Черный ангел - Мария Гинзбург

— А, это та аллея, что связывает вокзал и Ломоносова. Еще через лесок идет, — сообразил Аткинсон.

— Увы, ничего относящегося к делу найти не удалось, — сообщила Алёна. — Как известно, на полпути между вокзалом и улицей Ломоносова есть площадка. Она еще со времен Суетина пользуется недоброй славой. Сколько там было совершено изнасилований… — Иванова поморщилась. — Впрочем, и пьяных драк с убийствами тоже хватает. Площадка прямо-таки располагает к такого рода действиям. Она загорожена кустами и с бульвара практически не видна.

— Да, вот сколько там ходил, ни разу даже не подумал, что она там есть, — согласился Ричард.

— Кусты около прохода на площадку изломаны, — продолжала Иванова.

— Ага! — сказал Дик.

— Да, я тоже подумала, что враг мог устроить засаду там, — кивнула следователь.

«Врагом» на профессиональном жаргоне именовался преступник.

— Асфальт рядом с проходом оплавлен, имеется воронка. Я полагаю, что это следы развлечений молодежи, — рассказывала Алёна. — Они явно баловались с чем-то горючим или взрывчатым. Но одно не исключает другого. Да и вообще эта воронка может быть никак не связана с нашим делом. Враг мог завлечь туда потерпевших, а потом стереть память Григорьеву при помощи какой-нибудь штучки, позаимствованной у телкхассцев.

Аткинсон слышал о подобном происшествии на последней конференции по обмену опытом в Санкт-Петербурге. Он рассказал об этом Алёне Сергеевне — как-то к слову пришлось — и теперь, слушая ее, улыбнулся. Ричарду было чертовски приятно осознавать, что у него такие смышленые подчиненные.

— Однако и эта гипотеза ничего не дает. Если применение этого оружия и оставляет какие-то следы в пространстве, нам неизвестно, какие, — продолжала Иванова-Крестьянова. — Я поручила практикантам собрать и классифицировать весь мусор с площадки.

Аткинсон улыбнулся.

— Пусть ребята поучатся работать с вещдоками и отрабатывать любые, даже самые безнадежные версии, — сказала следователь. — Было обнаружено много чего, если хотите, я зачитаю. Список из трехсот двадцати позиций.

— Ты выбери самое важное, — кивнул Ричард. — Или необычное.

Иванова принялась монотонно зачитывать перечень обнаруженного на площадке мусора. Аткинсон уже поднял ладонь, чтобы остановить коллегу, как вдруг услышал нечто занимательное.

— Хватит, пожалуй, — перебила сама себя Алёна Сергеевна. — Ребятишкам-то на пользу пошло, а вам это ни к чему.

— Погоди секундочку, — сказал Ричард. — Прочти еще раз про тот окурок.

— Окурок? — Алёна Сергеевна скользнула глазами по списку. — А, вы наверное имеете в виду вот это: «окурок с желтым фильтром, желтым ободком, длина около трех сантиметров. Плоский, как бы растоптанный. Имеется надпись „Наву“»… гм…

Иванова-Крестьянинова запнулась. Иностранные языки не были ее сильным местом. Она довольно бегло могла объясниться на английском и немецком на бытовые темы. Но вот читать не умела — ей это было ни к чему.

— Нэйви Кат, — прошептал Аткинсон. — Дайте взглянуть.

Алёна Сергеевна придвинула расползающийся под собственным весом том дела начальнику. Аткинсон не ошибся. Скрупулезно перерисованные с окурка буквы были именно такими, какие Ричард ожидал увидеть.

— Спасибо, Таня, — сказал Ричард Сильвестрович. — Дальше этим делом я займусь сам.

Алёна Сергеевна улыбнулась. Она предчувствовала весьма хмурое утро. Расследование топталось на месте, а люди продолжали пропадать. Однако все удивительным образом обошлось. «И ведь вроде старо как мир», развеселившись, думала Алёна. — «Не сводить глаз с шефа и вовремя покраснеть… Но работает!».

Аткинсон отпустил подчиненную широким жестом.

— Принесите мне, пожалуйста, этот окурок, — попросил он. — Хочу взглянуть.

Аткинсон дождался, пока Иванова-Крестьянова покинет кабинет, и подошел к окну.

Оно выходило на транспортную развязку, носившую имя Площадь Строителей. В это час кольцо было забито машинами и автобусами. Ричард, однако, смотрел не на юркие малолитражки, лезущие под колеса неторопливым автобусам. У него была собственная машина, нежно любимая и лелеемая «тойота». Ее доставили из Питера на автобарже по специальному заказу. Аткинсон сам ходил растамаживать машинку к Шмеллингу в замок Быка.

И еще тогда «вольво» Карла очень понравилась Ричарду.

Аткинсон выудил из кармана брюк записную книжку и принялся ее листать. Где-то у него был записан номер мобильного Шмеллинга. Ричард еще никогда ему не звонил — не было случая.

Но все в жизни случается в первый раз.

В дверь осторожно постучали.

— Да-да, войдите, — сказал Аткинсон громко и обернулся.

На пороге стояла молодая девица. Это была кто-то из новеньких — Аткинсон не знал ее в лицо. В руках девушка держала запаянный пластиковый прозрачный конверт. Внутри лежал окурок с желтым фильтром — плоский, как бы растоптанный.

— Вещдок по делу о маньяке, — сказала она.

— Положите мне на стол, — сказал Ричард.

Девица выполнила приказ и удалилась. Аткинсон машинально отметил, что задница у нее очень ничего. Затем он опустил взгляд на страничку. Перед появлением девицы руководитель следственного комитета Новгорода как раз открыл страницу, озаглавленную «S».

Ричард нашел нужный номер. Он устроился за столом и вынул из ящика мобильник. Аткинсон набрал цифры, сверяясь с записной книжкой.

Это был прощально-теплый летний день. На улицу еще надеваешь футболку с коротким рукавом, но уже поглядываешь в сторону шкафа, в глубине которого мирно ожидают своего часа рубашки и куртки.

Брюн сидела в небольшой нише в стене и читала книгу. Знакомый книготорговец смог выполнить просьбу Карла. Как выяснилось, такое изобретение прошлого века, как «печать по требованию», еще существовало. Брюн забавляла мысль, что книга, которую она держит в руках, одновременно и новая — страницы еще пахли типографской краской — и старая. Оригинал, согласно пометкам в выходных данных, был издан в 2007 году. Брюн подняла голову и увидела Карла.

Шмеллинг стоял, привалившись к полуразрушенной колонне метрах в трех от подруги. Карл грелся на солнышке и жевал травинку.

Как всегда, Брюн не ощутила появления любовника.

— Тебе нравится? — спросил Карл, не поворачивая головы.

Брюн сообразила, что он говорит о книге. Она кивнула.

— Прочти что-нибудь вслух, — попросил Шмеллинг.

Брюн с выражением произнесла:

— «Знаешь, что самое грустное? — спросила она. — Самое грустное: мы — это вы.

Я ничего не ответил.

— В ваших фантазиях, — сказала она, — мой народ — такие же, как вы. Только лучше. Мы не умираем, не старимся, не страдаем от боли, холода или жажды. Мы лучше одеваемся. Мы владеем мудростью веков. А если мы жаждем крови — ну что ж, это ничем не хуже вашей тяги к пище, любви или солнечному свету; а кроме того, для нас это повод выйти из дома. Из склепа. Из гроба. Из чего угодно. Вот ваша фантазия.