Божьи садовники - Григорий Евгеньевич Ананьин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы к кому?
– К Прушанскому… Павлу Евгеньевичу, – смущенно уточнил новоприбывший.
– Ваша фамилия?
Человек назвал себя и, чуть замешкавшись, приподнял свою нескладную шляпу.
– Вам назначено?
– Да.
– На сколько?
– На час пятнадцать.
– Так… – Послюнявив пальцы, вахтер перевернул страницу регистрационного журнала. – Сожалею, но в это время у господина Прушанского встреча с представителем департамента.
Человек изменился в лице:
– Не может быть!.. Здесь, наверное, какая-то ошибка.
– Да, видимо, только вот, скорей всего, это вы ошибаетесь, а не мы… Скажите, вы письменно уведомляли о своем визите?
– Нет, мне позвонили…
– Кто?
– Из приемной.
– Вы лично слышали это?
– Нет, трубку взяла жена. Я не успел добежать…
Вахтер усмехнулся:
– Моя жена сказала мне однажды, когда у ней было хорошее настроение, что я похож на Ди Каприо: сами можете рассудить, поверил я ей или нет. Так почему же вы должны верить своей? Наверняка она решила прошвырнуться в одиночку по магазинам, а затем сделать вам сюрприз. Ну, или просто ей захотелось потрепаться со школьными товарками, чтобы никто не мешал. Ой-вэй, или вы не знаете, зачем вообще супруги могут спровадить своих благоверных из дома? Учить вас, что ли?
Теперь, казалось, уже не только лицо – вся фигура человека стала другой. До этого он держался довольно прямо, и в его осанке было куда больше уверенности, чем в голосе, но сейчас он как-то ссутулился и с трудом выдавил:
– Я ведь приехал из другого города!..
– Сочувствую.
Из кармана своего широкого плаща человек достал мобильник; сделал он это быстро, но с набором номера немного промедлил: точно так же гораздо легче бывает выхватить пистолет из кобуры, чем после этого прицелиться, выстрелить и убить. Впрочем, на другом конце так никто и не ответил, и человек почти целую минуту напрасно простоял с телефоном возле уха; он, наверное, стоял бы и дольше, но тут снова услышал голос вахтера:
– Быть может, вы все-таки отойдете в сторонку? Вам все равно, откуда звонить, а другим не все равно, где стоять, когда я проверяю у них документы.
Человек развернулся и навсегда оставил этот дом, где ему не были рады, но от крыльца далеко не отошел: идти было некуда, поскольку обратный поезд отправлялся только через три часа. Метрах в десяти от парадной двери стояла деревянная скамейка: на нее и уселся незадачливый посетитель, упрямо держа свой чемодан в руках. Было по-прежнему сыро и холодно, но, по крайней мере, ветер улегся, и на скамье можно было вот так просидеть хоть до самой темноты, возникни вдруг такое желание. Впрочем, столько ждать и не потребовалось: спустя какое-то время железная дверь отворилась вновь, и на крыльце появился высокий, стриженый под бокс мужчина с проседью; его сопровождали два столь же рослых охранника. Все трое двинулись к красному автомобилю, припаркованному чуть в стороне; заметив это, человек, сидевший на скамье, сорвался с места и кинулся им наперерез, на бегу стаскивая с себя шляпу:
– Павел Евгеньевич… То есть господин Прушанский! Подождите!..
Охранники моментально преградили ему путь и готовились уже применить силу, однако находившийся позади них мужчина с короткими волосами остановил их; они послушались, но расступаться не стали. Так и продолжился этот странный разговор, при котором собеседники видят не друг друга, а лишь затылки и лица людей, совершенно не интересующихся тем, что по воле случая им доведется услышать.
– Что вам? – спросил Прушанский.
– Дело чрезвычайной важности!..
Прушанский поморщился: подобные слова он в своей жизни слышал уже много раз и потому научился осаживать настырных посетителей при помощи одной-единственной фразы.
– Если вы желаете, чтобы вам выделили грант на исследование, почему у кошек четыре лапы, а не восемь, – извините, мне сейчас не до того… Я тороплюсь: у меня дома жена и дети.
– У меня тоже!..
– Вот и поезжайте спокойно к ним. А вашу просьбу изложите в письменной форме моему секретарю. Можете даже через нашу электронную почту: он у меня хоть и человек старой закалки, но к современным технологиям относится нормально.
– Но ведь секретарь ничего не понимает в… – Человек, что стоял перед охранниками, запнулся, и короткое страшное слово лишь завертелось на его языке, но так оттуда и не сошло.
– А вы-то сами, конечно же, все понимаете?
Человек растерялся:
– Не совсем, но я…
– Вот когда поймете – милости прошу. А пока – счастливо оставаться.
Обескураженный проситель ничего не ответил, но и не сдвинулся с места, даже тогда, когда перед ним никого уже не было. Он так и продолжал стоять со шляпой в руке, не обращая внимания ни на других людей, выходивших из здания, ни на детей, которые прибежали невесть откуда и затеяли игру в салочки, пока один мальчик лет десяти не остановился рядом и сочувственно не произнес:
– Дяденька, здесь вам ничего не подадут! Ступайте лучше на вокзал, только завтра: сегодня там дежурит Вован, а он – ментяра злой и всех нищих гоняет!
Только тогда человек вздрогнул и поплелся к вокзалу – разумеется, не затем, чтобы просить там милостыню: он просто хотел наконец-то убраться из этого проклятого города. В зале ожидания он еще раз попытался дозвониться по тому же номеру, что и раньше, и вновь безрезультатно, после чего лишь сидел, опустив голову, – как на вокзале, так потом и в электричке, и кондуктору пришлось дважды окликать его. Выйдя из вагона, он почти сразу поймал такси; водитель, разбитной парень, попытался в дороге с ним заговорить, но пассажир упорно отмалчивался и лишь однажды попросил проскочить на желтый свет – робко, словно боясь, что и здесь ему откажут. Сдачи этот странный клиент также не потребовал, а едва машина остановилась возле нужного подъезда, отдал двести рублей и вышел, ничего не сказав; шофер, пожав плечами и покрутив пальцем у виска, убрал обратно в кошелек сэкономленную пятидесятку. Жил человек в высокой шляпе на верхнем, пятом этаже; туда он буквально взлетел, будто за ним гналось какое-то чудовище, и ладонью придавил кнопку электрического звонка.
«Динь-дон!» – раздалось из-за двери.
Человек дышал тяжелее, чем когда бежал по лестнице; он напряг слух, но до его ушей не донеслись ни звуки шагов, ни привычные, родные голоса. Тогда человек изо всех сил стукнул по звонку – такой удар наносят, только если хотят убить, – и, кажется, действительно его испортил, потому что вместо
