"Портал" Выпуск №1, Октябрь, 2016 - "Элен Черс"

– Самум греется, – пояснил Ватто. – В мире, откуда он явился, господствует немыслимый жар. И, когда он приходит по моему зову, то очень замерзает. Единственное место, где он может хоть как-то согреться – это самое сердце пламени.

– Однако ты был недостаточно откровенен со мной, когда сказал, что твоя магия – лишь слабый отголосок былых способностей ваших предков.

– Я назвал ее атавизмом, господин. Это слово гораздо точнее передает истинное положение вещей.

– Пусть так. Но неужели ты покривил душой? Как я погляжу, ты способен на многое.

– Это не моя способность, а всего лишь благоволение Самума. Если бы он перестал чтить нашу прежнюю дружбу, то сейчас мог просто проигнорировать мой голос.

Кейлот заметил, что руки Ватто сжаты в кулаки.

– Что сталось с твоими ладонями после того, как линии отделились от них?

– Сейчас это окна в потусторонний мир. Тот мир, откуда явился Самум.

– Ты можешь показать их мне?

– Нет, господин. Я бы с удовольствием удовлетворил ваше любопытство… и свое тоже, поскольку сам этого ни разу не видел. Но…

– Что же мешает тебе?

– Сейчас узнаете, – загадочным тоном произнес Ватто и обменялся многозначительными взглядами с Лютто. Тот слабым кивком головы ответил на некий незаданный вопрос. И Ватто медленно разжал пальцы. Кейлот так ничего и не увидел, потому что как только это произошло, Самум стал стремительно распадаться на части. Если сдвинуть с места бревно, то на утрамбованной земле, где оно долгие годы пролежало, можно обнаружить столпотворение потревоженных жуков, червяков и сороконожек. Сейчас с Самумом происходило почти то же самое. Крошечные светящиеся линии, из которых он состоял, бросились врассыпную, точно стайка мошкары. «Линии ума» стремительно вспорхнули вверх, как две бабочки, лишив Самума хвоста и головы. «Линии сердца», похоже, возомнили себя кузнечиками и ловко скакнули через костер. А «линии жизни» – то немногое, что оставалось от саламандры – почувствовали себя червяками и поползли по траве к Ватто. Линии объединились с его ладонями. На миг кисти мага вспыхнули так же ярко, как и десятью минутами ранее, когда он только начинал творить заклинание. Потом медленно угасли, и единственным источником освещения на поляне остался разожженный Самумом костер.

Вскоре после исчезновения саламандры Лютто засобирался спать. В первом часу ночи ему предстояло сменить Кейлота на ночном дежурстве, и он хотел как следует подготовиться к предстоящему бдению, поскольку не желал повторения досадной оплошности брата, но на этот раз уже в собственном исполнении. Лютто улегся на спину, запустил руку в вещевой мешок и извлек оттуда свернутую валиком холщовую накидку. Закутался в нее с головой, чтобы мерцание костра не мешало ему спать.

– Что за плачевное происшествие так надолго разлучило вас с Самумом? – спросил Кейлот.

– О, я не думал, что вы обратите внимание на эту фразу, – усмехнулся Ватто.

– Я обращаю внимание на все, что произнесено вслух. Кроме того, я доверяю своим глазам и видел, как настороженно держал себя твой брат все то время, что Самум провел рядом. Словно готовился предотвратить возможную неприятность.

Ватто махнул рукой, как будто пытался показать, что это пустой разговор.

– Твои жесты принужденны, Ватто. Что не в порядке с Самумом? Он опасен?

– В известной степени, – согласился южанин. – Но вам не следует его бояться… Просто нужно помнить о мерах предосторожности...

– Кажется, я все понял, – догадался Кейлот. – Очевидно, был момент, когда Лютто повел себя непочтительно по отношению к Самуму, и тот его укусил. Так?

Ватто выглядел ошеломленным. Попытался улыбнуться, чтобы показать насколько беспочвенно подобное суждение. Но некие мрачные воспоминания заставили уголки его губ опуститься.

– Да, – признал он. – И гораздо сильнее, чем вы можете себе представить. Хотя… если бы Самум этого не сделал, мы бы не оказались сейчас здесь, с вами.

– Ты говоришь загадками, Ватто. Объяснись.

Глава 7. Признание чародея

– Мы уже рассказывали вам о том, что были уличными артистами. Лютто ходил по канату и показывал чудеса акробатики. Я же занимался фокусами. Представления мы устраивали на базарных площадях – там публика была неприхотливая и зачастую окружала нас плотным кольцом. Правда, и деньги, какими она расплачивались, оказывались под стать своим владельцам – сплошь одни медяки. Попадались и бронзовые монетки. Серебряники были таким же редким явлением, как лунное затмение. А на золото мы с Лютто даже надеяться не смели. Зрители бросали нам деньги, а потом, когда все расходились, мы ползали на четвереньках и выковыривали эти жалкие гроши из щелей в мостовой. Так и жили – гремели мелочью в карманах и колесили по Королевству Низовья. Но не потому, что были нарасхват. А потому, что беженцам в вашем королевстве иначе не прожить. Если ты – чужеземец, то на спокойную жизнь можешь не рассчитывать. За тобой гоняются королевские стражники и если ловят, то следующим этапом становится изгнание.

Кейлот ничего не ответил, но шумно вздохнул, выражая неодобрение политике своего короля.

– К тому же смуглая кожа совсем не прибавляла шансов. Как раз наоборот. Поэтому нам приходилось пользоваться известковой пудрой, чтобы кое-как смягчить оттенок кожи. Результат, должен признаться, был весьма плачевным – мы с Лютто походили на двух призраков. Но нет худа без добра – это обстоятельство, как мне кажется, придавало нашему дуэту большей популярности. Одним словом, выбор был невелик – либо жить на улицах и спасаться бегством от стражников, либо на известное время поселиться в тюрьме и ждать выселения на пустоши Товатор.

– Это ужасное место! – воскликнул Кейлот, и по спине у него пробежал неприятный холодок. Когда-то воину предложили возглавить один из патрульных отрядов, которые конвоировали беженцев на западные пустоши. Кейлот отказался, но отнюдь не из этических соображений, а по причине усталости от казарменной жизни. Впрочем, говорить сейчас об это он не стал, а лишь добавил: – Товатор стала непреодолимой преградой для расширения Королевства Низовья на запад. Это каменная пустыня, где нет ни воды, ни растительности, а солнце печет так беспощадно, что превращает тамошние просторы в сущее пекло. Камень там горит под ногами даже по ночам.

– Сотни беженцев в этом уже убедились. Среди них было немало таких, с кем я и Лютто поддерживали дружеские отношения. После изгнания мы о них больше ничего не слышали.

– А что случилось с вами?

– Это произошло в городе Дормстад…

– Там мы с вами встретились и оттуда начали свое путешествие.

– Верно, господин. Только если бы мы с Лютто двумя днями раньше примкнули к другому каравану, то наше путешествие… равно как и ваше… скорее всего, не состоялось бы… В Дормстаде мы с Лютто устроили очередное представление. Это произошло на площади с большим фонтаном по центру. Был какой-то праздник, и там собралось много народу. Мы решили, что момент самый подходящий, и начали зазывать людей. Лютто натянул бечевку над фонтаном, привязав ее концы к стволам парковых деревьев.

– Довольно ненадежная опора, – расценил Кейлот.

– Для человека, который может идти по небу, перепрыгивая с одного облака на другое, точно по камням через реку, это сущий пустяк.

– Лютто на такое способен?! – удивлению воина не было предела. – Он ничего мне об этом не говорил!

– Он слишком скромен, чтобы хвастать.

– Да? – недоверчиво протянул Кейлот, отмечая про себя, что скромность – это одна из тех немногих добродетелей, что не вошли в комплект достоинств Лютто.

– Он выделывал на этой веревке такие трюки, что у людей, наблюдавших за ним, кровь стыла в жилах. А я стоял внизу, у фонтана, и забавлял детишек. Помню, одному из них очень захотелось потрогать Самума. Я ответил мальчику, что это невозможно, ибо саламандра очень горячая. Но карапуз попался на редкость упрямый. Принялся канючить и реветь. Но я был непреклонен. Самум – не игрушка, и единственный человек, которому он не может причинить вреда, это я. Но мальцу это было невдомек. Он видел Самума, восседающего у меня на плече, ползающего по рукам, взбирающегося на голову, и ему безумно хотелось дернуть его за хвост, точно обыкновенного речного тритона. Избалованный, очень скверный мальчишка. Его рев действовал мне на нервы. Я был донельзя измотан годами разъездов, выступлений, лишений и страха, и в тот миг не заметил подвоха. Через какое-то время я осознал, что больше не слышу всхлипываний, и решил, что мальчишка ушел. Остальная детвора вела себя тише и почтительнее. Я решил отпустить Самума и позволить ему пробежать круг-другой по каменному бордюру фонтана. Пока Самум преодолевал первое полукружье и находился у меня в поле зрения, все шло замечательно. Дети смеялись и хлопали в ладоши, Самум семенил короткими лапками, а я развлекал огненными рыбками тех зрителей, которым Самум по каким-то причинам оказался неинтересен или попросту надоел. Но когда моя саламандра скрылась за струей фонтана, вот тогда-то все и произошло. Капризный мальчишка, как оказалось, никуда не делся, он просто прятался за фонтаном, и ждал, когда я потеряю бдительность. И, это случилось. О, грозовые небеса! Как же это случилось! Он схватил Самума и…