Виктор Курнатовский - Григорий Волчек

Однако якуты ошиблись. Самым главным тойоном оказался человек среднего роста, лет тридцати — новый вице-губернатор Якутска Николай Николаевич Чаплин, назначенный в помощь Булатову. Чаплин не был искушен ни в административных, ни в полицейских делах. И обязанности свои представлял довольно смутно. Он предполагал, что ему придется заботиться о просвещении края, о развитии скотоводства и ремесел. Но про себя решил (хотя и слышал о ссылке), что грязными делами заниматься не станет, — это он предоставлял Булатову.

Еще по пути в Якутск Чаплин решил обзавестись хорошим ветеринарным врачом, который мог бы работать при губернаторской канцелярии и разъезжать по улусам. Ему порекомендовали политического ссыльного Льва Львовича Никифорова, отбывавшего ссылку в Ачинске. Чаплин быстро устроил его перевод в Якутск и захватил Никифорова с собой. На пароходе они много беседовали о скотоводстве на Севере и о разных других вопросах, — Никифоров был еще и литератором и большим любителем театра. Никифорова-то, обладавшего представительной внешностью, якуты и приняли за главного начальника.

Чаплин, попав на свою хлопотливую должность в самый разгар кутайсовских реформ и потока циркуляров, растерялся. А после отъезда Булатова он вообще потерял всякое представление о том, как следует себя вести и действовать в моменты столкновений с ссыльными. Его мечты о цивилизации и просвещении быстро сменились мыслями о неукоснительном выполнении кутайсовских приказов. Он понял, что в противном случае ему не удастся удержаться на месте.

Именно в это самое время Курнатовский приехал из улуса, где он отбывал ссылку, в Якутск. Прибыли в город и другие политические. Все они разместились на квартирах у ссыльных. Партия, с которой пришел в свое время Курнатовский, считалась самой боевой — вместе с ней в Якутск попали и резолюции II съезда РСДРП, которые живо обсуждались в городе.

Как только Курнатовский и его товарищи зарегистрировались в губернаторской канцелярии, Чаплин попытался отправить их в якутскую тюрьму, а затем, как этого требовали указания графа Кутайсова, разослать по улусам. Однако вице-губернатор получил такой энергичный отпор со стороны ссыльных, что, растерявшись, велел полицейским отпустить прибывших на все четыре стороны, обязав явиться к полицейским властям через неделю.

Курнатовский поселился в «ивановке», в большом доме-общежитии, который ссыльные арендовали у домовладельца Иванова. К завтраку собрались ссыльные, жившие коммуной. Они страстно обсуждали события последнего времени: кутайсовские распоряжения, дело Каревина, усть-кутское избиение и т. д. Все настаивали на решительных действиях, и якутские старожилы и ссыльные, которые, так же как и Курнатовский, самовольно бросили свои улусы и приехали добиваться приема у губернатора, чтобы протестовать против невыносимых условий, в которые их поставили.

С этого дня Курнатовский уже не знал покоя. Нервы его были напряжены до предела. Сначала ссыльные собирались отдельными группами в домах, где они жили. Во время этих встреч одни предлагали поднять восстание в Якутске, разоружить гарнизон и полицию, затем создать нечто вроде революционного партизанского отряда, к которому постепенно присоединятся политические из других районов ссылки. Другие настаивали на том, чтобы направиться к порту Аяну, захватить там какой-нибудь корабль и бежать за границу. Один план, одно предложение сменялись другими. Но пора было уже от планов переходить к действиям. И вот по инициативе большевиков — Теплова, Костюшко-Валюжанича, Матлахова и других — решили собраться все вместе и обсудить, что следует предпринять. Инициаторы разослали всем ссыльным извещения о предстоящем собрании. Встречу назначили на 14 февраля 1904 года в доме якута Романова, где, так же как и в «ивановке», жило много ссыльных.

В столовой дома Романова стлались сизые клубы табачного дыма. Было душно. В комнату набилось до восьмидесяти человек. Курнатовский, сидя у края стола, внимательно слушал Павла Федоровича Теплова, своего старого товарища по Цюриху и работе в группе «Освобождение труда». Судьба снова свела их, но теперь уже в далеком Якутске. Теплов неторопливо разбирал различные варианты протеста. Когда он предложил выбрать какой-нибудь дом в Якутске, забаррикадироваться в нем, предварительно сделав запасы оружия и продовольствия, из-за его спины внезапно прозвучал чей-то ехидный голос:

— Вот вы, социал-демократы, пригласили сюда нас, социалистов-революционеров. А известно ли вам, что ваш второй съезд запрещает вам действовать вместе с нами, считая, по мнению ваших руководителей, что мы приносим, вред революции? Как с этим быть?

Теплов повернулся к говорившему, оглядел его с головы до ног. Это был худощавый высокий человек с нервным, подергивающимся лицом. Курнатовский попросил слова.

— Социал-демократы действительно пригласили сюда и эсеров и представителей других партий. Все мы находимся в царской ссылке. Вопрос о кутайсовском терроре и попранных человеческих правах касается всех нас. Так к чему же этот неумный выпад против нашего съезда? Социал-демократы борются не только за себя. Они выступают в этом деле представителями всех подвергнувшихся насилию. Если трусость удерживает некоторых господ от участия в протесте, пусть они прямо скажут об этом, а не ссылаются на второй съезд…

Не найдя, что возразить, эсер спрятался за спинами и больше не проронил ни слова.

К вечеру участники собрания договорились провести вооруженный протест или в доме Романова, или в доме Иванова. Условились встретиться на следующий день и обсудить детали организации протеста.

На второе собрание пришло только пятьдесят человек. Не успели все рассесться, как неожиданно появился вчерашний эсеровский оратор. Он положил на стол большой конверт и, не сказав ни слова, не простившись, вышел из комнаты. Теплов разорвал конверт и начал читать. Это был гнусный документ: все двадцать членов партии социалистов-революционеров, находящиеся в Якутске, заявляли о «принципиальном несогласии с протестом». Они писали, что признают только тактику «террористических актов», направленных непосредственно против виновников репрессий, и предупреждали, что массовый протест будет стоить политическим ссыльным многих жертв и якобы не достигнет цели… Раздались возгласы возмущения. В дальнейшем выяснилось, что эсеры обошли квартиры ссыльных и уговаривали их не участвовать в этом деле, ссылаясь на трагический опыт якутской бойни 1889 года. Нашлось два десятка трусов, примкнувших к ним. Так образовалась группа из сорока двух человек, которые заявили, что снимают с себя всякую ответственность за действия остальных ссыльных. Но участники второго собрания, руководимые большевиками, решили не отступать. Тут же постановили: запасаться оружием и продовольствием. Местом проведения протеста окончательно избрали дом купца Романова, где в это время жили ссыльные Шебалин, Виленкин и другие. Фасадом этот дом выходил на Поротовскую улицу. Участок земли позади дома был застроен амбаром и навесами. Этот участок примыкал к Мало-Базарной улице, а дальше — к берегу Лены, покрытой тогда льдом. Дом Романова был виден со всех концов города. В то же время, если бы возникла перестрелка с полицией, жителям других домов не грозила серьезная опасность. В городе решили оставить нескольких участников протеста — для помощи осажденным извне, для снабжения продовольствием, а если осада затянется — для передачи необходимых сведений о том, что говорят в городе, что предпринимают или намерены предпринять полиция, губернатор. По предложению большевиков определили и общественно-политический смысл протеста: путем вооруженной демонстрации добиться отмены возмутительных циркуляров графа Кутайсова.