Логопед - Валерий Вотрин

Рожнов писал это, даже не надеясь на реакцию. Никакой реакции на эти докладные и не последовало. События неудержимо катились вперед. Страхову и его союзникам удалось продавить созыв ассамблеи, и Ирошникову пришлось готовиться к битве. Заседания Совета логопедов проходили ежедневно, и все они были посвящены грядущей ассамблее. Рожнов сутками пропадал на работе: ему было поручено создать и запустить новую речеисправительную службу в кратчайшие сроки. Логопеды совсем перестали интересоваться внешним миром и полностью погрузились в полную лукавств и хитростных сплетений внутреннюю жизнь касты.

Между тем рядом творилась другая жизнь — жизнь Партии. В глубинах партийного аппарата функционеры разного рода и веса тоже писали докладные. В них они почти теми же словами, что и Рожнов, настаивали на невозможности проведения выборов. Обнаруживая завидные познания в области рыночной терминологии, малые и большие функционеры писали о том, что, если рассматривать многопартийную систему как капиталистический рынок товаров, а политические партии как продукты потребления, то в этих условиях бросается в глаза полная неконкурентоспособность Партии. Из их мыслей можно было вывести, что по всем параметрам — качеству, упаковке, сроку годности и запрашиваемой стоимости — Партия проигрывает своим конкурентам — новосозданным политическим движениям. На нынешний момент руководство выбрало один путь выхода из этого кризиса — путь политических реформ, которые ведут к изменению роли и образа Партии в глазах граждан. «Однако этот путь, — писали трезвомыслящие, консервативно настроенные партийные функционеры, — невозможен без реформирования всей политической системы страны, что крайне нежелательно. Поэтому целесообразно пойти по другому пути — законсервировать, пока не поздно, существующую систему, не восстанавливая, однако, обременительного института речеисправителей. Это значительно ослабит логопедические органы и будет способствовать беспрепятственному призыву подходящих кандидатов. Для того же, чтобы снять возросшее напряжение в обществе и выпустить демократический пар, необходимо созвать всенародный съезд народных представителей, на который пригласить депутатов всех так называемых партий. Ограниченное число решений, принятых съездом, претворить в жизнь, остальные решения рассматривать в ходе других всенародных съездов, которые необходимо проводить регулярно, раз в три года или пять лет».

В отличие от докладных Рожнова, докладные партийных функционеров принимались и рассматривались, на них ставились соответствующие резолюции, и утвержденные документы шли в разные стороны: какие-то — вбок, какие-то — наверх, а какие-то спускались вниз для исполнения низовыми отделами и органами. Те, которые шли вбок, рассматривались и направлялись наверх, но по другому направлению, а те, что сразу шли наверх, рассматривались сразу, но вниз спускались не немедленно, а через какое-то время, и не обязательно направляющей стороне. Те, которые были сначала отправлены вбок, а потом пошли наверх по другому направлению, рассматривались в рабочем порядке, как и те, которые сразу шли наверх, и спускались вниз по любому направлению, сваливаясь на исполнителей как снег на голову. Этот стихийный документооборот, возникший внутри партийного аппарата в результате приступа неуемного бумаготворчества десятка совестливых функционеров, привел к тому, что где-то очень высоко — даже не там, куда уходили докладные, отправленные наверх, а гораздо выше, — было принято положительное решение о созыве внеочередного первого всенародного съезда народных представителей для обсуждения наболевших политических проблем.

Таким образом, в одно и то же время бок о бок шли приготовления к двум важнейшим событиям политической жизни страны — ассамблее логопедов и всенародному съезду народных представителей. Тайной это не стало. Но если Партия никак не могла повлиять на исход ассамблеи, то логопедия — по срокам съезд должен был состояться раньше ассамблеи — твердо решила выставить на него своих представителей. В их число вошли и консерваторы, и либералы, и было похоже, что съезд обещает стать полем сражения не только логопедов с Партией, не только Партии с другими новоявленными партиями, но и логопедов между собой.

В ожидании такого небывалого зрелища страна перестала выключать телевизоры.

Подготовка к съезду прошла удивительно быстро. Как-то само собой вышло, что организацию всех мероприятий взяли на себя Управа и партийные органы на местах. Поэтому представителей Партии среди народных представителей, выдвинутых на съезд, было больше всего. Отбирались самые проверенные, с партийным стажем не менее пятнадцати лет. Списки других партий были существенно урезаны: несмотря на объявленную ранее амнистию, на съезд не попали те, кто имел за плечами срок или ранее был под следствием за нарушение языкового законодательства. Таким образом, большинство активистов оппозиционных партий в съезде не участвовали.

На первом заседании был избран председательствующий, Фефелов, один из старейших партийных функционеров: Управа желала установить контроль над съездом с самого начала. Фефелов был стар, глуховат и медлителен. Несколько часов утверждали регламент, состав президиума, проверяли табло голосования. Фефелов громко пробовал микрофон, произнося почему-то:

— Ать-два! Ать-два!

Потом слово было предоставлено народным депутатам, и на трибуну поднялся первый выступающий, Обоимов, тоже член Партии и председатель передового колхоза. Он раздельно прочел по бумажке приветствие участникам съезда, отметил важную роль таких собраний в дальнейшей демократизации страны и общества, а потом предоставил слово товарищу Сироконю, чтобы тот зачитал отчет о подготовке съезда на местах.

Вот тут все и началось.

Товарищ Сироконь, видный обкомовский работник, был человек проверенный и состоял в Партии почти двадцать лет. Подготовку к съезду в своей области он провел, по оценкам вышестоящих товарищей, на «отлично», отсеяв практически всех представителей оппозиционных партий. Ни у кого и никогда не возникало сомнений в том, чтобы поручить оглашение отчета о подготовке съезда на местах именно товарищу Сироконю Ивану Афанасьевичу.

Товарищ Сироконь взошел на трибуну, долго откашливался, перебирал бумажки, а потом произнес:

— Товарищи! В этот знаменательный день хочу сообщить вам, товарищи, что я принял решение выйти из Партии по субъективным причинам. С этой минуты, товарищи, считайте меня беспартийным.

Какие субъективные причины им двигали, товарищ Сироконь разъяснять не стал, а просто вытащил свой партбилет, разорвал его на клочки перед всем собранием и объявил:

— Отчет о подготовке съезда на местах считаю оглашенным. Прошу высказываться.

Однако его однопартийцы высказываться не стали: они сидели как громом пораженные и не могли найти подходящих слов. Поэтому предложением Сироконя воспользовались немногочисленные представители оппозиционных партий, допущенные на съезд. Они взяли слово — и уже не отдавали его до конца съезда, который длился без перерыва трое суток.

На трибуну взбежал красный от волнения человек, как позже выяснилось, представитель «Истинно-Надодного Дела» Парин, и, брызгая во все стороны слюной, закричал:

— Есе выходясие из Палтии есть?

На трибуну стали гуськом подниматься многочисленные люди и молча рвать партбилеты. Члены президиума только мигали, сбившись со счета. Когда обрывки последнего партбилета улеглись на пол, Парин завладел микрофоном и произнес в зал:

— Товалиси, выносу на голосование пелеизблание нового пледседателя. Кто за?

Фефелов, когда ему громко повторили на ухо слова Парина, проговорил в микрофон, что предложение переизбрать председательствующего может быть принято только президиумом. Но его уже не слушали. В зале поднялось волнение. Только что вышедшие из Партии перебирались в ряды, где сидели оппозиционеры. Среди них было много немтырей — партийные чиновники, заведовавшие организацией съезда, посчитали, что вреда от них не будет, и пропускали немтырей в массовом порядке. Когда все передвижения закончились, оказалось, что зал поделен поровну между представителями Партии и членами двух оппозиционных партий. И взгляды устремились наверх, к ложам.

Там сидели логопеды. Здесь было все высшее руководство: Ирошников, члены Совета, председатели столичных и областных коллегий, консерваторы и либералы — все в мантиях и высоких шапках, безмолвные, как статуи. Неписаный закон запрещал им вмешиваться в прения и открытые дебаты, но это знали только члены Партии. Поэтому на ложи логопедов смотрели одни несведущие оппозиционеры. Члены Партии не удостаивали ложи ни единым взглядом: для них логопеды были тем, что и всегда, — бесполезными фигурами речи.