтобы не успела собраться с мыслями. Начни ей действительно читать — она выиграет время.

—◦Пожалуйста, только не надо тянуть,◦— сказала Валя.

—◦А без спешки нельзя?

—◦Через полчаса вернется моя соседка. Шарахаться по углам, чтобы выслушивать все это, я не собираюсь.

—◦Да хоть при десяти соседках. На суде больше народа.

—◦Ну уж пожалейте стороннего человека. Да если так силен приступ честности, не забудьте в конце все же рассказать, о чем говорили в последний раз с Олей и зачем хлопали так дверью? У соседей, кстати, штукатурка осыпалась. Зашли бы к ним, подлатали,◦— Валя подхватила его ироническую интонацию.

И еще больше он не ожидал, что у нее получится куда тоньше. Это невольно задело его (увы, самолюбие кандидатов или почти докторов наук во сто крат уязвимее, скажем, студенческого). Вот стерва!

—◦Зачем писала? Зачем звонила, ну?◦— Марк резко придвинулся к ней и уже сам не знал, не отдавал себе отчета — ударит эту женщину или нет.

Валя ни разу не разглядывала его так близко, лицом к лицу. Он всегда, сколько виделись, был от нее на расстоянии — через стол, за которым отмечали Олин день рождения, через его свойство недолго задерживаться возле одного и того же собеседника, через его неуловимо скользящий ум, который легко и стремительно нанизывал на острое, смелое замечание игривый, забавный анекдот, а за ним — любопытную мысль, интересное наблюдение. Он привлекал, был способен приманить к себе.

Сейчас она во второй раз увидела его впервые. Точно так же, как в ту минуту, когда Оля представила их друг другу. В его глазах может мелькнуть расположение, но не теплота; насмешка, но не улыбка; след укола, но не страдание; влюбленность, но не любовь.

Валя молчала. Ей становилось все понятнее, почему он вдруг оказался здесь и задает такие нелепые вопросы: что-то случилось не так, как могло бы.

—◦Ваша честность не только умиляет, но и вдохновляет. Вы наговорили чего-то Оле. От вас многое зависело. Ей нужна была помощь, и вы отказали; и еще как, судя по всему!.. Я не месткомовская моралистка — речь не о законности или свободе ваших отношений, точнее, вашего отношения. Брак это или дружба — пожалуйста! Но уж будьте добры: не можете выручить — не добивайте человека! Разве сложно — поберечь его от лишнего удара, своего?! А вот и моя честность: я ни к кому не обращалась. Вообще век бы не знать!

— Ну, мисс Честность, а письма, а звонок жене — Пушкин?

Пушкин вас просто-напросто вызвал бы к барьеру!.. Постарайтесь поискать среди своих где-нибудь. Или думаете, у вас вокруг только друзья до гроба?.. Да, и не забудьте же занести свои письма по намеченным адресам. Зачем было зря стараться!