Кобра клана Шенгай - Марина Сергеевна Комарова

Тут весь лес — сплошное гнездо цуми. Однако это я не стала говорить. Зато плавным движением достала выданный вакидзаси и сжала рукоять.

— Не открываем спины, — сказала я тихо и напряжённо. — Ставим кандзи «Щит» и «Стена». Сначала бьём, потом — думаем.

Кёко успела метнуть на меня странный взгляд, но возражать не рискнула. Сейчас не до споров.

Цуми приближались, окружая нас. Они тяжело дышали, словно бежали по пятам. Но мы бы что-то услышали. Значит, причина в чем-то другом. Ровно в тот момент, когда самый крупный рванул к нам, я вскинула руку, и в ночной тьме вспыхнул первый кандзи.

Цуми врезался в него, обиженно заревел и хлестнул когтистой лапой, пытаясь достать меня.

Вакидзаси Харуки тут же пришёл в движение, Мисаки не растерялась и оказалась возле неё. Цуми дружно кинулись на нас, будто получив какой-то приказ.

Уклониться. Ударить. Вспышка кандзи. Отшвырнуть тварь. Уклониться. Подпрыгнуть, чтобы не лишиться ног. Перекинуть меч в другую руку, чтобы правой нарисовать сразу несколько кандзи.

Рядом коротко вскрикивали и ругались сквозь зубы девчонки. Цуми сновали туда-сюда, били четко и зло. Через какое-то время наша одежда была прилично подрана, а тело горело от царапин. Серьёзных ран не получил никто. Пока.

Я швыряла кандзи за кандзи, удерживая вокруг нас защиту. Почему-то у остальных иероглифы были настолько слабы, что цуми их разрушали после пары прикосновений.

Тварь оказалась слишком близко, разинула пасть. Я вскрикнула и снесла ей голову.

— Первый есть! — крикнула Кёко.

— Второй! — звонкий голос Мисаки.

И снова рёв цуми. Четыре на четыре. Тварь теснила меня к дереву, я отбивалась мечом. Никак не получалось извернуться и выхватить из-за пояса кайкэн. Мощные когти рассекли щеку, тут же вспыхнула боль.

— Ах ты скотина! — вдруг заорала Мисаки и вонзила вакидзаси в холку цуми. Тот резко дёрнулся и ударом лапы отшвырнул её назад, прямо в своего сородича.

Мой кумихимо вырвался из запястья одновременно с её жутким криком. Проломил его грудную клетку и разорвал на ошмётки сердце. Взор застилала ярость, в груди стучало бешенство.

Нельзя, тварь. Нельзя трогать моих друзей.

Уничтожу.

Возле цуми, запустившего когти в Мисаки, я оказалась в мгновение ока. Голой рукой вырвала позвоночник, фиолетовый кандзи «Смерть» вспыхнул сам, превращая цуми в пепел.

Два оставшихся кинулись в лес, я рванула за ними.

— Аска!

Потом.

Поднявший руку на моего друга никогда не поднимется с земли.

Я неслась на такой скорости, даже не подозревая, что могу так. Кайкэн с коброй обжигал кожу через ткань. Кумихимо вспыхивал слепящим светом, разгоняя тьму вокруг. Кровь цуми на руках не казалась чем-то жутким. Мне было мало её. Мало крови тех, кто посмел причинить вред Мисаки.

Один из цуми замешкался. Я подпрыгнула, пролетела в воздухе какое-то расстояние и отрубила рогатую голову ещё до приземления.

Последний монстр замер. Посмотрел на меня — теперь в его глазах не было голода. Там был страх. Не ждал. Не думал.

Я стёрла рукавом заливающую щеку кровь, убирая прилипшие волосы.

— Ну иди сюда, скотина, — позвала почти ласково.

Цуми снова помчался вперёд. Я — за ним. Он свернулв сторону реки. Я — за ним. Он покатился по уступу. Я — за ним.

Кумихимо извивался живой змеей. Гнев внутри клокотал так, что надумай он вырваться — засверкает над всем лесом.

— Убью… — выдохнула я, разгоняясь перед следующим уступом.

Раз надо пролететь над землей, то пролечу. Все границы в голове словно кто-то стёр взмахом руки. Руки, между пальцев которой спицы, а под кожу впиваются бесконечные нити.

Цуми практически скрылся за деревьями, но они становились реже, значит, далеко не уйдёт.

Я на бегу вычертила кандзи «Проход». Че́рты мелькали перед глазами, складываясь в идеальный иероглиф, тут же наливались рёку. Меня кинуло вправо, словно подсказывая, куда надо бежать. В стороне остался овраг, в котором можно было сломать шею.

Я перепрыгнула поваленное дерево. Из-под ног вылетали фиолетовые искры-молнии.

Клан Шенгай играет в грозы…

Впереди кто-то завыл.

Ветвь больно хлестнула по макушке. Я споткнулась и снизила скорость. Сердце колотилось как безумное, готовое выскочить из груди в любой момент. Дышать. Успокоиться. Только дышать.

Я прислушалась: кто-то читал заклинания. Голос ровный, низкий, певучий. Каждое слово — песня, молитва и проклятие. Одновременно бесконечно прекрасное и мерзкое до дрожи.

Колдун. Колдун, взывающий к темноте.

Между деревьями полыхнуло красным светом, будто кто-то зажёг огромный костёр.

Небо над головой разверзлось алой пастью. Громыхнуло так, что заложило уши. Я выхватила кайкэн. Глаза кобры засверкали аметистами, метнули молнии, рассекающие тьму. По моей руке пронесся жар.

Клан Шенгай играет в грозы…

Возврата нет.

Я шагнула вперёд.

Глава 5

…Красный дым всюду.

Он толчками выходит из каменного колодца, застилает всё вокруг, плотной завесой окутывает с ног до головы, не давая дышать.

Голос деда звучит звонко и страшно.

Кажется, если я сделаю хоть шаг в сторону, то всё исчезнет, и меня вышвырнет в бескрайнюю ночь и холод, откуда никогда не выйти.

Рядом дрожит Кэцу. Младший братишка не понимает, зачем его выдернули из постели в такое время. Иногда он бросает на меня вопросительные взгляды, но ничего не спрашивает. Рёку, которой пропитано всё вокруг, давит на плечи, сковывает движения, не даёт спокойно думать.

Ичиго стоит на пару шагов перед нами. Его спина прямая как струна, чёрные волосы струятся по белому шёлку одежд. Он не оборачивается, будто не рискует даже взглянуть на нас.

Мы все в белом. Это не цвет клана Шенгай. И не цвет Плетуньи, которая отдает предпочтение синему и красному, как мясо на бойне.

Я вижу сквозь клубы тумана тории. Сейчас они светятся фиолетовым светом, наполненные рёку клана под завязку.

Голос деда набирает силу. Слов не разобрать, но от каждого звука я вздрагиваю. Ямато Шенгай, глава клана и шаман, взывает к Плетунье, предлагая то, что даже боги не всегда соглашаются брать.

Он чертит заговорённым кайкэном на сырой земле кандзи за кандзи. По его пальцам стекает кровь из разрезанной ладони. Рёку вытекает вместе с кровью, поэтому туман красный, а не фиолетовый. Рукоять-кобра кайкэна переливается лунным серебром. Её капюшон раздувается, глаза сверкают как проклятые аметисты, а раздвоенный язык то и дело выскальзывает из пасти. И вокруг разливается такое шипение, что, кажется, нас окружили сотни змей.

Дед отдаёт рёку всей семьи Плетунье взамен на… сон.

Сон ровно до того момента, когда придёт время, чтобы всем проснуться. Часть собранной силы богиня вернёт тому, кого посчитает самым достойным. Тому,