Мобилизация организма. На что способно наше тело в экстремальных условиях - Ханнс-Кристиан Гунга
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В будущем результаты этих исследований можно будет использовать для того, чтобы лучше понять влияние экстремальных катаболических состояний на головной мозг; то есть при таких состояниях обмена веществ, когда происходит быстрый распад собственных веществ организма. Эти данные важны для понимания подобных процессов распада тканей не только у спортсменов, но и у онкологических пациентов, у больных, проходящих курсы противораковой терапии, а также при длительных стрессовых ситуациях, например при посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР). Неудивительно, что роль нейропептида Y изучают в настоящий момент и в связи с этим состоянием.
Изучение функций нейропептида Y только начинается, но я уверен, что будущие исследования, проведенные в условиях других экстремальных нагрузок, дадут нам новые интересные сведения о механизмах влияния этого нейромедиатора на мозг, а кроме того, помогут лучше интерпретировать результаты психологических тестов. Возможно, новые интересные данные удастся получить и в космосе, поскольку недавно повышенные концентрации нейропептида Y были обнаружены не только у бегунов на сверхдлинные дистанции и солдат элитных частей, но и у астронавтов. Этими специфическими стрессорами, которые влияют на астронавтов во время космических полетов и отличаются от спортивных нагрузок, требующих выносливости, мы займемся в последней главе книги для того, чтобы в том числе выяснить: может ли любой, выбранный наугад гражданин полететь на космическом корабле в космос – и чем это для него кончится? Пока же мы обратимся к другим, «земным» экстремальным условиям.
Хамар-Лагдад, или Опасность жары
Почему изменение климата непосредственно угрожает нашему здоровью
Люди чрезвычайно чувствительны к температуре. Есть веские причины, по которым способность к регуляции температуры оказывает решающее влияние на наше самочувствие. Независимо от того, насколько холодно или жарко на улице, занимаемся мы спортом или отдыхаем, температура нашего тела должна оставаться постоянной, если мы хотим остаться здоровыми – да что там, просто выжить. Механизмы адекватной ауторегуляции температуры тела удивительны. Однако биофизические возможности регулировать температуру тела достаточно ограничены, и расширить их можно во вполне обозримых рамках – с помощью одежды и способов охлаждения. Поэтому глобальное потепление уже сегодня наносит ущерб не только окружающей среде – с разрушительными социальными и экономическими последствиями, как, например, в Субсахаре; повышение среднемировой температуры всего на 2° непосредственно грозит нашему здоровью.
Май 1978 года; я еду в Южное Марокко в составе группы исследователей по поручению Немецкого научного общества. Наш путь лежал через Францию и Испанию к Гибралтару. К сожалению, нам пришлось непредвиденно задержаться в Малаге на два дня, потому что я по ошибке принял «Бобадилью-103» за легкое шерри. Кроме того, несколько дней спустя нам пришлось провести в немецком посольстве в Рабате несколько томительных часов, потому что марокканские власти не разрешили нам продолжить путь на юг страны, пока не будет хватать каких-то документов от ННО в Бонне и разрешения от местного министерства шахт. Но вот все позади, и мы прибываем на юг Марокко, в Эрфуд, в провинции Тафилалт.
За два года до этого я, помнится, сидел здесь ночью, на ярко освещенной, совершенно безлюдной рыночной площади, под пальмами, на обочине пыльной дороги. Мы пили местный Flag Spéciale. Один из моих спутников Рольф немного сетовал на свою судьбу. Он чувствовал, что не вполне правильно распорядился своими профессиональными способностями и потерял свободу выбора. Что он был должен, что мог он сделать лучше, чем его отец и дед, и главное – как? Думаю, он завидовал моему положению, а я – его. Из этой обоюдной зависти родилась многолетняя дружба. Собственно, это я собрал ту группу. Тогда нас было пятеро в Атласских горах. Штефан и Бернгард особенно интересовались минеральными месторождениями в Марокко. Иоахим был нашим шофером, а заодно и автомехаником. Он отвечал за «форд-транзит», машину со сдвоенными шинами, последнее обстоятельство оказалось не слишком удачным выбором, потому что между ними постоянно набивались мелкие камешки. Но в остальном это был отличный вместительный автомобиль. Рольф тогда интересовался гониатитами Талифалта, вымершими головоногими моллюсками из подкласса аммонитов, ранними предками осьминогов с раковиной, как у улиток.
Итак, был май 1978 года, нас было четверо. Группу возглавил Александр фон Шуппе, старейший немецкий исследователь кораллов; на его лекцию меня однажды водил отец. Но, ради всего святого – что мог искать в пустыне специалист по кораллам? Он искал риф, окаменелость. Она залегает в среднем девоне, на границе с верхним девоном, а точнее говоря, в живетском ярусе. Этот ярус образовался в период между 388 и 383 млн лет назад. Природа создала его за миллионы лет из поднятия геологической формации Хамар-Лагдад. Тридцатиметровые конусы стоят друг за другом и свидетельствуют о некогда богатом геологическом и биологическом разнообразии морского дна. Наша задача состояла в том, чтобы описать строение этих роскошных конусов и выявить как можно больше различных видов ископаемых кораллов. С научной точки зрения это было весьма интересно, потому что похожие девонские рифы до тех пор обнаруживались только далеко на севере, например в Рейнских сланцевых горах, а вокруг них простирался громадный океан – Палеотетис. Сегодня здесь стоит немыслимая жара – 40° в тени. Только фата-моргане под силу явить на этом месте морской риф. В этом море не копошатся трилобиты, зато на земле полно скорпионов.
Прошло много лет после моей первой встречи с Шуппе, но его грацский диалект сохранился. Позднее, будучи студентом, я посещал его палеонтологические курсы в Мюнстере; эти занятия больше смахивали на индивидуальное обучение, потому что интересовались этими семинарами максимум два студента. Изучение кораллов –
