Жизнь Магомета. Путь человека и пророка - Вашингтон Ирвинг

На другой день, когда к Магомету был приведен пленник, он сказал:

– Не пора ли уже и тебе, Абу Софиан, признать, что нет другого Бога, кроме Бога?

– Я уже знаю это! – возразил Абу Софиан.

– Хорошо! А разве не время тебе признать и меня апостолом Божиим?

– Ты мне дороже отца и матери, – сказал он, употребляя восточные выражения вежливости, – но я не готов еще признать тебя за пророка.

– Будь же ты проклят! – вскричал Омар. – Или тотчас же свидетельствуй истину, или иначе я снесу тебе голову с плеч!

Ал-Аббас, выказавший себя надежным другом Магомета в несчастье, присоединил к этим угрозам и свои советы и увещевания.

Злоба Абу Софиана была уже отчасти побеждена неожиданной кротостью Магомета; так что, подчиняясь законному требованию необходимости, он признал божественность его миссии, наглядно подтвердив верность мусульманского правила, что «для убеждения упорно неверующих лучшее доказательство – меч».

Обратившись в мусульманскую веру, Абу Софиан добился выгодных условий для жителей Мекки в случае их покорности. Ему было обещано не причинять вреда никому из тех, кто спокойно останется дома или укроется у Абу Софиана и Хакима или под знаменем Абу Раваихи.

Чтобы Абу Софиан мог дать городу настоящее понятие о силе идущей против него армии, его поставили вместе с ал-Аббасом в узком ущелье, в котором и сделали смотр всему войску. Когда различные арабские племена проходили с разным оружием и со своими знаменами, ал-Аббас говорил Абу Софиану названия племени и страны. Этот последний был поражен количеством, дисциплиной и вооружением отрядов, так как мусульмане быстро усовершенствовались в способах и искусстве вести войну; когда же приблизился Магомет среди избранных телохранителей, вооруженных с головы до ног блестящей сталью, изумление его было безгранично.

– Клянусь, с ним бороться нельзя! – вскричал он, обращаясь к ал-Аббасу. – Действительно, племянник твой обладает великой силой.

– Это верно! – ответил тот. – Вернись же к своему народу, позаботься о его безопасности и предостереги его, чтобы он не сопротивлялся апостолу Бога.

Абу Софиан поспешно вернулся в Мекку и, собрав жителей, сказал им о приближении могучей рати под предводительством Магомета, о предложенных выгодных условиях в случае их покорности и о бесполезности какого бы то ни было сопротивления. Так как Абу Софиан был главным противником Магомета и его учения, то слова его имели решительное влияние, и все согласились покориться, не имея в данном случае иного выбора. Большинство жителей поэтому приготовилось покорно встретить пророка при его вступлении в город.

Между тем Магомет, не зная, какое сопротивление ему придется встретить, приближаясь к городу, позаботился о распределении своих сил. Главная часть войска шла прямо вперед, а сильные отряды продвигались с обеих сторон по холмам. Али, командовавшему значительным корпусом кавалерии, было вверено священное знамя, которое ему надлежало водрузить на горе Хаджун и там охранять его до прихода Магомета. Все военачальники получили формальное приказание действовать выжидательно и ни в коем случае не начинать атаку первыми, потому что искреннейшим желанием Магомета было победить Мекку терпением и милосердием, а не поработить ее силой. Правда, всех, кто оказал бы вооруженное сопротивление, велено было перебить, но зато сдавшимся миролюбиво велено было не наносить вреда. Услыхав, как один из его военачальников воскликнул, что «нет места священного в день битвы», Магомет тотчас же заменил его более выдержанным.

Главный корпус армии продвигался совершенно спокойно. Магомет, в своей ярко-красной одежде, на любимом верблюде ал-Касва, был в арьергарде. Он продвигался медленно, потому что движение его задерживала громадная масса народа, толпившаяся вокруг него. Когда он прибыл на гору Хаджун, где Али водрузил знамя веры, для него раскинули палатку. Здесь он сошел на землю, снял свое яркое платье и заменил его черной чалмой и одеждой богомольца. Но, бросив взгляд на расстилавшуюся внизу долину, он с горечью и негодованием заметил блеск мечей и копий и происходившую страшную резню на левом крыле, которым командовал Халид. Его отряды, состоявшие из арабских племен, обращенных в ислам, были потревожены стрелами, пущенными курайшитами; в ответ на это пылкий воин вломился с мечом и копьем в самую середину позиций неприятеля, а за ним последовало и все войско. Они обратили курайшитов в бегство, беспорядочно вошли вместе с ними в городские ворота, и только быстрый приказ Магомета предохранил город от всеобщей резни.

Когда кровопролитие прекратилось и никакого дальнейшего сопротивления не оказалось, пророк спустился с горы и верхом на верблюде приблизился к воротам, имея по правую руку Абу Бакра, а сзади – Осаму, сына Зайда. Как раз при восходе солнца вступил он в ворота своего родного города – не как славный победитель, но в одежде и со смирением богомольца, произнося стихи Корана, в которых предсказывалось это событие и которые, по его словам, были открыты ему в Медине. Он торжествовал как религиозный фанатик, а не как воин. «Богу, – говорил он, – принадлежат воинства небесные и земные. Бог всемогущ и премудр. Ныне Бог подтвердил это в видении, сказав Своему апостолу, что он вполне безопасно вступит в священный храм Мекки».

Магомет, не слезая с верблюда, отправился прямо к Каабе, месту, где он молился с раннего детства, к тому священному алтарю, который чтили со времен патриархов и который он считал первоначальным храмом единого истинного Бога. Тут он семь раз обошел вокруг священного здания, как это требовалось религиозным обрядом, соблюдавшимся от древности, когда вера сохранялась в полной чистоте, и с чувством благоговения каждый раз дотрагивался своим посохом до «черного камня», почитаемого священным. Он бы вошел и в Каабу, но старый охранитель ее, Осман ибн Тадха, запер дверь. Али вырвал было у него ключи, но Магомет велел ему возвратить их почтенному служителю и так пленил последнего своею добротой, что тот не только отворил двери, но и принял затем ислам, благодаря чему остался на своем прежнем месте.

Теперь Магомет взялся за выполнение великой задачи своих религиозных стремлений – за очищение священного здания от символов идолопоклонства, которыми оно было наполнено. Все идолы, находившиеся внутри и вокруг него, были низвергнуты и истреблены. Между ними более всех почитался Хабал, идол, привезенный из Балки, из Сирии, про которого почитатели думали, что он имеет власть вызывать дождь. Вследствие этого он служил объектом величайшего поклонения для жителей безводной пустыни. Здесь были также статуи Авраама и Измаила с волшебными стрелами в руках. «Это оскорбляет их память, – сказал Магомет, – как символ дьявольского искусства, которым они никогда не занимались». Поэтому из уважения к праотцам статуи их были разрушены. В Каабе находились также и картины, изображавшие ангелов в образе красивых женщин. «Ангелы, – сказал с негодованием Магомет, – не таковы. Существуют в раю небесные гурии для наслаждения правоверных, но ангелы – духи, подначальные Всевышнему, которые по природе своей слишком чисты, для того чтобы иметь пол». Поэтому и картины эти были тоже уничтожены.

Даже голубь, искусно вырезанный из дерева, был сломан собственноручно пророком и брошен на землю как остаток идолопоклонства.

Из Каабы он отправился к колодцу Земзем. Колодец этот он считал святым, веря, что это был тот самый колодец, который ангел открыл Агари и Измаилу, когда они изнемогали от жажды. Связанный с ним обряд был, по мнению Магомета, чист и свят и сохранился у мусульман. Приблизясь к колодцу, пророк получил от дяди своего, ал-Аббаса, сосуд с водой для питья и для совершения обычного омовения.

В память этого богоугодного дела он назначил своего дядю хранителем чаши при колодце – священная должность, которую потомки его наследуют до сих пор.

В полдень один из последователей Магомета по его приказанию поднялся на верх Каабы и созвал на молитву народ – обычай, сохраняющийся до настоящего времени в магометанских странах, где правоверных созывают с верхушек минаретов или башен, имеющихся при каждой мечети. Он установил также и киблу, к которой правоверные всех стран света должны обращаться лицом при молитве.

После этого он сказал народу нечто вроде проповеди, в которой развивал основы своего учения и провозглашал торжество веры как исполнение пророческого предсказания. В ответ на его речь толпа разразилась криками: «Аллах Акбар! Велик Бог! – кричала она. – Нет Бога, кроме Бога, и Магомет – Его пророк!».

Окончив религиозные церемонии, Магомет расположился на холме Сафа, а жители Мекки, мужчины и женщины, проходили перед ним, принося клятву верности ему как пророку Божиему и отказываясь от идолопоклонства. Все это было согласно с откровением Корана, где сказано: «Бог послал своего апостола с указанием ему религии истины, которую он должен возвысить над всеми другими религиями. Воистину, те, которые клянутся в верности ему, клянутся в верности Богу. Рука Божия руководит ими». Но, несмотря на свое торжество, он отвергал всякие почести, относящиеся лично к нему, и не присваивал себе царской власти. «Почему ты дрожишь? – сказан он человеку, приблизившемуся к нему робкими, нетвердыми шагами. – Чего боишься? Я не царь, а сын курайшитки, которая ела мясо, сушенное на солнце».