Средневековая андалусская проза - Абу Мухаммед Али Ибн Хазм

Рассказывал мне Джафар, вольноотпущенник Ахмада ибн Мухаммада ибн Худайра, прозванного аль-Бальбинни, что причиною помешательства Марвана ибн Яхьи ибн Ахмада ибн Худайра и исчезновения его ума была любовь его к невольнице его брата, который отказался отдать ему девушку и продал ее другому, хотя не было среди его братьев подобного Марвану и более совершенного по образованию, чем он.

Рассказывал мне Абу-ль-Афия, вольноотпущенник Мухаммада ибн Аббаса ибн Абу Абды, что причиною безумия Яхьи ибн Мухаммада ибн Аббаса ибн Абу Абды была продажа его невольницы, к которой он испытывал сильную любовь. Его мать продала эту девушку, и она перешла к его родственницам из Амиридов. Вот два человека, знатных и знаменитых, которые потеряли разум, и помешались, и оказались в цепях и ошейниках. Что касается Марвана, то его поразил нечаянный удар в день, когда берберы вступили в Кордову и достигли ее, и он преставился — помилуй его Аллах! — а Яхья ибн Мухаммад жив и находится в том же состоянии, когда я нишу это послание. Я видел его неоднократно и сиживал с ним во дворце, кока его не постигло это испытание, и моим наставником, и его также, был факих Абу-ль-Хияр аль-Лугави, и тогда Яхья — клянусь жизнью! — был свободен от расстройства ума и одарен высокими душевными качествами и способностями.

И есть таким еще много подобных, и мы видели многих, но не называем их из-за их безвестности.

Это такое состояние, что если достигнет его влюбленный, то отрезаны все его надежды и прекратились чаяния. Нет для него лекарства ни в чем, так как утвердилась порча в мозгу, погибло знание и одолело несчастье — да спасет нас Аллах от беды своею властью и да избавит нас от кары своею милостью!

ГЛАВА О ЗАБВЕНИИ

Мы знаем, что все, что имеет начало, неизбежно должно иметь конец, кроме милости Аллаха, великого, славного, в раю для друзей его, и наказания огнем для врагов его. Что же касается явлений здешнего мира, то они кончаются, проходят, прекращаются и исчезают. Исход всякой любви ведет к одному из двух — или к похищению смертью, или к забвению всего, что было в прошлом. Мы находим, что душу одолевает какая-нибудь из сил, управляющая вместе с нею телом, и как видим мы душу, которая отказывается от утех и наслаждений, следуя разуму в повиновении Аллаху великому или из двуличности в мирской жизни, чтобы прославиться постничеством. Также видим мы и душу, которая отвращается от желания встречать подобие свое из-за укрепившейся гордости, или из-за опасения измены, или же оттого, что платят злом во всех твоих тайных помыслах. Это наиболее безупречное забвение. Если же оно происходит не от этих двух вещей, оно не иначе как порицаемо. Забвение же, зарождающееся из-за разлуки и ее длительности, подобное утрате душою надежды на достижение желаемого, — когда оно входит в душу, ослабевает в ней влечение и не усиливается более желание.

У меня есть поэма с порицанием забвения. Вот часть ее:

Сразила случайным взором, и мертвого покорила;Заплакал камень, услышав, как она заговорила.

Питается моей плотью, пьет кровь мою злая гостья;Навеки мной завладела ее жестокая сила.

Влюбленный претерпевает страданья ради величья,Хотя бы его сжигали разгневанные светила.

Он бедствует, наслаждаясь, и радуется, страдая;Влечет его и чарует заманчивая могила.

Утешение, вообще, делится на два разряда. Первое — утешение естественное; его называют забвением, и при нем становится пустым сердце и освобождается ум, и человек делается таким, как будто он совсем не любил. Утешение такого рода иногда достойно упрека, так как оно возникает из качеств порицаемых и от причин, не вызывающих нужды в забвении, — это встретится и будет разъяснено, если захочет Аллах великий. А иногда оно не навлекает упрека из-за действительного оправдания. Второе утешение неестественное, вопреки душе: его называют притворной стойкостью, и ты видишь, что человек высказывает твердость, а сердце его ужалено сильнее, чем от укола шилом, но полагает он, что одно зло легче, чем другое, или сводит счеты со своей душой, приводя доводы, которых не отвести и не разбить. За такие утешения не порицают утешившегося и не упрекают того, кто так поступает, ибо возникает оно лишь из-за великого бедствия и случается только от сокрушительной беды, — либо по причине, которую не могут стерпеть свободные, либо из-за несчастья неотвратимого, потому что послано оно судьбой. Достаточно тебе знать о том, кому это приписывают, что он совсем не забыл, а помнит, и испытывает влечение, и стоит на том, что обещал, глотая горечь терпения. Вот обычная разница между забывшим и внешне стойким, — ты видишь, что если стойкий и проявляет крайнюю твердость и для вида бранит любимую и нападает на нее, он не потерпит этого от других. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

Я не порочу любимую речью моею враждебной;Самая злобная брань моя песне подобна хвалебной.

Я упрекаю любимую так же, как вы говорите:Бог превозносит по-своему праведных карой целебной.

А забывший — противоположность этому, и все это бывает в соответствии с натурой человека, сообразно его выдержке и настойчивости, и с тем, сильна ли власть любви над его сердцем или слаба. Об этом я говорю такие стихи, называя в них утешившегося притворно стойким:

Утешиться — еще не грех, любимую забыть позорно;Не так виновен тот, кто слаб; лишь сильный виноват бесспорно.

Один покорствует страстям, другой привык владеть собою;И стойкость мнимую срамит лишь тот, кто стоек непритворно.

Причины, которые вызывают утешение, что делятся на два вида, многочисленны и в соответствии с ними и по мере того, что из-за них случается, оправдывают утешившегося или порицают. К ним принадлежит пресыщение, речь о котором мы вели раньше, и поистине, любовь того, кто утешился из-за пресыщения, — не настоящая, и украсивший себя ею предъявляет притязание легковесное. Он только ищет услады и спешит навстречу страсти, и утешившийся таким образом забыл и достоин порицания.

Относится к ним также и переменчивость. Она сходна с пресыщением, но в ней есть добавочный смысл, и из-за этого смысла она более дурна, чем предшествующее, и человек переменчивый более достоин порицания.

К тем же причинам относится стыд, вложенный природою, который бывает у любящего и становится преградою между ним и чувством, что он испытывает. И дело длится, и вяло тянется срок, и изнашивается новизна дружбы, и возникает утешение. И если утешившийся таким образом окажется забывшим, он никак не справедлив, ибо от него пришла причина неудачи. Если же он будет выказывать стойкость, то его нельзя порицать, так как он предпочел стыд усладе своей души. О посланнике Аллаха — да благословит его Аллах и да приветствует! — дошло, что он сказал: «Стыд относится к вере, а распущенность относится к ослушанию». Передавал нам Ахмад ибн Мухаммад, со слов Ахмада ибн Муттарифа, Абдаллаха ибн Яхьи и его отца, и Малика, и Саламы ибн Сафвана аз-Зарки, который говорил со слов Зайда ибн Тальхи ибн Рикана, возводя иснад к посланнику Аллаха, — да благословит его Аллах и да приветствует! — и говорил он, что тот сказал: «У всякой веры есть свое качество, и качество ислама — стыд».

Эти три причины коренятся в любящем и начинаются от него, и к нему пристает порицание за то, что забывает он из-за них ту, кого любит. Затем есть четыре причины, исходящие от возлюбленной, корень которых в ней. К ним относится разрыв; объяснение его свойств уже приводилось, но для нас неизбежно сказать о нем кое-что и в настоящей главе.

Разрыв, если продлится он, и участятся укоры, и станет непрерывна жизнь в разлуке, бывает воротами к забвению. Когда кто-нибудь был к тебе близок и затем порвал с тобой из-за другого, это никак не относится к главе о разрыве, ибо здесь подлинная измена. Если кто-нибудь почувствовал склонность к другому, не имев прежде с тобой близости, это тоже ни в чем не касается разрыва, и тут только неприязнь. Об этих двух разновидностях будет речь потом, если пожелает великий Аллах. Разрыв же бывает со стороны того, кто был к тебе близок, а затем порвал с тобою из-за доносов и сплетен, или совершенного проступка, или по причине чего-нибудь, что возникло в душе, но не почувствовал склонности к другому и не поставил никого иного на твое место. И тот из любящих, кто забыл подобным образом, достоин упрека скорее, чем при других случаях, исходящих от любимой, ибо не произошло таких обстоятельств, которые могли бы оправдать забвение, и любимая не желает близости с тобою, а это для нее уже необязательное. Выше ведь уже говорилось о долге близости и об обязанностях, налагаемых ее днями, — они заставляют помнить о возлюбленной и принуждают к верности обету дружбы. Но кто утешился и проявляет внешнюю стойкость и твердость, тот здесь оправдан, ибо видит он, что разрыв длится, и не замечает признака сближения и знака возвращения. Многие люди считают допустимым называть этот вид забвения изменой, так как внешность их одна, но причины их, однако, различны, и поэтому разделим мы их в действительности. Я скажу об этом стихотворение, где есть такие строки: