Незнакомка с тысячью лиц - Галина Романова

– Чего вдруг?

Макаров тогда зажмурился, пытаясь вспомнить, как она выглядела, его вторая жена. Вечером, утром, днем по выходным. Какой вообще она была рядом с ним?

Чертовщина какая-то получилась из его воспоминаний. Вторая жена выходила совершенно несимпатичной.

Вспомнилась хмурая женщина утром с растрепанными волосами и мешками под глазами. Хмурая женщина вечером с расплывшимся за день макияжем. И неулыбчивая женщина в воскресный полдень, постоянно ворчавшая, что погода снова не задалась, что они кучу бабок потратили на глупую поездку, что лучше бы в кино сходили, никуда ехать не надо и это рядом с домом и мороки меньше. Если шли в кино, то ворчала, что фильм дерьмо, что совершенно разучились играть, снимать и так далее.

– Чего вдруг соскучилась? – продолжил он удивляться, не расслышав внятного ответа.

– Не знаю, – призналась она. – Тянет к тебе.

– Почему? Ты же сама ушла, сказав, что я неудачник. Что я…

– Да настоящий ты, Макаров. Настоящий! – И она вдруг, всхлипнув, бросила трубку.

Он не стал перезванивать. У него не получилось вспомнить ее настоящей и желанной, что главное.

Нет, он не станет звонить бывшей жене. И в бар не пойдет. Перспектива назавтра мучиться похмельем не вдохновляла. Он просто поедет домой, выпьет пару бутылок пива, посмотрит телик и…

Телефонный звонок оборвал его мысль на выборе между чипсами и сухариками.

– Да. – Странно, но он впервые обрадовался позднему рабочему звонку.

– Добрый вечер. Вы меня простите великодушно. У вас, наверное, уже и рабочий день закончился. У нас-то еще три часа дня.

Голос в трубке был немолодым, но приятным.

– Добрый вечер, – поздоровался Макаров. – Рабочий день закончился. А что вы хотели?

– Мне бы переговорить с Макаровым Виталием Сергеевичем.

– Слушаю.

– Меня зовут Владимир Николаевич. Сушилин моя фамилия. Конечно, она вам ничего не скажет, но… но двадцать лет назад я имел отношение к делу по убийству отчима Ольги Николаевой. Я был их участковым.

– А-а-а! Конечно, конечно, я слушаю вас. – Макаров потянулся за сигаретой, хотя уже спрятал от самого себя пачку в самый дальний угол нижнего ящика стола.

– Вы вторично послали запрос, и мои бывшие коллеги обратились ко мне. Дело в том, что я уже на пенсии. Там у нас личный состав из молодых, никто не помнит этого дела. А то, что взято из протоколов, вас, я так понимаю, не устроило.

– Не то чтобы не устроило, – замялся Виталий, боясь обидеть бывшего коллегу.

– Я вас понял. Сухой язык протоколов допроса и описание с места происшествия не дают полноты картины. – Он говорил хорошие, правильные слова, голос был мягким, обволакивающим. – Вас ведь наверняка интересует мое личное мнение, так? Вам наверняка хочется узнать, что я думал об этом деле? Считал ли Ольгу виновной в смерти отчима?

– А она… – В горле мгновенно пересохло. – Она была под подозрением?!

– Некоторые пытались списать это преступление на бедного ребенка, но… но не я. – Сушилин помолчал, потом проговорил со вздохом: – Это было так страшно, так мерзко. Как в некоторых заграничных фильмах, которые я не смотрю, коллега… В общем, убийца ее отчима заманил ребенка в сарай, то есть на место преступления. Запер ее там один на один с трупом. И Оля просидела там несколько часов.

– Она не звала на помощь?! – Макаров мгновенно представил картину и содрогнулся.

– Звала, конечно. Так звала, что сорвала голос. Но никого не было поблизости. Все были на работе. Их дом стоял на отшибе. Так что, сами понимаете, кто мог услышать слабеющий с каждым часом голос обезумевшего от страха ребенка!

– Как это… Как это…

– Выглядело? – подсказал Сушилин.

– Да!

– Отчим сидел, облокотившись о стену, с вилами в распоротом животе, и смотрел широко открытыми глазами на девочку. Много крови, кишки, кал, вонь. Это было невыносимо страшно даже для меня! Оля не могла выключить свет – выключатель был снаружи под козырьком. Она не могла выбраться – дверь заперли на щеколду и воткнули чопик. Она надела на голову мертвому отчиму ведро, чтобы не видеть его мертвых открытых глаз. И просидела, сжавшись в углу, один на один с трупом несколько часов. – Голос Владимира Николаевича сделался дребезжащим. – Это было ужасно, коллега! Когда мы открыли дверь… Мать начала искать ребенка, кто-то вдруг вспомнил, что видел, как Оля шла к сараю. Ну и как бывает, сами знаете, все пошли туда. Когда мы открыли дверь, то… Оля бросилась к первому, кто вошел, на шею. Обвила руками и ногами и принялась выть. Она выла почти час, коллега! Тонко, пронзительно. Даже укол ее не успокоил. А потом она замолчала. И молчала очень долго, несколько недель. Многие всерьез опасались за ее рассудок. Но Оля сильная девочка, она сдюжила, н-да… Мать не выдержала, слегла, а потом померла, а Оля сдюжила.

– Это были вы? – Голос Макарова тоже дребезжал, когда он спрашивал.

– Что я?

– Тот, к кому она бросилась на шею?

– Да, – тяжело вздохнул через паузу Сушилин. – До сих пор помню, как она тряслась! До сих пор иногда во сне слышу ее вой. Ужас, коллега!

Они помолчали. Паузу у Макарова заполнял усиливающийся вой ветра за окном, в котором ему слышался вой обезумевшего от ужаса десятилетнего ребенка. Каким чудовищем надо было быть, чтобы все это устроить!

– А Никитин и был как раз таким чудовищем! – воскликнул Сушилин. – Мерзкое безжалостное создание, с пятилетнего возраста замучившее стадо кошек и собак. Потом переключился на детей, после на взрослых. Доказать его причастность к преступлению оказалось несложно. Он совершенно безмозглое чудовище, абсолютно лишенное разума!

– Где он сейчас?

– Ему дали приличный срок, коллега. То ли пятнадцать лет, то ли чуть больше. В город он после отсидки не вернулся. Ходили слухи, что его убили на зоне. Но подтвердить этого никто не мог.

– Почему?

– Да потому что никто им не интересовался. Родни у него в нашем городе не оставалось. Кому было выяснять?! Сгинула мразь и сгинула! – с отвращением произнес Владимир Николаевич. – Хотите честно, коллега?.. Я не верю, что он сдох! Такие твари живучие, н-да…

– Как он выглядел?

– Двадцать лет назад?

– Да.

– Ох-ох-ох, – запыхтел Сушилин. – Упырь упырем! Но я могу мыслить предвзято, понимаете, да? Достаточно высокий, физически очень сильный, низкий лоб, мелкие глазенки. Отвратительный тип, поверьте! Безжалостный! И… извращенец.

– То есть?

– Он очень любил маленьких девочек. Потому и отчима Ольги убил, счел, что тот к девочке как-то не так относится. Питает к ней какие-то не отцовские чувства. Так Никитин заявлял на суде.

– А это было так?

– Может, так, может, нет. Мать не подтвердила. Оля говорить не могла. Но Никитин был уверен, что отчим намерен Ольгу совратить, и таким образом ее обезопасил.

– А запер с трупом зачем?

– Чтобы уйти от возмездия. Думал тупой своей башкой, что Ольгу сочтут виновной в убийстве и не осудят по малолетству. Н-да… – Сушилин помолчал, потом, спохватившись, поинтересовался: – Надеюсь, я полностью удовлетворил ваш интерес?

– Да, спасибо. Спасибо вам огромное. Только, Владимир Николаевич, у меня к вам будет еще одна просьба. Я завтра пошлю факсом вашим бывшим коллегам фоторобот предполагаемого преступника. Может, взглянете, найдете время? Может, покажется вам знакомым?

– А чего ждать до завтра! Я на факсе. Высылайте. Взгляну. Думаете, Никитин? Никитин засветился снова рядом с Ольгой?

– Вы посмотрите, – попросил Макаров и нажал кнопку «старт».

Портрет медленно пополз через факс. Потом вдруг пошли короткие гудки. И Макаров долгих пять минут ждал, пока Сушилин перезвонит.

– Это Ванька Никитин, – с брезгливостью и тревогой произнес Сушилин, стоило Макарову схватить трубку. – Можете не сомневаться, Виталий Сергеевич. Это он! Что он сделал с Ольгой, скажите?! Что он снова с ней сделал, эта сволочь?

Макарову даже показалось, что старый участковый всхлипнул, настолько тяжелым и прерывистым был его вздох.

Виталий вкратце описал ситуацию. И закончил словами:

– В результате у меня на руках четыре трупа и исчезнувшая в неизвестном направлении Николаева. И многие из моих коллег склонны считать ее причастной к совершению преступлений.

– Вздор! – фыркнул Сушилин со злостью. – Оля – милый порядочный человечек. Я не упускал случая с ней повидаться, когда она росла. Ей было сложно, тяжело, но она выстояла. Она самой себе дала слово и умирающей матери слово дала, что не сломается. Успешно закончила школу. Выучилась, насколько я знаю. Потом уехала. Оказывается, видите, в ваш город, н-да… Очень бы хотелось ее повидать, очень. Представится случай, передавайте ей привет, коллега. И слышите: она не виновата ни в чем! Это снова Никитин! Это снова эта тварь! Да, и еще, Виталий Сергеевич… То, о чем вы мне только что рассказали, заставляет меня предположить, что Ванькой кто-то умело руководит.