Дорога надежды - Серж Голон

– Я мог бы возразить вам, что Ева была создана из ребра Адама, – факт, предполагавший известную зависимость женщины от мужчины, но тогда вы ответили бы мне, что Творец пожелал ее слепить из материала менее вульгарного, чем глина.

– В самом деле хорошая мысль!

– Кроме того, указав мне на двух замечательных близнецов, возникших из семени вашего супруга и вашей плоти, вы с большим основанием могли бы утверждать, что это обстоятельство не делает их в ваших глазах менее достойными в смысле ценности, неповторимости всякого человеческого существа, зависимого от свободы выбора и Божьей воли, а не от того факта, что он рожден земной женщиной…

– Вы облегчаете мне поиск аргументов.

– Которые вы, безусловно, отыскали бы сами. Впрочем… вы правы, я хочу пощадить ваши силы, так как круги под вашими глазами свидетельствуют о том, что вы не более чем слабая женщина, – лукаво, но доброжелательно заметил он.

– Вы слишком долго спорили и рассуждали для женщины, которую мы совсем недавно чуть было не предали земле. Отдыхайте.

Встав, он воздел, словно для благословения, свою белую, длинную и прозрачную руку, выступавшую из отороченного беличьим мехом рукава широкого плаща, с которым он не расставался даже в жаркие дни.

– Хочу только, чтобы вы знали, миледи, что весьма ценю ту честь, которая была оказана моему жилищу вашим присутствием и случившимися в нем знаменательными событиями. Вы привнесли с собой изящество, живость мыслей и образов, которые составляют очарование Старого Света. Ребенком в Лейдене, голландском городе, я с удовольствием впитывал в себя богатство прошлого, которым был отмечен там каждый перекресток. Здесь нам не хватает корней. Мы все подобны вбитым в землю сваям. Я хотел бы также проинформировать вас о том, что собираюсь сказать господину де Пейраку. Если случится, что хрупкое равновесие, поддерживаемое вами во Французском заливе и позволяющее народам этих мест мирно трудиться, нарушится, и если ваши яростные недоброжелатели, которых господин де Пейрак удерживает за руку, вновь примутся завидовать его могуществу, знайте, что губернатор Массачусетса и, в частности, члены Салемской консистории всегда рады приютить вас и ваших близких. Ваши первенцы-сыновья учились в нашем Гарвардском колледже. Наша хартия оставляет за нами право выбора друзей и союзников. Ни французский, ни английский король не может указывать, как нам поступать; мы считаем себя свободнымгосударством, пользующимсяБожьимблаговолением.

Уже не раз молодые служанки просовывали свои мордашки в дверь, не осмеливаясь прервать величественного старца. Наступило время его ужина.

Анжелика поблагодарила его, заверив, как утешительно ей сознавать, что они, будучи французскими католиками, в штатах Новой Англии имеют надежных друзей, и это подтверждает возможность взаимопонимания между людьми, движимыми доброй волей.

Он удалился.

– Только не дайте Бостону увлечь себя.

Когда он вышел, Рут и Номи помогли Анжелике лечь в постель. Она чувствовала себя усталой, и они удобно уложили ее на подушки. Она тут же смежила веки.

В разговоре с патриархом она забыла о повозке и о сумасшедшем с золотым пояском и уже не находила в себе раздражения, охватившего ее во время гадания.

Зато она вспомнила о ее заверениях относительно обнадеживающего расклада последних семи карт, в котором злые силы были «побеждены», а «блистательная и решительная победа» казалась неизбежной.

Эта перспектива соединялась с чувством глубокого умиротворения, наполнявшего ее с момента рождения детей и их спасения. Случилось нечто, даровавшее ей победу. Рут, наделенная даром ясновидения и пророчества, настолько приблизилась к истине, что Анжелика испугалась.

Говоря о папессе и выдающемся человеке, Рут заявила: «Они оба одержимы и жаждут твоей смерти».

И это было правдой! Хотя и стало уже достоянием прошлого.

Папесса, выдающийся человек и в самом деле оказывали губительное влияние на новую жизнь, которую Анжелика и Жоффрей де Пейрак пытались начать, новую жизнь после длительной борьбы за обретение друг друга.

Злобные происки, тайные заговоры ядовитыми лианами опутали нить их в общем-то такой хрупкой жизни. Это служило лишним доказательством того, что житейские битвы разыгрываются и преследуют человека повсюду, приводя порой к торжеству даже над непреодолимыми препятствиями, которые на каждом шагу возникают в дикой, населенной иноплеменными народами стране.

Номи прошептала тогда: «И он тоже в могиле…» Ссылка их недруга Себастьяна д'Оржеваля и отсутствие каких бы то ни было известий о нем могли означать своего рода душевное небытие, не позволявшее ему заявлять о себе. Будучи еще недавно объектом лести, он пользовался собственной легендарной славой и собственной привлекательностью, возводя свое могущество на шатких основаниях: красоте, светских успехах, вышитом боевом знамени, сострадании, которое вызывали его искалеченный пытками пальцы, невыносимом блеске голубых глаз цвета сапфира…

Он имел в своем распоряжении шпионов, доставлявших его письма самому королю – фанатичных приспешников. Теперь же все изменилось. Страсти улеглись. Его имя предано забвению.

Мощное отрицательное воздействие ослабло и растворилось, как свинцовые грозовые облака на горизонте. Быть может, они ждали еще своего часа, но «подавленные», по выражению Рут, и она ощущала на себе, на своих близких, на всем, что она любила, благость Небес.

Упоительная уверенность. Широкое белое крыло раскинулось над ними, как шатер в пустыне.

И, не подозревая, что ее предчувствию суждено вскоре сбыться, Анжелика говорила себе, что произошло нечто, предотвратившее несчастье. И произошло это до или во время рождения близнецов. Вот почему их судьба была отмечена печатью такой угрозы.

Миссис Кранмер обводила комнату блуждающим взглядом. Не имея достоверных данных, она чувствовала себя жертвой какой-то злой выходки. И, повернувшись к окну, с недоверием наблюдала за яркими красками заката.

Затем вздохнула.

Через несколько дней эта шумная компания, часто нарушавшая ее душевный комфорт до такой степени, что она теряла достоинство и принималась лить слезы, взойдет на борт корабля, и она снова очутится в окружении истинно верующих. Молитвы и нравственные обязанности вновь заполнят часы ее жизни.

И летние испытания сотрутся в ее памяти.

Она и не догадывалась, бедная леди Кранмер, предпочитавшая из смирения, чтобы к ней обращались как к хозяйке дома, а не как к миледи, что прежде, чем покой снизойдет на ее душу и ее дом, ей предстоит пережить еще одно последнее испытание, куда более тяжелое и невероятное, чем все предыдущие.