Собрание сочинений в 10 т. Т. 10. Хромая судьба. - Аркадий Стругацкий

ПИНСКИЙ (подбежав к окну). Ого! И в доме десять тоже погасло... Так... И в доме восемь... А вы знаете, панове, во всем квартале, пожалуй, света нет! Знаешь что, Слава, кончай-ка ты выгибать грудь колесом и звони-ка ты своему Евдокимову... если, конечно, он захочет теперь с тобой разговаривать, в чем я вовсе не уверен.

КИРСАНОВ. Нет. Я никогда никого ни о чем не просил и просить не намерен. Пусть будет что будет.

ПИНСКИЙ. А кто говорит, чтобы просить? Спросить надо, а не просить...

КИРСАНОВ. А что, собственно, спрашивать? Тебе вполне определенно сказано: предписание получили? Выполняйте! Старший лейтенант милиции Ксенофонтов...

Из передней доносится стук дверей, топот, приглушенное ржание. Шипящий голос произносит: «Ш-ш-ш! Тихо ты, сундук африканский!..» Щелкает выключатель. «И здесь света нет...» Другой голос отзывается нарочитым баском: «Взлэтаеть... но так — нэвысоко!..» И снова раздается сдавленное ржание. Из прихожей появляется СЕРГЕЙ КИРСАНОВ, младший сын профессора, ладный, сухощавый, среднего роста молодой человек в мокрой кожаной куртке, в «варенках», на голове огромная меховая шапка. И сразу видно, что он основательно навеселе.

СЕРГЕЙ. О, веселые беседы при свечах! Старшему поколению!.. (Срывает с головы шапку и отвешивает низкий поклон. Говорит через плечо в прихожую.) Заходи смело, они, оказывается, не спят. Причем их тут навалом.

Появляется АРТУР — тоже ладный, тоже сухощавый, но на голову выше ростом. Одет он примерно так же, но на первый взгляд производит впечатление странное: он негр, и лица его в сумеречном свете почти не видно.

АРТУР (отряхивая о колено свою огромную шапку). Здравствуйте. Извиняюсь за вторжение. Мы почему-то думали, что вы уже спите.

СЕРГЕЙ (в прежней шутовской манере). Олег Кузьмич! (Кланяется.) Дядя Шура Пинский! (Кланяется.) Батюшка! (Кланяется.) А это, позвольте вам представить, Артур Петров. Артур Петрович! Мой друг! Вернее, мой боевой соратник. А еще вернее — мой славный подельщик...

КИРСАНОВ (очень неприветливо). Так. Иди-ка ты к себе.

СЕРГЕЙ. Незамедлительно! Мы ведь только представиться. Акт вежливости. А где мамуля?

КИРСАНОВ. Она занята.

СЕРГЕЙ (Артуру). «А глаза добрые-добрые!..»

Оба ржут — довольно неприлично. Из спальни слева появляется Зоя Сергеевна.

СЕРГЕЙ. О! Мамуля! А мы тут тебя ждем. Закусочки бы, а? Немудрящей какой-нибудь. А то ведь мы усталые, с работы, мороз, транспорт отсутствует, в такси не содют...

ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Хорошо, хорошо, пойдемте.

Слегка подталкивая, она вытесняет обоих приятелей в прихожую и выходит за ними.

КИРСАНОВ (Пинскому, неприязненно). Вот оно, твое потакание!

ПИНСКИЙ. А в чем, собственно, дело? Парню двадцать лет. Попытайся вспомнить, каким ты сам был в двадцать лет...

КИРСАНОВ. В двадцать лет у меня не было денег на выпивку.

ПИНСКИЙ. А у него есть! Потому что он работает! Ты в двадцать лет был маменькин сынок, а он работяга. И работа у него, между прочим, достаточно поганая. Ты бы в такой цех не пошел, носом бы закрутил...

КИРСАНОВ. Цех! Ты еще мне скажи — промышленный гигант! Кооперативная, понимаешь, забегаловка на три станка...

ПИНСКИЙ. Ну, конечно! Ну, разумеется! Ведь наши дети могут подвизаться только на великих стройках! Все-таки ты, Станислав, иногда бываешь поразительно туп. Воистину, профессор — это всегда профессор...

БАЗАРИН. Мне другое не нравится. Что это за манера такая — водить в дом иностранцев! Нашел время...

ПИНСКИЙ. Э, у них — свое время. А на наше время они поплевывают. И правильно делают...

КИРСАНОВ. Боже мой, какое счастье, что электричества нет! Ведь он, едва только приходит, как сейчас же включает этот свой громоподобный агрегат... эту свою лесопилку!.. Особенно когда поддатый...

И тут же, словно по заказу, взрывается оглушительная музыка. Словно заработала вдруг гигантская циркулярная пила. Впрочем, некая милосердная рука тотчас сводит этот рев почти на нет. Все трое смеются, даже Кирсанов.

ПИНСКИЙ. У него же портативный есть, на батарейках!

КИРСАНОВ (Базарину). Да, Кузьмич, оставляем мы тебе команду не в добром порядке.

БАЗАРИН. Ты что, собственно, имеешь в виду?

КИРСАНОВ. А то я имею в виду, что меня вот забирают, Шурку забирают, и остается мой оболтус, хочешь ты этого или не хочешь, у тебя на шее.

БАЗАРИН. Перестань. Никуда вас особенно не забирают... и потом позволь напомнить тебе, у Сергея же еще Александр остается. Как-никак старший брат...

КИРСАНОВ. Александр... Александра тоже придется тебе тянуть. Если уж на то пошло, то скорее уж Сережка не пропадет — он в этом мире как рыба в воде. А вот Александра тебе придется тащить на себе. И двух его детей. И двух его бывших жен. И третью жену, между прочим. У меня, честно говоря, такое впечатление, что там уже третья намечается...

ПИНСКИЙ. Да, Олег Кузьмич, вы еще сто раз пожалеете, что сами повестки не получили. Представляете? «Словоблуды города Питера!» И — никаких вам хлопот с чужими детьми...

Вбегает СЕРГЕЙ.

СЕРГЕЙ. Пардон, пардон и еще раз пардон! Пап, мамуля сказала, что у тебя свечки лишние найдутся. Дай парочку, не пожалей для любимого сына!

КИРСАНОВ (роясь в бюро). Обязательно надо перед приходом домой надраться...

СЕРГЕЙ. Да кто надрался-то? Пивка выпили, и все.

КИРСАНОВ. Тысячу раз просил не являться домой в пьяном виде!.. Кто этот негр, откуда взялся? Зачем таскаешь в дом иностранцев?

СЕРГЕЙ. Да какой же он иностранец? Петров, Артур Петрович, наш простой советский человек. Мы с ним под Мурманском служили. Я ведь тебе рассказывал. Он же меня в эту фирму пристроил...

БАЗАРИН. А почему он тогда такой черный?

СЕРГЕЙ. А потому, что у него папан — замбийский бизнесмен. Он тут у нас учился. В Лумумбе. А потом, натурально, уехал — удалился под сень струй.

БАЗАРИН. Ах вот оно как. То есть он, получается, замбиец...

СЕРГЕЙ. Ну, положим, не замбиец, а га...

БАЗАРИН. Что? В каком смысле — га? Не понимаю.

СЕРГЕЙ. Объясняю. Папан у него из племени га. Есть такое племя у них в Замбии. Га. Но на самом деле Артур, конечно, никакой не га, а самый обыкновенный русский.

БАЗАРИН (глубокомысленно). Ну да, разумеется, поскольку мать у него русская, то вполне можно считать...

СЕРГЕЙ. Мать у него не русская. Мать у него вепска.

ПИНСКИЙ (страшно заинтересовавшись). Кто, кто у него мать?

СЕРГЕЙ. Вепска. Ну, карелка!.. Ну я не знаю, как вам еще объяснить. Народ у нас есть такой — вепсы...

КИРСАНОВ. Ладно. Бери свечи и удались с глаз долой.

СЕРГЕЙ. Слушаюсь, ваше превосходительство! Премного благодарны, ваше высокопревосходительство! (Уходит.)

БАЗАРИН. Ну и поколение мы вырастили, господи ты боже мой!

ПИНСКИЙ. Да уж. С чистотой расы дело у них обстоит из рук вон плохо. По-моему, все они русофобы.

БАЗАРИН. Ах да перестаньте вы, Александр Рувимович! Вы же прекрасно понимаете, что я имею в виду. Нельзя жить без идеалов. Нельзя жить без авторитетов. Нельзя жить только для себя. А они живут так, будто кроме них никого на свете нет...

КИРСАНОВ. Жестоки они — вот что меня пугает больше всего. Живодеры какие-то безжалостные... Во всяком случае, так мне иногда кажется... Без морали. Ногой — в голову. Лежачего. Не понимаю...

ПИНСКИЙ. Не понимаешь... Мало ли чего ты не понимаешь. А понимаешь ты, например, почему они при всей своей жестокости так любят детей?

КИРСАНОВ. Не замечал.

ПИНСКИЙ. И напрасно. Они их любят удивительно нежно и... не знаю, как сказать... бескорыстно, что ли! Любят трогать их, тискать, возиться с ними любят. Радуются, что у них есть дети... Это совершенно естественно, но согласись, что у нашего поколения все это было не так... А то, что ты их не понимаешь... так ведь и они тебя не понимают.

КИРСАНОВ. Не собираюсь я с тобой спорить, я только вот что хочу сказать: я не огорчаюсь, если люди не понимают меня, но мне становится очень неуютно, когда я не понимаю людей. Особенно своих детей.