Утро без рассвета. Колыма - Эльмира Нетесова

Моряк ускорил шаги. К обеду нужно успеть, вернуться в село. Перевезти вещи рыбаков в поселок. А там и людей. Они уже соскучились по домам. По семьям. А потом и с Сенькой надо помириться. Вдвоем они быстро перекоптят всю рыбу.

— У-у-у — доносится до слуха истошно.

— Что? — моряк ушам не верит. Оглядывается. Сзади, не более, чем в пяти шагах от него стоит волк, незаметно преследовавший его от самого села. Морда зверя оскалена. Словно улыбается.

Николай глянул вперед— там тоже… Вожак. Моряк понял — он окружен. От села далеко. Крикни — никто не услышит. И ружья взял. А волки — вот они. Совсем рядом. Словно поняли, зачем он здесь появился и решили устроить на него облаву. Вокруг — ни деревца. Ни души. Ни голоса. Ни звука. Ни палки, чтоб взять в руки. А волки приближаются. Медленно, нагло, уверенно.

Его ждали до самого вечера. Искали всюду. Звали. Но Николай уже не мог их услышать. Лишь потом кто-то из рыбаков предложил поискать старшину катера в тундре. Пошли гурьбой. А через пару часов почти все назад вернулись. В тундре искать старшину остались лишь те, кому очень хотелось еще сегодня вернуться на катере домой. Но не нашли. Утром решили продолжить поиск. В тундру ушел один. Сам охотник. Он хорошо знал остров. Остальные рыбаки собираться стали.

Сенька, развешивающий рыбу в коптилке, был обеспокоен. Что-то саднило душу. Но он думал, что это из-за вчерашнего разговора — успокаивал себя как мог.

Часа через три, все, кто был в Ягодном выскочили на улицу от крика. Прибежавший из тундры охотник от страха был непохож на себя.

— Где он?

— Там! — показывал он рукой в тундру.

— Что с ним?

— Волк его разорвал.

Сенька кинулся в тундру. Но его удержали. Не пустили. Вызвали милицию из района.

Вечером рыбаки похоронили Николая. И вскоре уехали домой. Их отвез в поселок другой. Старый катеришко хрипло прогудев, попрощался с могилой прежнего хозяина. И люди, оглянувшись на Ягодное, в последний раз добрым словом вспомнили Николая.

Всю ночь сидел у его могилы Сенька. Не верилось в случившееся. И он говорил со старшиною, как с живым:

— Прости меня. В боли своей забыл я о тебе. О твоей смерти, что ко пятам за тобою ходила. Предупредить не успел. Ан и ты забыл, что у твоего, единственного в жизни врага был наготове свой капкан — капкан памяти, капкан вчерашнего дня. Меня ты берег. А сам не выжил. Вот и остаешься здесь навсегда. На своем острове. Единственным президентом его. Один. И только я — шелапуга непутевая, лучше твоих друзей знаю тебя. И буду помнить. Всегда. Мне бы вместо тебя в эту могилу лечь. Ведь жизнь уже мне ни к чему. Но твой враг меня не одолел. Он был предназначен только тебе. Как рок! Прости меня, Колька! Прости! Я, растерявший душу в лагерях, вовсе жизнью не дорожил. Но если б можно было, если бы это помогло, свою бы с радостью тебе отдал.

Ночь скрывала трясущиеся руки Сеньки. Но что это? У могилы, совсем неподалеку от поселенца, сидел медведь. Чавкал. Никто кроме него не знал, как выследил и поймал он в тундре того волка. Как долго драл его когтями. И принес сюда. Зачем? Но зверь и сам не знал. За мертвого друга живому врагу отплатил.

…Медленно причалил к острову катер. Сошедший на берег человек подошел к могиле. Снял шапку. Постоял. Тронул за руку поселенца:

— Пошли, Сеня! Пошли!

— Куда?

— На Сахалин поедешь. На поселение. В лучшие условия. Подлечишься. Тебе нельзя оставаться.

Катер тихо отчалил от берега. Побежал, рассекая волны, все дальше от Ягодного. Сенька держался за поручни. Все смотрел остекляневшими, остановившимися глазами туда, где был похоронен Николай. Он уезжал. Вокруг шумело море…

КЛЕЩ

Беник сидел в холодной комнате. Зябко поеживался. Растирал руками продрогшие колени и все косился в окно. Бурчал недовольно:

— Центр. Район. Территория — половина Эстонии! Чем хвалятся? Ни одного приличного заведения для культурного человека нет. Не знаю за Эстонию, но только эта дыра самая что ни на есть поганая! В магазинах — одна селедка, на улице — одни старухи. То ли дело Одесса! Выйдешь на Дерибасовскую, каких только женщин нет! Все веселые, нарядные. Подойдешь — обязательно уговоришь. А магазины! Чего в них только нет! Поневоле вором станешь. Тут же, кого воровать? Эх, деревня! Лаптежники, скобари одни тут живут, — морщится Беня и смотрит на себя в осколок зеркала, оставленный прежним хозяином.

— Такая наличность здесь пропадает! В этой яме! В дикарстве! — разглаживает Беня морщинки, собравшиеся на лбу. И, горестно вздохнув, оглядывает жилище. Из сырых, захолодевших углов несет враждебностью. Паутина, запустение, пыль смотрят на Беню серыми застывшими глазами.

Поселенец брезгливо сплюнул, и, ссутулившись, пошел за дровами, какие ему разрешили брать. Неохотно печь затопил. Принес воды. И, подняв огрызок веника, смел паутину, пыль. Потом до ночи отмывал с мылом свое жилье. Стены, пол, окна ожили, словно помолодели, а поселенец все еще мыл их, скоблил. Даже стол приобрел нормальный вид. И, попросив у соседа извести, побелил печку.

— Пусть не в Одессе, но одессит здесь живет, — пыхтел поселенец. Закрыв отмытые окна свежими газетами, сел у стола, закурил, огляделся. Теперь комната имела вполне приличный жилой вид. И Беня умытый, переодетый в чистую одежду, расхаживал по комнате горделиво.

— Конечно, не хоромы, но и не лагерь, — рассуждал он сам с собой. И передернул плечами, вспомнив, где он был еще три дня назад.

…Усть-Камчатск. Сюда отправляли только за самые страшные провинности. Лагерь продувало всеми ветрами. Насквозь. С одной стороны — море, с другой — река. От ветров и морозов разве укроешься за проволокой? Вокруг ни жилья. Лишь тундра, то под дождем, то под снегом стонет. А человеку — живой душе здесь каково? Небо всегда серое, злое, на самые плечи лечь норовит.

Коренным жителям здесь тяжело, а каково приезжему, да еще одесситу? Любимцу удачи и женщин? Впервые познавшему холод лишь тогда, когда ему надели наручники. И леденящий голос милиционера сказал совсем жестко:

— Пошли, Клещ.

Сопротивляться было бесполезно. И наверное, в отместку, в насмешку за все, прислали его из теплых мест на самую Чукотку. Но там еще хоть можно было тряхнуть кентов. Жить с их помощью. А вот в Усть-Камчатске… Не выручил и веселый одесский нрав. Ни кулаки, ни угрозы не помогли, кентов он для себя не сыскал. Перевелись они на холоде. В хамсу измельчали. Пришлось работать самому. Это помогло. Заработал право на поселение. Неважнецкое место. И все ж не лагерь. Тут хоть наполовину сам себе хозяин. Никто хлеб на пайки не порежет. Вот буханка. Ешь хоть всю сразу. И селедка. Ничего. Как-нибудь надо отбыть свои пять лет, а потом — назад, в Одессу.

Одесса… Вспоминаются улицы, напоенные запахом цветущей белой акации, каштанов. Гомон людей. Ленивое, южное солнце.рыло ли это? Или только приснилось?

— Нет! Было! А как-же иначе? Там он прожил всю жизнь! Там его любили! А он? Увлекался. Случалось такое. Но ненадолго. Его сердце любило тепло и удовольствия. А кто это не любит?

— Крепись, Беник! Пять лет — не жизнь! — успокаивает себя поселенец. Но кто это стучит в стенку так зло? И ругается. На кого это? На пего?

— И чего бормочешь? Угомона на тебя нет! Иль не видишь, который теперь час? Сам не спишь, другим не даешь! Понаедут тут всякие! — ругался кто-то зло.

— Послушай, соседка, нам здесь долго жить! Зачем ругаешься?

— А мне плевать, кого сюда поселят. А будешь орать — милицию вызову и все тут.

Клещ замолчал, мысленно обложив бабу таким одесским матом, что ей, знай она о том, всю ночь бы не спалось.

На утро Беник пошел в милицию, узнать, куда его направят работать. Начальник милиции, завидев его, спросил:

— Ну как? Отдохнул? Осмотрелся?

Где там отдохнул? До часу ночи грязь от прежних жильцов вычищал!

— А ты чего хотел? Дом — новехонький? А за какие такие особые заслуги? Я здесь в Тигиле уже вон сколько лет живу, а квартира не лучше твоей! Так у меня семья! Дети! Добавь и биография не твоей чета! Всю жизнь на Севере тружусь! Как человек! И не жалуюсь! Грязь! А руки на что? Не нравится? Поезжай назад! В лагерь! Такой подарок — никому здесь не нужен. У нас в районе таких, как ты единицы. А в селе — ты первый! Не было заботы на нашу голову, так прислали! — глянул он на Клеща зло.

Беник даже онемел от подобного гостеприимства.

— Кочегаром будешь работать! — гаркнул начальник отдела милиции. И сказал кому-то по телефону сердито: — Ты его там не очень балуй. Он из категории наездников. Конем не был! Так ты его запряги.

Это не очень понравилось Бене, но возражать, спорить с начальником милиции — опасался. Но, как говорится, не так страшен черт, как его малюют. И поселенцу пришлась по душе маленькая, уютная котельная и механик — добродушный, мягкий человек. Он объяснил новичку, что ему нужно будет делать, когда выходить на работу, каковы его заработок и льготы. И, выдав спецовку, простился до следующего дня.