Прощай, Лубянка! - Олег Калугин

22 ноября в корпункте Московского радио планировалось провести прием для местного журналистского корпуса. Накануне мы закупили выпивки и всяческой снеди, разослали приглашения нескольким десяткам человек. После полудня я зашел в соседний супермаркет, чтобы купить ящик содовой воды. Внезапно степенно прохаживавшиеся между продуктовых рядов покупатели замерли, а затем ринулись в направлении выхода. Я не успел расслышать их взволнованных восклицаний; кто-то громко включил радио. «В Далласе совершено покушение на президента Кеннеди, в тяжелом состоянии он направлен в госпиталь «Паркленд», — услышал я торопливый голос диктора.

«Боже мой! Что происходит? Почему, зачем?» — эти мысли обгоняли мой стремительный бег в сторону дома. Здесь у телевизора уже возбужденно обсуждали происшедшее. Через час объявили, что Кеннеди скончался.

Все планы на ближайшие дни были немедленно отменены. Я помчался в представительство, чтобы выяснить реакцию Москвы и указания резидента. Имя убийцы Ли Харви Освальда никому ничего не говорило. Никаких сведений не имелось и о его жене Марине.

Через сутки Центр «молнией» сообщил, что убийство Кеннеди следует рассматривать как проявление активности правых, профашистских элементов в США, не заинтересованных в улучшении советско-американских отношений. В шифровке указывалось, что Освальд известен местным органам КГБ, которые подозревали его в связи с ЦРУ и изучали на предмет выявления возможной подрывной деятельности. Резидентуре рекомендовалось провести соответствующую работу в дипломатическом корпусе и среди журналистов, чтобы отвести нелепые домыслы о связи Освальда с КГБ.

В те дни вся нью-йоркская команда Бориса Иванова вышла «в свет», чтобы изложить позицию Москвы в связи с трагической смертью президента. У нас даже не возникало сомнений, что Освальд — продукт американской системы, обозленный неудачник, совершивший преступление либо в одиночку, либо в качестве наемника консервативных сил. Предположение о том, что за Освальдом стоял КГБ, выглядело просто смехотворным. По этой причине резидентура высказала мысль о желательности направления американским властям официальных материалов, которые могли бы рассеять любые сомнения американской стороны по данному вопросу. Для того, чтобы довести мнение советского руководства до правительственных кругов США, я использовал американского журналиста Тэда, настойчиво навязывавшего мне свое знакомство, очевидно по заданию ЦРУ или ФБР. Сам он представлялся как независимый репортер мало кому известной радиостанции. Всякий раз, когда на международной арене сгущались тучи, Тэд приглашал меня на ленч или коктейль для того, чтобы выведать обстановку и мнение советской стороны о происходящем.

Однажды он объявился в Бейвилле, разыскав, видимо не без помощи своего начальства, мою дачу, и пригласил «к другу», проживавшему по соседству. В роскошной вилле с мраморными ваннами и позолоченными кранами Тэд и его приятель, назвавшийся юристом, задавали мне вопросы, явно выходившие за рамки светской беседы. Не желая портить отношения с тем, кого я считал удобным каналом для доведения выгодной советской стороне информации, я отшучивался. По всей вероятности, эта гибкость была истолкована кое-кем как мягкотелость, податливость. Через неделю от Тэда последовало еще одно приглашение, на этот раз на квартиру другого юриста. Я почти не сомневался, что предстоящий обед будет использован для вербовочного зондажа, и решил действовать так, чтобы отбить охоту впредь попусту тратить на меня время.

Чинно рассевшись за столом, мои собеседники вскоре отодвинули тарелки в сторону, сложили салфетки и повели разговор в нужном им русле. Одной из горячих тем той поры была угроза Хрущева заключить мирный договор с ГДР, и я не преминул воспользоваться официальными заявлениями советского руководства по этому поводу, чтобы начать контратаку.

«Мы понесли колоссальные потери в годы второй мировой войны. Только в моей семье погибло пять человек, другие семьи вообще перестали существовать. У советского народа, как народа-победителя, невозможно отнять право решать послевоенное устройство Германии. Те в США, кто сомневаются в нашей решимости дать отпор любым посягательствам Запада, вводят в заблуждение самих себя и своих союзников». Этими словами я закончил изложение собственных взглядов по проблеме, не оставив никаких сомнений у моих оппонентов, что их замыслы в отношении моей персоны не имеют перспектив. С той памятной беседы Тэд потерял ко мне всякий интерес.

В феврале 1964 года из Центра пришло тревожное сообщение: в Женеве при невыясненных обстоятельствах исчез прикомандированный к советской делегации сотрудник Второго главного управления КГБ Юрий Носенко. Несколькими днями позже поступило дополнительное разъяснение: Носенко изменил Родине и находится в США. Необходимо принять все меры, чтобы обезопасить деятельность резидентур КГБ в Америке, так как Носенко располагает информацией, могущей нанести ущерб интересам разведки.

Резидентура загудела, как растревоженный улей. Начались досрочные откомандирования работников, знавших Носенко лично. Затем пришел список сотрудников, которых Носенко мог опознать по косвенным признакам. Среди них числился и я. Это был сюрприз. Носенко я никогда не встречал, его имени даже не слышал. При чем тут я?

Оказалось, что Носенко, работая в отделе по иностранным туристам, однажды имел доступ к переписке «Кука» со своей сестрой в Тимашевской. Произошло это в результате задержания американского туриста на почве его гомосексуальной связи с советским гражданином. Бдительные чекисты, переодетые в милицейскую форму, тут же учинили обыск и обнаружили письмо «Кука», адресованное Луизе. Последующая проверка Луизы со стороны контрразведки наткнулась на запретительный окрик ПГУ. При анализе объема сведений, которыми мог располагать Носенко, это обстоятельство привлекло внимание следователей, о чем они информировали ПГУ. Так я попал в число лиц, подлежавших отзыву из командировки «на всякий случай и во избежание провокации».

В марте, незадолго до отъезда на Родину, меня пригласил к себе Борис Иванов. «Разговор сугубо конфиденциальный, — начал он. — На днях в госдепартаменте состоится встреча наших посольских работников с Носенко. Есть предложение подключить тебя к этой встрече». Я пожал плечами: «Если это нужно, о чем вопрос?» Неожиданно последовал вопрос: «Ты как, стрелять еще не разучился? Сможешь на встрече с предателем прикончить его?» — «Конечно, смогу», — ответил я, еще не сознавая, что это какая-то авантюра. Ведь это же тюрьма, и надолго. У меня нет диппаспорта, никакой защиты. Как бы угадывая мои мысли, Иванов предложил: «Мы тебя потом выручим — обменяем на кого-нибудь, не бойся». — «Я не боюсь, — сказал я твердо, — я готов».