На Сибирском тракте - Василий Еловских

— Чего-чего? — не понял Михаил Яковлевич.

— М-м, — замычал в трубку Демченко. — В общем, с телеграфисткой жил он. Но главная-то беда не в этом. Как выяснилось, запугивал он ее. Работала она неважненько, он и запугивал ее помаленьку. Понял? А Копыльцов, тот критиковал. Но беда его — порою невыдержан, а те хватались за это. Но в принципе прав, конечно, Копыльцов. Все поставим на свое место. — Секретарь райкома засмеялся. — Что любопытно: скромненький с виду такой этот Никулин, гладенький, черт его дери, голоса не повысит. И с планом ведь нормально шло. Негодяи часто работают хорошо. Не замечали?

Секретарь обкома что-то долго задерживался в Москве, и Михаил Яковлевич стал забывать о своей поездке в Романовский район и о всей этой истории. Приехал Ларионов уже перед самым октябрьским праздником, в шумную, беспокойную пору. Ушаков и думать не думал, что он его вызовет. Но тот вызвал.

— Садитесь. — Ларионов глядел на заведующего архивом не мигая и молчал, будто старался и никак не мог припомнить, кто же пришел к нему. — Так! Почему вы не приехали из Романово тогда, когда я вас вызывал?

— Да тут история одна выплыла, Петр Никитич.

— «Выплыла»? Какая же?..

Михаил Яковлевич уловил иронию в голосе Ларионова. И он запнулся.

— Ну, рассказывайте, рассказывайте, чего же вы! Подполковник должен быть быстр и точен в ответах.

Ушаков начал с того прошлогоднего дня, когда ему случайно попалось дело Никулина.

Секретарь обкома снова молчал и глядел. Но уже по-другому глядел — весело, приподняв брови.

— Так!

— Так! — добавил он еще раз. — Слушай-ка, товарищ Ушаков. — А как ты думаешь, если тебе в районе поработать? А? Что ты, в самом деле, будешь пыль в архиве глотать!

ПЕРВОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Мите Барабанщикову, слесарю завода строительных машин, в позапрошлом месяце исполнилось девятнадцать лет. Замечательная пора, не правда ли? Наш Митя был, конечно, влюблен, как и многие девятнадцатилетние. И рассказ этот будет о любви. «А заголовок?» — спросит читатель. Заголовок рассказа действительно не совсем лирический. Но мы не станем оправдываться и начнем по порядку.

Дело было вечером, часов этак в шесть, а может, и в семь. Шел Митя по улицам города не спеша, вразвалку и поглядывал на витрины магазинов, на автомашины, на прохожих, весьма довольный собою. Неделю назад его приняли кандидатом в члены партии. «Коммунист» — звучит хорошо, но уж больно по-взрослому. А Митя не торопился быть шибко взрослым, пока еще каждый тридцатилетний казался ему перестарком, а сорокалетний — окончательным стариком. Об этом, между прочим, говорил на партсобрании, правда по-своему, старый мастер из механического цеха, человек болезненный и угрюмый, носивший совсем неподходящую для него веселую фамилию Райский. Он сказал тогда так:

— Привыкли все — Митя да Митя, а ему пора уже Митрием зваться. Вот в партию его принимаем. А не поторопимся ли? Робит, положим, неплохо он. Но — попрыгунчик, все шуточки да прибауточки какие-то. Выдержки, понимаешь, нету, и горячку порет. Пучай бы до серьезного парня дорос, а уж потом и проголосуем.

Митю все же приняли в кандидаты партии, и вчера секретарь парткома Герман Васильевич вызвал его к себе в кабинет, усадил в кресло мягкое и сказал:

— Ну что ж… Надо будет тебе партийное поручение дать. Образованьишко у тебя не ахти какое, но и не очень уж мало — восемь классов все-таки. У меня записано восемь. Так? А поручение вот какое. На Герцена одиннадцать… Запиши, или так запомнишь? На Герцена, одиннадцать живет пенсионерка одна, с семнадцатого года член партии. Елена Ивановна Владимирцева. Слыхал? Ну и хорошо. Она у нас на заводе лет этак тридцать работала или даже побольше. Жалуется, что забыли про нее. Правильно, между прочим, жалуется. Сходи, посмотри, как и что, газет свежих ей почитай — слепнет она и сама уже плохо разбирает буквы. На вопросы ответь. Одним словом, проведешь с ней беседу о текущем моменте. Понял?

— Да вы чего? — удивился Митя. — Она ж, поди, пограмотнее меня и от неча делать, наверно, целыми днями радио слушает.

— Сходи давай.

Митя хотел снова возразить, но, услышав насмешливое: «Ты чего трусишь-то?», промолчал.

И вот он идет к той подслеповатой старухе. Можно бы, конечно, поехать в автобусе, но время есть, и Митя решил прогуляться. Он вспомнил вдруг тощую чахоточную фигуру Райского и усмехнулся: «И хотел бы ты, да не больно попрыгаешь. Попробуй-ка попрыгай, попробуй-ка!»

Поспорив таким образом с «придирой» Райским, Митя вовсе почувствовал себя легко и свободно и стал громко насвистывать. Две девушки в белых платьях, шедшие впереди, оглянулись и строго-престрого поглядели на парня.

Девушки одинаковы росточком, одна рыжеватая, а другая белокурая, с темными, типично татарскими глазами. Эти нерусские глаза рядом с обыкновенным русским вздернутым носиком и розовенькими щечками придавали лицу ее необыкновенное выражение и запоминались.

На рукавах у девушек красные повязки — дружинницы. Митя слегка побледнел. Отчего бы? Ну, об этом двумя-тремя словами не скажешь. Пока Митя шагает за дружинницами и как завороженный смотрит неотрывно на девушку с татарскими глазами, попробуем кое-что рассказать.

Вся история началась еще в прошлом году. Осенью. Под вечер. На стадионе. Тогда соревновались женские, точнее, девичьи команды — швейной фабрики и какого-то завода, Митя не запомнил какого. Побеждали швеи. Митя сразу заприметил одну из них — белокурую, с татарскими глазенками. Она играла не лучше других, похуже, пожалуй, даже, но уж была, конечно, стройнее, приятнее всех. Выйдя со стадиона, он тотчас забыл о ней, но, увидев однажды в фойе кинотеатра, вдруг решил заговорить с девушкой. Подошел и спросил:

— Будьте добрыя, скажите, сколько осталося времени до кино?

Она была с этой вот, рыжеватой. Не ответив, обе они отвернулись, а Митя ретировался, недовольный ими и собою. Потом он частенько встречал ее в саду, в кино, на танцах или просто на улицах — городишко маленький, все люди на виду — и даже узнал через дружков имя девушки — Агнесса. Имени такого он никогда не слыхал, и оно казалось ему удивительно женственным.

Как-то Митя, встретив Агнессу на улице, тащился за ней кварталов пять. Она зашла в проходную швейной фабрики. Митя открыл скрипучую дверь проходной, но вахтер, старый злой чалдон, выпучил на него глаза:

— Вам чего?

Увидев где-либо Агнессу, Митя подолгу думал о ней: думал на заводе и когда шел с завода, когда ужинал, ложился спать и даже когда просыпался на секунду ночью. Мысли о ней были навязчивы, как болезнь, — чертовщина какая! Но вот постепенно Агнесса отходила куда-то в сторону, уже вспоминалась редко, и Митя был даже рад, что ничто не тяготеет над ним. С новой встречей все повторялось. Он искал ее повсюду, но самое верное место было у проходной фабрики: она работала только днем и пять-семь минут пятого выбегала на улицу. Но ведь и Митя часто работал днем. К тому же торчать столбом на виду у всех глупо, да и обидно все-таки, обидно даже такому необидчивому, как Митя.

Он подошел поближе к дружинницам и проговорил неожиданно для себя громковатым, развязным голосом:

— Зачем милиция смотрит так грозно на проходящих граждан?

Девицы промолчали.

— Все глядите, кого бы забрать, — не унимался Митя. — Какая злая милиция.

— И заберем, — ершисто проговорила рыжеватая девушка. — Поговорите-ка еще — и заберем.

— А за что? — спросил обрадованный Митя.

— Да не разговаривай с ним, — сказала Агнесса и сердито мотнула белокурой головой.

— Не разговаривать нельзя, — проговорил Митя, силясь быть веселым. — Милиция должна быть вежливой.

Он сказал еще фразы три, пытаясь спровоцировать девушек на разговор, но те шли молча, неторопливо и прямо, будто обе воды в рот набрали и по аршину проглотили. Какие же гордячки! Митя насупился и отстал.

Они подходили к городскому саду. Здесь было довольно много гуляющих. Возле дружинниц все время увивались парни, заговаривали с ними и, не получая ответа, отставали. Митя ревниво следил за ними, чувствуя, как у него отчего-то теплеет в груди.

Один из парней, высокий, тонконогий, в чрезмерно узких голубых штанах, похожих на кальсоны, и в рубахе навыпуск, на которой были нарисованы темнокожие люди, пальмы и какие-то шалаши, оказался особо привязчивым и нахальным. Он громко болтал:

— Мадмуазели из милиции, почему вы не хотите ответить прохожему? Это же неэтично.

«Почти как у меня, — горько подумал Митя. — Только слова другие».

— Если вы будете приставать, мы отведем вас куда следует, — сказала рыжеватая девушка.

— Не сомневайтесь, — поддакнула Агнесса.

— А как вы это сделаете? Я же первоклассный боксер, самый тяжелый тяжелоатлет, мастер французской борьбы. Двух вас одной рукой подниму. Не верите? А ну-ка попробуем.