Идиотам просьба не беспокоиться - Тибор Фишер

В углу главного вестибюля кучковались пьяницы и бомжи. Они громко заливисто ржали, давясь от смеха. Должно быть, услышали что-то смешное. Король местных нищих общался с придворными.

Насколько было известно Гаю, на протяжении последних пяти лет король приходил в метро, как на работу, каждый день с девяти до пяти (таким замечательным графиком не мог бы похвастать ни один из работников станции Брикстон лондонского метрополитена). И люди, которые лицезрели его каждый день на протяжении пяти лет, по-прежнему ему подавали – может быть, из-за его неприкрытой наглости. Говорят же, что наглость – второе счастье.

На самом деле бедный-несчастный король местных бомжей был не таким уж несчастным и отнюдь не бездомным. Он жил в муниципальной квартире в двух шагах от метро, в новом доме, который построили после известных событий 80-го года. У него было несколько комплектов одежды, вполне опрятной и даже щегольской, и похоже, ему просто нравилось «работать» в метро. А почему нет? На станции было тепло и сухо, тут же, на месте, можно было купить горячие и прохладительные напитки и забежать перекусить в кафешку, там был газетный киоск, фотобудка, чтобы сфотографироваться, и музыкальный магазинчик, где всегда играла веселая ненапряжная музыка.

Король считал себя человеком умным и вел себя соответственно. Он не клянчил «кому сколько не жалко». Он кричал в полный голос: «Люди! Люди! Куда вы идете?» – с намеком на то, что он пытается их поднять на более высокий уровень бытия.

Когда Гай прошел турникеты, он едва не налетел на черномазого парня в темных очках и с наушниками в ушах, который методично шагал вверх по первым ступеням эскалатора, идущего вниз (то есть, в итоге, на месте), держа в руке банку с напитком. Гай пару секунд подождал: может быть, парень сойдет с эскалатора или в конце концов сообразит, что здесь вообще-то спускаются вниз. Но парень продолжал радостно вышагивать по опускающимся ступеням, как будто он был не в общественном месте, а у себя дома, в домашнем тренажерном зале – ложное восприятие действительности, обусловленное прогрессирующим слабоумием, или, может быть, просто желание побесить людей, которым нужно спуститься вниз, на платформу. Из общей вредности организма.

Гаю было плевать, какой дефект мозга отвечает за подобное антисоциальное поведение. Хотя с этим парнем все было понятно. Если ты живешь в Брикстоне, ты развиваешь в себе способность безошибочно различать доставучих оригиналов и клинических психов, опасных для общества. В данном случае показателем была банка с напитком. Оранжад. Все знают, что настоящие буйные психи, склонные наносить окружающим ТТП (тяжкие телесные повреждения, если вдруг кто не знает), пьют исключительно «Теннентс». Тем более что парень был мелковат. Гай оттолкнул его, даже не извинившись.

Мимо Гая гордо проехал какой-то взлохмаченный австралиец – на перилах соседнего эскалатора, который шел вверх.

Поезд ушел из-под носа. Дожидаясь следующего, Гай прислушался к своим ощущениям. Он был зол и исполнен решимости. Его злило, что он уже несколько месяцев только и думает, что о Викки, какая она привлекательная и вообще, – но несмотря на настойчивые ухаживания, он по-прежнему ничего не добился.

У него в голове не укладывалось, как она могла встречаться с таким ничтожеством, как этот Люк. И хотя Гай по праву гордился своими достоинствами и считал себя неплохим любовником и вообще видным мужчиной, будучи человеком неглупым, он понимал, что есть мужчины сильнее, богаче, нежнее его. Мужчины, которые устроились в жизни лучше. Ему, разумеется, не понравилось бы, если бы Викки закрутила роман с кем-то из них, но это хотя бы можно было бы понять. Ему не раз хотелось сказать ей: «Ну ладно, я тебе неинтересен, пусть, но позволь я хотя бы тебя познакомлю с кем-нибудь, кто тебя достоин».

Гай был терпеливым. Он был готов ждать. Два-три отказа не заставят его отступить. Он был готов быть с ней рядом безо всяких физических поползновений – просто быть рядом и быть ей нужным. Формально вежливые разговоры не охладят его пыл.

А потом Люк уехал в свой родной Ипсвич – вроде как на выходные – и не вернулся. Но зато прислал Викки кусок свадебного торта в яркой коробке с цветочками вместе с приглашением на свою свадьбу со старой школьной любовью (каковую Викки считала давно забытой и переведенной в низшую лигу бывших подруг, общение с которыми ограничивается открыткой на Рождество). На приглашении была приписка: «Наверное, нам лучше какое-то время не видеться».

Гая «убила» жестокость Люка. Или его чувство юмора. И то, и другое вместе – это был бы уже перебор. Люк, инженер по звуку, относился ко всякому звуку с таким безграничным уважением, что сам большей частью молчал. А если он все-таки раскрывал рот, то ничего умного не говорил, лишний раз подтверждая, что молчание не есть признак мудрости. Гай вновь и вновь рылся в памяти, находя новые подтверждения своим впечатлениям о Люке, как о человеке донельзя нужном и совершенно непримечательном. Он мог поднимать всякие тяжести весом до одиннадцати стоунов[8], и это была его единственная отличительная особенность. Хотя самое яркое воспоминание о Люке – которое Гай не мог помнить, но зато хорошо себе представлял, – это как Люк лыбится и похрюкивает, хватая Викки за задницу.

Викки узнала, что ее кинули матримониально, в понедельник. В среду об этом узнал и Гай. Похвалив себя за усердие и старание, равно как и за оперативность своей разведки, он тут же позвонил Викки, готовый сочувствовать и утешать.

И каково же было его удивление, когда обнаружилось, что Викки не рвет на себе волосы в безутешном горе, а собирается переезжать в Хэмпстед, где будет следить за квартирой в отсутствие хозяев – шикарные пятикомнатные апартаменты (сауна, джакузи, маленький тренажерный зал, спутниковое телевидение), – и что у нее есть какой-то шеф-повар из корейского ресторана, с которым они гуляют по городу и о котором она рассказывала в выражениях, употребляющихся обычно, когда женщина рассказывает о мужчине, которому очень скоро будет позволено хватать ее за задницу.

Голос у Викки был радостный и веселый и стал замкнуто-мрачным только тогда, когда Гай предложил повидаться. Она выдала тысячу причин, почему она сейчас не может с ним встретиться, и только сегодня, неделю спустя, у нее нашлось время на Гая. Викки собиралась пойти посидеть в пабе с двумя какими-то подругами из Голландии и любезно разрешила Гаю к ним присоединиться. Гаю понравилась эта идея, хотя его беспокоило то обстоятельство, что он, похоже, влюблялся в Викки.

Гай нашел всех трех в пабе и отметил, что Викки поздоровалась с ним с полным отсутствием интереса, каковое обычно является верным признаком полного отсутствия интереса. Две голландские подруги тоже не слишком ему обрадовались. Они вообще не обращали на него внимания. Не больше, чем на остальных посетителей паба. Женщины, настроенные на небольшое любовное приключение в отпуске, обычно изображают восторженное восхищение и ловят каждое твое слово, даже если ты несешь полный бред.

Наблюдая за Викки, Гай пришел к выводу, что его пригласили сюда «до кучи». Ей нужно было сводить голландских подруг в типично английский паб, и она решила сразу убить двух зайцев и одного невостребованного актера. Отстреляться за один вечер.

Гай купил всем по пиву в надежде, что дамы оценят его щедрость – просто на всякий случай, – и они уселись за большой круглый стол, за которым уже сидел пожилой выпивоха (вариант старого холостяка, бывшего коммивояжера на покое). Он сидел с безмятежно отсутствующим видом, с перманентно неубывающей полпинтой пива в пинтовой кружке, с самокруткой, на которой каким-то чудом держался столбик пепла длиной почти во всю сигарету, с немытыми волосами застарелого алкоголика и самодовольной улыбкой, которая говорила о том, что он-то знает, что есть что.

Разговор шел почти без участия Гая, который, кстати, сидел ближе всех к пьянице. По прошествии двух-трех минут пожилой выпивоха спросил у Гая, нет ли у него, случайно, носового платка, при этом он произносил все слова нарочито четко, как это делают пьяные люди, когда хотят показать, что они не так уж и пьяны. Гай ответил, что нет, потому что платка действительно не было. Тогда пьяница вклинился в разговор девушек и спросил про платок у них. У них тоже не оказалось платка. Или они просто не захотели делиться с ближним.

Через пару секунд пьяница снова спросил у Гая насчет носового платка, на этот раз – более настойчиво и таким голосом, как будто он обвинял Гая в том, что тот злобно «зажал» платок. Гай ответил с нажимом – очень надеясь, что его твердый ответ все же пробьется сквозь пары алкоголя в мозгах у пьянчуги, – что носового платка у него нет. Больше всего его раздражало, что если этому дядьке так уж приспичило вытереть нос, он мог бы сделать три шага до барной стойки или до туалета, где было полно туалетной бумаги. Но он, похоже, решил доколебывать ближних, пока ему не дадут платок.