Очищение - Софи Оксанен

— Так ты была там счастлива, — удивилась Алиде.

— Разумеется.

— Как так разумеется?

Алиде вдруг обрадовалась, будто придумала что-то новое.

— Но ведь это же здорово.

— Да, и пионеркой быть интересно, — потупила голову Зара.

Она никогда не отличалась способностью маршировать в строю и всякое такое. Но было хорошо сидеть у костра и петь песни. Она также гордилась пионерским значком, восхищалась его красным фоном, гладила яркий золотой лоб Ленина, его золотые уши.

Все-таки разговор о Владике снова заставил вспомнить про Катю. Она никогда больше не сможет рассказать Кате о Владике. Не успела это сделать вовремя, да и Катина просьба не была такой уж серьезной. Зара думала, что настанет тот день, когда она сможет помочь Кате стать жительницей Владивостока, но этого не произошло. Нужно ли ей рискнуть, поведать Алиде свою тайну, хотя это будет означать, что та не поможет ей в истории с Пашей?

1991, Берлин

ДЕВУШКА, КАК ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ

Паша поставил видеокассету. На экране появились эрегированный красный член, потом волосатый и болтающийся живот пожилого мужчины, потом грудь молодой девушки. Мужчина велит девушке сжимать грудь, она массирует ее и похлопывает по ней, мужчина начинает мастурбировать. На экране появляется другой мужчина, который разводит бедра девушки, достает обыкновенную бритву и сбривает с лобка волосы.

Паша садится на диван, принимает удобное положение и раскрывает молнию.

— Иди сюда смотреть.

Зара подчиняется не слишком быстро, Паша подходит и тащит ее к экрану, ругается, возвращается на диван и высовывает свое достоинство наружу. Видео продолжается.

Паша дрочит. Кожаная куртка издает скрип. Дело происходит днем. Люди заходят в магазин, покупают братфурст, кислую капусту, говорят по-немецки, на лампе в магазине сидит жужжащая муха.

— Смотри! — Паша бьет ее по затылку и садится рядом, чтобы проследить, наверняка ли она смотрит видео. Он рвет на ней халат и приказывает встать на четвереньки, задом к мужчине, так чтобы попа и лицо были в кадре.

— Раздвинь ноги.

Она раздвигает.

— Шире.

Паша пристраивается к ней сзади!!! На экране мужчина с животом приближает член к лицу девушки. У той ее лицо. Оно покрыто спермой. Другой мужчина вводит свой член в нее и начинает стонать. Паша разряжается, теплая клейкая жидкость течет по ее бедрам. Паша застегивает брюки и идет за пивом. Щелкает банка. Долгие глотки Паши отдаются в пустой комнате. Зара все еще стоит на четвереньках. Колени болят.

— Повернись сюда.

Зара подчиняется.

— Вгони это в свою писду. Втирай как следует.

Она ложится на спину и втирает его сперму в себя.

Паша берет камеру и делает снимок.

— Надеюсь, понимаешь, что будет с этими фотками и с тем видео, если вздумаешь слинять.

Зара перестает двигать рукой.

— Их отправят твоей бабхен, а также Саше и его родителям. У нас есть их имена и адреса. Ферштейн?

Должно быть, о Саше им рассказала Оксанка. О нем она больше не хотела думать. Но тем не менее она слышала иногда его голос, который произносил ее имя и от которого она просыпалась. Именно поэтому иногда она вспоминала, что ее зовут Зара, а не Наташа. Особенно засыпая, в моменты опьянения или расслабляющего воздействия других веществ она могла вдруг ощутить, как Саша обнимает ее, но сразу отстраняла от себя это чувство. У нее с Сашей никогда не будет первого совместного дома, они не поднимут шампанское друг за друга в честь окончания вуза. Поэтому лучше было не думать об этом, а выпить водки, принять таблетку, выклянчить у Лаврентия травки и вдыхать ее. Не стоило много думать об этом, так лучше и легче. Надо помнить лишь об одном: хотя лицо Зары запечатлено на пленке Паши, в видеозаписи рассказана история не ее, а Наташи, и никогда самой Зары. Ее история находится где-то в другом месте, на пленке Наташи.

1992, Западная Виру

ДАЖЕ СОБАКА ЗАБОТИТСЯ О ПРОДОЛЖЕНИИ РОДА

Когда девушка начала говорить о Владике, перестал нервно подергиваться уголок ее рта, она прекратила теребить свое ухо, при улыбке на щеках появлялись и исчезали ямочки. Кухню осветило солнце. У девушки был красивый нос, такой, что им наверняка любовались с самого ее рождения. Алиде попыталась представить Талви на месте Зары, как она сидит и беседует за столом, рассказывает о своей жизни, увлеченно загорается, но не смогла. Когда Талви после переезда за границу приезжала домой, она всегда торопилась обратно. Может, если бы Алиде была другой матерью, и Талви была бы другой? Она бы не фыркала по телефону, что в Финляндии все можно купить в магазине, когда мать спрашивала, посадила ли она что-нибудь в огороде. Если бы Алиде была другой, может быть, дочь приехала помогать при сборе яблок, а не посылала глянцевые фотографии своей новой гостиной, кухни, комбайна и ни одной своей. Может, в детстве не стала бы восхищаться тетей своей подруги, у которой была машина в Швеции и которая присылала им журналы «Бурда». Не стала бы спекулировать валютой, ходить на дискотеку и не захотела бы никуда уезжать отсюда. Хотя и дети других стремятся к тому же, и в этом нельзя обвинять одну Алиде.

Почему же с таким жаром рассказывающая о Владике девушка не собиралась переехать на Запад? Она хотела лишь поехать и поднакопить денег. Может, Виру полна людей, которые повторяли, что все же надо было во время войны переехать в Швецию, и эти слова передались словно колыбельная песня следующим поколениям. Или Талви придумала себе иностранного мужа, потому что образец брака, предлагаемый ее родителями, ей не подходил. Эта девушка хотела выучиться на врача и вернуться домой, но Талви, достигнув подросткового возраста, намеревалась лишь переехать на Запад вместе с мужем-иностранцем. Все началось с картонных кукол, которым она кроила одежду по выкройкам «Бурды», и продолжилось натиранием джинсов фирмы «Сангар» в течение всего лета. Талви вместе с подружками без конца терли их пемзой, чтобы получились такие же с виду, как носят на Западе. Тем летом соседские ребята придумали игру «поехали в Финляндию», соорудили доску и перебрались на ней через канаву, а потом вернулись обратно, так как не знали, что делать дальше.

Мартин с каждым днем все больше разочаровывался в дочери. В то время Алиде не могла разделить это его настроение, но теперь, когда встал вопрос о возврате земли, она чувствовала в отношении Талви то же самое. Дочь ни капельки не интересовалась, как продвигается земельный процесс и оформление бумаг. Если бы Алиде была другой матерью, может, Талви сейчас была бы с ней рядом, помогая продвигать дела.

За день до появления чужой девушки приходила соседка снова поболтать о земельных делах, и Алиде в который раз повторила свой совет: ей надо подавать бумаги на рассмотрение вместе со своими братьями, какими бы они ни были пьяницами. В случае, если с кем-то из них что случится, будет кому продолжить дело. Соседка хотела подождать пока советские войска покинут страну, она боялась, что они вернутся и останутся насовсем. Что же тогда, людям снова придется набиваться в теплушки, идущие в Сибирь? Алиде согласилась с тем, что вряд ли русские солдаты собираются уходить, время от времени они делали набеги на деревню, воровали, уводили молодых бычков и опустошали магазины. Все же одна польза от них была, у них можно было купить армейский бензин.

Глаза Алиде заморгали, к горлу подступил ком. Девушку, сидящую на колченогом стуле, больше интересовали дела кухни, чем ее дочь. Талви никогда бы не стала так красиво рассказывать о своем детстве, как она. И Талви никогда не спрашивала, как сделать мазь из календулы. Та девушка хотела знать, какие составляющие части для этого нужны. Ее должны интересовать все знахарские хитрости, перенятые у бабки Крел: какие растения надо собирать утром, а какие — в новолуние. И если бы было возможно, она наверняка отправилась бы вместе с Алиде собирать зверобой и тысячелистник, если бы нашлось для этого подходящее время. Талви никогда бы так не сделала.

1953–1956, Западная Виру

АЛИДЕ ХОЧЕТ СПАТЬ СПОКОЙНО

Мартин хотел ребенка давно, и ожидание это было наконец вознаграждено, хотя он уже почти разуверился, что когда-нибудь станет отцом. Когда Алиде с маленькой Талви на руках прибыли домой, он чувствовал себя на верху блаженства. Алиде была равнодушна, она не хотела растить зародившегося из их семени ребенка, который станет новым человеком такого нового мира. Но в год смерти Сталина, во время смятения, растерянности, причиненного уходом Отца, в ней зародилась новая жизнь. Мартин начал беседовать с малюткой еще до ее появления на свет. Алиде не могла говорить с ребенком ни до, ни после его рождения. Она оставила сюсюканье для Мартина, а сама кипятила бутылки из-под водки, чтобы использовать их при кормлении. Она пристально наблюдала, как соски темнеют в кастрюле с горячей водой, кипятила иглы, которыми протыкала соски. Кормил ребенка Мартин. Он и на перерыв приходил, чтобы выполнить это трудное задание. Алиде иногда пробовала сделать это сама, но ничего не получалось, ребенок переставал плакать лишь с появлением отца. Алиде по-своему проявляла заботу о том, чтобы ребенок рос в спокойствии.