Смерть Хаоса - Лиланд Модезитт

– Гуннар беспокоится о своем сыне.

– Хелдра, хаморианские пароходы – это не выдумка Гуннара, – возражает Тэлрин. – Доносили нам и об их новых пушках. Правда, я не подумал о стали… и о торговцах. Но с торговцами мы как-нибудь разберемся.

– Кандар от Хамора далеко, – замечает Хелдра.

– Не очень, когда располагаешь столь быстроходными кораблями.

XVII

После развилки Арастийский тракт пошел почти строго на запад, в направлении серных источников и рубежей Кифроса. На дороге виднелись следы подвод, груженных так тяжело, что глубокие колеи после их проезда сохранялись несколько дней.

Отъехав на пару кай от места расставания с отправившейся в Телсен Аласией, я попридержал Гэрлока, чтобы пропустить пару хидлеиских курьеров в малиновых камзолах. Они скакали на восток, возможно, в Телсен, а потом и в сам Хайдолар, и мою персону удостоили лишь мимолетным взглядом, хотя один из них на скаку прикоснулся рукой к рукояти меча.

Пологий склон покрывали сжатые – кое-где жнивье уже запахали на зиму – поля и лесопосадки с расположенными довольно далеко одна от другой фермами. Через некоторое время дорога вывела меня к уже раскорчеванной делянке, посреди которой высился курган, над которым поднимался дым. Совсем рядом с курганом стояла крохотная лачуга, у входа в которую сидел, обстругивая ножом какую-то палку и наблюдая за тем, как огонь обращает древесину в древесный уголь, углежог.

Поля сменялись рощицами, кое-где на жнивье паслись овцы, а вот усадьбы, состоявшие, как правило, из хижины с одним-двумя амбарами, встречались нечасто.

Прежде чем солнце скрылось за деревьями, я успел проехать еще около пяти кай. Гэрлок шел себе да шел, то и дело потряхивая гривой, а вот у меня рана на руке пульсировала, ныла голова, а желудок отчаянно урчал. В конце концов (на дорогу к тому времени уже легли тени) показались речушка и бесхозная – во всяком случае, без признаков ближнего жилья рощица. На тратя сил на разведение костра, я съел несколько ломтиков сыра с твердыми как камень галетами, что мигом уняло не только урчание в желудке, но и головную боль. Лишь после этого у меня хватило сил расседлать Гэрлока, почистить его щеткой – не так тщательно, как следовало бы – и дать ему пригоршню зерна.

Затем пони принялся щипать травку и пробовать на вкус листья, а я, усевшись на берегу узкой речушки, достал давешнее кедровое полено и, несмотря на полумрак, взялся за нож. Увы, затею с резьбой пришлось бросить почти сразу: раненая рука отозвалась такой болью, что мне оставалось лишь отложить полено, подпитать рану гармонией, установить охранные чары и, проверив Гэрлока, забраться в спальный мешок.

Поначалу я таращился вверх и при виде наплывавших на звезды облаков размышлял о том, откуда пришли ангелы и что с ними случилось, а потом, не заметив как, провалился в сон. Сновидений не было, а если и были, мне они не запомнились. Пробуждение пришло с серым рассветом и довольно сильным, шелестевшим листвой и раскачивавшим верхушки деревьев ветром. Некоторое время я продолжал лежать в ленивой полудреме, но когда прямо над головой раздалось громкое щебетание, открыл глаза.

Гэрлок, объедавший ветки кустов, подошел к речушке и попил. Черно-желтая птица, взмахнув крыльями, перепорхнула на другой берег, нахально склонила головку набок и вновь завела свою песню. Некоторые люди, примером тому Тамра, бывают похожи на эту чертову птицу: встают до зари и ну петь да болтать. Я, правда, тоже поднялся чуть ли не затемно, но на песни меня вовсе не тянуло. Да и чему было радоваться: разве не меня чуть не убили, ранили в руку, а на заботу ответили черной неблагодарностью и попыткой ограбления?

– Заткнись! – крикнул я назойливой птице, но та продолжала щебетать.

Поняв, что подремать уже не удастся, я выбрался из мешка и, пошатываясь, заковылял к речушке. Холодная вода помогла прийти в себя, а попив и съев галету, я и вовсе стал человеком. Птица к тому времени улетела.

Первые лучи солнца коснулись деревьев, и над ними начал подниматься туман. Побрившись, – и ухитрившись при этом порезаться только раз, – я выстирал белье и разложил его поверх седельных сум. Вообще-то этим следовало заняться вчера с вечера, но существовала надежда, что день выдастся солнечный и на просушку уйдет не так много времени. Одевшись, я взялся за щетку и снова, на сей раз более тщательно, почистил Гэрлока. У меня было еще несколько галет, однако они остались нетронутыми: к тому времени, когда солнце осветило дорогу, мы уже тронулись в путь.

Рощи и редкие усадьбы еще спали: мне повстречался лишь один пастух, гнавший отару на нижние луга. Над нагреваемой солнцем росистой травой поднимался туман, по-зимнему серая листва поблескивала в утреннем свете. На полянке между деревьями я заметил зайца: длинноухий что-то сосредоточенно грыз, и его усы покачивались в такт движению челюстей. Под копытом Гэрлока хрустнула веточка, и зайца как ветром сдуло.

Мы продолжали ехать на запад. Край пробуждался, вскоре над дорогой поплыли дымки и запах овец.

Ближе к середине утра мимо меня проехал шаткий, влекомый костлявой клячей фургон, на козлах которого сидели два человека в каких-то коричневых обносках. Поравнявшись со мной, возница поднял кнут, но щелкнул им, когда мы уже разъехались.

И тут, задолго до того, как до меня донеслись хоть какие-то звуки, я ощутил приближение конного отряда. Осторожность побудила меня съехать с обочины, спешиться и укрыться с Гэрлоком за карликовым дубом, так чтобы оттуда просматривалась дорога. К тому времени, когда я успел запихнуть уже почти высохшее белье в суму, на виду показался авангард – троица конных разведчиков. За ними, под красным знаменем с золотой короной, следовали два или три отряда всадников с копьями. Разведчики переговаривались так тихо, что мне не удалось разобрать ни слова. Один из них сделал какой-то жест, заставивший двух других покатиться со смеху, тогда как ехавшая позади него женщина-боец выхватила клинок и плашмя огрела по крупу его лошадь. Он что-то крикнул, и тут уж расхохоталась вся компания.

Примерно в половине кай за кавалеристами следовали двуколки с установленными на них диковинными с виду двуствольными пушками с квадратными в сечении дулами. Двуколки были дубовыми, помимо пушек на них находилось по деревянному ящику. Такими же ящиками оказались набиты и ехавшие позади фургоны.

Подавив желание почесать затылок и не переставая поддерживать в Гэрлоке спокойствие, я потянулся чувствами к двуколкам и с удивлением обнаружил, что там установлены не пушки, а квадратные трубы, открытые с обоих концов. Но еще больше изумили меня фургоны. Когда мои чувства обнаружили холодное железо, я едва подавил восклицание, которое, впрочем, с расстояния в пятьдесят локтей едва ли было бы слышно на дороге.