Тупик - Александр Кулешов

— Да не беспокойтесь, там получите другое. Там все получите, — он иронически смотрит на нас, — и оружие и квалификацию.

Я беру себя в руки. Что за истерика? Что за слабодушие? Я боец «Армии справедливости», я человек, посвятивший свою жизнь борьбе с капитализмом, с этим отвратительным, презренным обществом стяжателей. Так какого черта! Да нет, теперь уж покоя, безопасности и безделья мне не знать до конца жизни. А вот когда наступит этот конец, не известно никому, и меньше всего мне.

— Ну что же, — говорю я, — спасибо за заботу.

Будем готовиться к отъезду.

Это был довольно невежливый намек. Но Рони, по-моему, его не понял. Или не захотел понять. Он посидел у нас еще полчасика, беседуя о чем попало, только не о деле. Потом распрощался.

Похлопал меня по плечу, пожал руку, поцеловал в щечки женщин и исчез, оставив запах крепкой туалетной воды.

Спали мы плохо, проснулись рано. И сразу же начали готовиться к отъезду. А чего, собственно, готовиться?

Мы все оставляем в этой квартире. Как охотники на далеком севере: оказавшись в охотничьей избушке в глубине лесов и найдя там оставленные предшественниками консервы, патроны, спички, они, в свою очередь, уходя, оставляют запасы тем, кто придет после них.

Наши деньги мы еще раньше поодиночке, немало помотавшись по маленьким банкам, перевели в дорожные чеки. Оставалось переодеться. И вот во время этой, казалось бы, пустяковой процедуры чуть не произошла катастрофа.

Конечно, из-за этой сумасшедшей Гудрун. Мы покупали плащи, костюмы и обувь в разных магазинах, заходя туда поодиночке.

Так вот, когда Гудрун зашла в «Иновасьон» и стала примерять новый плащ, продавщица взяла подержать ее старый. Его карман оттягивало что-то тяжелое, заглянув в него, продавщица обнаружила пистолет (ну что скажете — едем на аэродром, куда с оружием нельзя, так она все-таки взяла его), разволновалась, растерялась и постаралась незаметно сообщить о случившемся заведующему секцией.

Но Гудрун оказалась на высоте. Увидев в зеркале всю эту сцену, пригнулась и, лавируя между рядами развешанной одежды, пробралась к лифту, спустилась на первый этаж и вышла из магазина.

Впрочем, чтоб нас не нервировать, она рассказала об этом эпизоде позже, когда мы летели над океаном. Замечательный полет! Наверное, то были самые счастливые часы в этот период моей жизни, и сейчас я вспоминаю о них с удовольствием и тоской.

В аэропорту все прошло благополучно. Багаж наш (два чемодана с одеждой, чтобы выглядеть солидно) даже не досматривали, паспорта проштемпелевали за полминуты. И вот мы в «Боинге-747» бразильской компании «Вариг», в этом роскошном самолете, да еще в первом классе.

Шума двигателя почти не слышно, за окном ночь, в самолете погасили свет, только горят ночники. Сюда не нагрянет полиция, здесь безопасно, покойно. Ах, лететь бы так всю жизнь в мягком кресле, в тихо урчащем роскошном самолете. И чтоб ночь и мрак были только за окном, а не в душе, не на сердце. Не впереди…

Мы подлетаем к Американскому континенту еще засветло, где-то справа осталась Куба, на страшной глу бине под нами лежит ровный посверкивающий океан. Отсюда, с высоты десяти километров, разыграйся там хоть самый бурный шторм, все равно будешь видеть тишь да благодать.

Наконец возникает пенный прибой, желтые пляжи, зеленые пятна леса, разноцветные крохотные кубики прибрежных вилл, поселков.

Мы приземляемся в Ресифе. Остановка один час. Пересадка. И мы летим дальше на ДС-9 местной компании. Наш путь лежит на противоположный конец континента, в страну, которая по своим очертаниям напоминает червяка. Или змею. Прилетаем уже совсем в темноте. Опять пересадка на какой-то маленький самолетик, еще час полета, и мы приземляемся на небольшом аэродроме.

Здесь нас встречают. Я ждал какого-нибудь черноволосого кабальеро в огромном сомбреро и с парой пулеметов за поясом. Ничего подобного — вполне белый, даже бледноватый блоадин. Он сразу подходит к нам, молча здоровается за руку и ведет к подержанному «лендроверу». Может, он не знает языка? Мы едем по проселочным дорогам, минуем селения, где, по-моему, и электричества-то нет, а только керосиновые лампы, въезжаем в лес, наконец оказываемся на поляне, на которой стоит небольшой жилой вагончик и вертолет.

Блондин подводит нас к вертолету, сажает в него, жмет на прощанье руки и захлопывает дверь. За все это время он не произнес ни одного слова. Да, в болтливости нашего сопровождающего не обвинишь. Впрочем, он может то же самое сказать и о нас.

Проходит минут двадцать. Мы уже начинаем беспокоиться, когда наконец появляется пилот. Он так же молча жмет нам всем руки (удивительно вежливый здесь народ), садится на свое место и включает двигатель. Вертолет плавно поднимается в воздух и с потушенными огнями углубляется в ночь.

Летим, наверное, с час словно в аквариуме с чернилами. Час на вертолете? Значит, километров триста. Наконец приземляемся. И как только пилот нашел место посадки! Выходим. Кругом джунгли, воздух сырой, жара, такое ощущение, что находишься в сауне. Выясняется, что не так темно, как казалось в вертолете. На небе здоровенные звезды, и где-то край горизонта начинает светлеть. Можно разглядеть неизменный жилой вагончик и группу людей возле него. Пилот куда-то уходит, и через несколько минут к нам подъезжает «лендровер» с двумя мужчинами. Они одеты в маскировочные комбинезоны и береты. Один из них жестом приглашает нас в машину. У нас уже нет сил ни говорить, ни удивляться, так мы устали.

«Лендровер» с полчаса колесит по лесной дороге и упирается наконец в высокие фигурные железные ворота. В ограде из колючей проволоки они выглядят нелепо. У ворот шест, на котором полощется флаг — в слабом свете я умудряюсь разглядеть на желтом фоне черную маску, пересеченную автоматом.

Сопровождающий нас подходит к видеопереговорному устройству и что-то бормочет. Ворота открываются, и мы въезжаем. Машина останавливается у приземистого деревянного дома. Из него выходит мужчина тоже в маскировочном комбинезоне, они шепчутся несколько минут, и мы снова едем. Теперь мы, как я понимаю, у цели — два десятка маленьких бунгало разбросаны в джунглях. Нас вводят в один из них. Две крошечные комнаты, туалет. На окнах светомаскировочные шторы, под потолком вентиляторы. Все чисто, всюду порядок. В одну комнату наш сопровождающий заталкивает Гуд-рун и Рику, в другую — меня, на прощание говорит:

— Подъем в семь, завтрак в столовой, вам покажут. Отдыхайте.

Первые слова, которые мы слышим в этой стране молчунов.

Наутро встаем совершенно разбитые. Сказывается долгий утомительный путь, разница поясного времени, влажная жара, ощутимая уже с утра.

И все же у меня отличное настроение. Не надо никого бояться, быть настороже, в напряжении. Можно расслабиться. Здесь нам ничего не грозит.

Где здесь?

В восемь часов за нами приходит вчерашний тип в маскировочном комбинезоне- и приглашает жестом следовать за ним. Неужели опять начинается игра в молчанку?

Мы идем к дому, у дверей которого стоит автоматчик. Входим без стука в кабинет, как я понимаю, начальника лагеря.

Это приземистый человек лет пятидесяти. У него морщинистый лоб, набрякшие веки, густые усы, усталое лицо много повидавшего в жизни авантюриста. Во рту сигара. Мы садимся без приглашения, осматриваемся.

Стены кабинета увешаны всевозможным оружием — пистолетами, винтовками, автоматами, кинжалами; в углу стоит небольшой миномет, под потолком крутятся лопасти вентилятора.

— Добро пожаловать, — приветствует нас хозяин кабинета. — Рони говорил мне о вас. Вы из фракции «Первое июня»?

Я говорю:

— Мы бойцы «Армии справедливости» и хотим…

Но он останавливает меня пренебрежительным жестом.

— Это меня не интересует. В нашем лагере «бойцы», как вы выражаетесь, стольких армий, союзов, групп, бригад, движений, черт знает чего еще, что не удивлюсь, если вы когда-нибудь окажетесь по разные стороны баррикады. Хотя я знаю, что все вы против красных. Плевал я на политику. Мое дело научить вас тайной войне, а против кого вы ее будете вести, меня не касается.

Так вот, здесь лагерь, можете ходить по нему, от вас здесь секретов нет. В свободное время занимайтесь чем хотите — пейте, курите, колите наркотики, любите, да же деритесь. При условии, что с девяти до часу и с четырех до восьми, а иногда и ночью вы будет свежими, трезвыми, бодрыми. В эти часы занятия. А у нас не школа бальных танцев, имейте в виду. Курс два месяца. Потом поедете куда захотите, впрочем, вами, полагаю, займется Рони. И еще один совет — поменьше болтайте с другими. Это может иметь для вас нежелательные последствия, — улыбнулся, — не теперь, так позже, через год, два. Даже господь бог не может предвидеть пути, по которым пойдут те, кто бывает в моем лагере. Все ясно?

Мы сразу понимаем, что капризничать с этим типом не следует. Кто он? А черт его знает. На груди его комбинезона два десятка планок неизвестно каких орденов, и, как я впоследствии установил, он без акцента говорит по меньшей мере на полудюжине языков, в том числе на нашем.