Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя - Алексей Гатапов

– Запомни, мой сын, на земле люди уважают только силу, – снова и снова внушал ему отец, словно пытался навсегда вбить ему в голову эту истину. – Любое добро рано или поздно забудется, но стальной меч в твоих руках люди будут помнить и на том свете.

На четвертый день перед вечером они подъехали к горе Сумбэр. Слабый ветерок пошевеливал макушки седого, с частыми проплешинами, ковыля. Привязали коней к высокому каменному столбу, на котором были нарисованы какие-то длиннорогие, остромордые олени, и спустились к небольшому роднику.

В углублении под замшелым валуном из-под земли били струи ледяной воды и ручейком стекали вниз по склону. Родников в этой местности, видно, было много, и ручеек, все расширяясь, вырастая в небольшую степную речку, извилистым руслом уходил на юг, и берега ее, обросшие яркой сыроватой зеленью, просматривались в этой высохшей до желтизны равнине до самого горизонта.

– Там Керулен… – начал Есугей, посмотрев по направлению уходящего русла и замолчал. Взор его обострился, он сузил глаза, вглядываясь. – Сюда едет человек.

Тэмуджин утолил жажду двумя чашками ледяной воды и, вытирая тыльной стороной ладони капли с подбородка, всмотрелся. На склоне далекой сопки под закатными лучами солнца чернела одинокая точка. Прошло еще немного времени, и Тэмуджин убедился: точка движется – спускается в низину.

Есугей внимательно осмотрел степь с востока на запад и пошел к лошадям. На ходу указал место в стороне от ручья:

– Здесь разведи огонь.

Пока Тэмуджин собирал дрова, Есугей вынул из переметных сум туески с едой и питьем, укрепил китайский походный столик. Когда пламя разгорелось, они приставили рядом наколотые на прутья куски вареной гусятины.

Тэмуджин расседлал коней и, ведя их к ручью, видел, как путник, немного приблизившись, остановился у извилины речки и поит коня. Было видно, что он заметил их и всматривается, прикрываясь рукой от солнца. Вот он, наконец, тронул коня и двинулся в их сторону.

– Не смотри на человека прямо, – недовольно сказал отец, сидя у костра. – Не имей собачьих повадок.

Солнце уже зашло, и вода в походном глиняном горшке вскипела, когда всадник, наконец, приблизился к ним. Это был плотный мужчина лет сорока, в добротной одежде, в шапке из белого войлока. С достоинством восседая на молодом саврасом иноходце, ходко идущем вверх по подножью, правую руку уперев в пояс, он важно смотрел на них. Есугей бросил в кипяток несколько горстей сушеного, мелко накрошенного мяса и, помешав маленьким деревянным черпаком, встал, чтобы встретить путника.

Тэмуджин вежливо принял поводья и, когда мужчина, придерживая правой рукой тяжелый саадак, спустился на землю, отвел его лошадь к коновязи. Незнакомец, идя навстречу Есугею, остановился в двух шагах, важный и неприступный взгляд на его лице сменился радостным изумлением.

– Неужели я вижу борджигинского Есугея-нойона? Вот где нам пришлось снова встретиться.

– Не узнаю вас, – с улыбкой признался Есугей. – Наверно, минуло немало лет, когда мы с вами встречались.

– Меня зовут Дэй Сэсэн, а встречались мы, правда, давно, – говорил путник, протягивая обе руки и пожимая ему локти. – Да, уж очень давно. У Чжили-Буха ваши три тысячи двинулись на ставку Мэгуджина Соелту, а наши четыре сотни хонгиратов ударили по татарам справа. Вот где была настоящая сеча! Помните?

Есугей вспомнил, что одновременно с борджигинами по левому крылу татарского войска ударил какой-то незнакомый отряд, неожиданно появившись из-за леса. Татары на какое-то время пришли в замешательство, и борджигины, собравшись в кулак, всей силой обрушились на них. Удар их был сокрушителен, ряды врага расстроились, и они обратились в бегство. Тысячи Есугея, не останавливаясь на добыче, устремились в преследование. В течение трех дней они сидели на хвосте у врагов, останавливаясь только на ночь, и гнали до самого Буир-нура, где стояли их главные курени. Потом отгоняли стада и табуны, брали пленных, долго делили добычу, хоронили своих и чужих, пировали. В пылу непрерывных битв и хлопот помощь небольшого отряда вскоре забылась.

– Наверно, каждый, кто был в этой битве, запомнил ее на всю жизнь, – сказал Есугей и, соблюдая приличия, добавил: – Вы как соколы на гусей набросились, от татар перья и пух по ветру летели.

– Перья полетели, когда вы, борджигины, волчьими стаями пошли на них, а мы-то только отвлекали внимание, – заскромничал Дэй Сэсэн.

– Мы не разбили бы их в тот день, – не уступал Есугей, – если бы не ваша помощь. В самое время вы ударили, а мы успели перестроиться.

– Сполна отомстили мы тогда этим разбойникам, – польщенно заулыбался, качая головой, Дэй Сэсэн. – Ведь до этого они нам покоя не давали. А после присмирели, когда вы за них взялись.

– Они и у нас немало крови выпили, еще со времен дедов наших, – сказал Есугей и повел гостя к столу. – Поднимем чаши за ту нашу победу.

Тэмуджин, скромно пристроившись рядом с ними, съел половину гусиной ляжки, отрезая маленьким ножиком для еды, запил горячим супом и отошел к лошадям. Смеркалось. Постелив потник в сторонке, под голову положил седло и только теперь, улегшись на теплой от дневной жары земле, почувствовал, как устал он за день. В полудреме слышал, как гость говорил:

– Сын у вас, с первого взгляда видно, будет человек волчьего духа. В глазах огонь, и лицом благороден.

«Даже враги, встретившись в степи, должны говорить друг другу вежливые слова, – уже сквозь сон подумал Тэмуджин. – А потом воюют между собой. Разве это правильно?»

В утренних сумерках его разбудил отец. Дэй Сэсэн уже сидел у костра. Стреноженные кони паслись ниже по ручью. Последние звезды гасли на небе.

– У Дэй Сэсэна есть дочь, – присев рядом на одно колено, тихо сказал отец. – На один год старше тебя, это то, что мы ищем. Сейчас приведи и заседлай коней, мы поедем с ним.

Отец ушел к костру, а Тэмуджин, с тремя недоуздками в руках спускаясь вдоль ручья, мысленно пытался привыкнуть к новому своему положению.

За эти дни он уже свыкся с тем, что ему предстоит жить хоть и в чужом курене, но все же у своих родственников, среди сородичей матери. В переметной суме он вез подарки своим дядьям и двоюродным братьям. И вдруг в один миг все перевернулось и понеслось в другую сторону: он не попадет в курень, где росла его мать, а будет жить у каких-то хонгиратов, чуждых по крови, о которых раньше он почти ничего не слышал.

«Почему вдруг он так решил? – растерянно думал Тэмуджин об отце. – Неужели спьяну поддался уговорам проезжего человека? – Он неторопливыми движениями, выдерживая время, одного за другим седлал и зануздывал коней, стараясь удержать свой дух в равновесии: – Что бы ни было, мне нельзя показывать растерянности. Да и ничего нельзя теперь изменить: отец сказал свое слово этому хонгирату. А я должен показать себя человеком борджигинской кости».

С непроницаемым лицом он сел к костру, плотно поел из остатков вчерашней пищи, запил двумя чашками подогретого супа. Отец одобрительно посматривал на него.

Чувствуя на себе косые, изучающие взгляды Дэй Сэсэна, Тэмуджин сыто отрыгнул, убрал еду и быстро уложил посуду в переметную суму.

После восхода солнца, оставив дотлевающий костер, они двинулись вниз по восточному подножию горы. Тэмуджин, приотстав, вел в поводу двух вьючных лошадей. Дэй Сэсэн, с утра поправивший голову хорошей чашей арзы, рассказывал Есугею, видно, повторяя вчерашнее:

– У олхонутов сейчас нет подходящих девиц. Про харачу не говорю, но в лучших айлах их нет. Знаю, потому что в прошлом году мы так же искали невесту моему племяннику. У олхонутов не нашли, пришлось взять у джелаиров.

– Татар в ваших краях не видно? – спросил Есугей, придерживая коня при спуске в овраг. – Как они ведут себя?

– Если хорошенько присмотреться к ним и подумать, – голос у Дэй Сэсэна изменился, став глухим и озабоченным, – то можно сказать, что в последнее время они начали поднимать головы. Еще с осени у нас стали исчезать кони, правда, воры не попадались, но следы каждый раз вели на восток. И сами они чаще стали показываться на наших землях. При встрече кланяются, говорят, что, мол, идут проездом, а сами будто чего-то вынюхивают, видно, что не без умысла… Но прямых нападок пока не было.

Проехав овраги, тронули рысью. Далеко по правую руку, в низине широкой поймы, показались длинные ряды ивняка.

«Керулен, – догадался Тэмуджин, вглядываясь из-под ладони. – Шире или уже Онона он в этих местах?»

При воспоминании об Ононе у него заныло в груди, но он тут же подавил тоску, направив мысли в другую сторону, заставив себя думать о том, как ему нужно вести себя на новом месте, среди чужих парней – гордо и независимо.

Перед полуднем, выехав следом за отцом и Дэй Сэсэном на гребень сопки, в низине, в пойме реки Тэмуджин увидел небольшой курень. Полтораста юрт стояли правильными кругами, тесно прижавшись друг к другу, будто здесь шла война и люди готовились обороняться от врага.