Шхуна, которая не хотела плавать - Фарли Моуэт

На заре накануне дня нашего отплытия Тео отправился в море ловить рыбу. Ни единой рыбешки он не поймал, зато навестил друга в бухте Солджер, у которого приобрел четырнадцать мешков «страховки» для нашего груза. А сам груз — все четырнадцать ящиков — Тео еще раньше припрятал в пещере вблизи мыса Персе. Незадолго до темноты он завернул в эту пещеру, извлек из нее ящики, а потом, соблюдая крайнюю осторожность, вернулся в Сен-Пьер. Еще бы он ее не соблюдал! «Орегон» был настолько перегружен, что вздумай Тео наклониться, чтобы сплюнуть за борт, баркас неминуемо перевернулся бы.

Ночь, естественно, была туманной. На туман мы, в отличие от всего остального, могли рассчитывать безоговорочно.

Кроме того, накрапывал дождик, и погода была достаточно мерзкой, чтобы даже бесстрашные сен-пьерцы предпочли оставаться дома или в тепле баров. Последний гость покинул пристань, у которой мы стояли, незадолго до полуночи.

В три ноль-ноль Майк, Пауло и я сидели в каюте, нервно прихлебывая оставшееся спиртное, как вдруг о борт что-то мягко ударилось. Мы выбрались на палубу и встретили ухмыляющегося, потеющего Тео. Он выключил двигатель напротив Харда (как сделал бы любой возвращающийся домой рыбак), а затем на веслах провел перегруженный баркас в порт, туда, где мы стояли.

Впереди предстояло еще грести и грести, но сперва мы забрали груз, расположили его в желобах и закрепили под парусиновыми покровами. Затем бесшумно отдали швартовы и сбросили буксир на «Орегон». Майк с Пауло спустились туда же, чтобы помочь Тео, а я остался управлять «Ишь, ты!».

Уж не знаю, как Тео сумел пересечь бухту, найти вход в Северный пролив и пройти по нему, однако час спустя буксир провис, и «Ишь, ты!» заскользила борт о борт с «Орегоном». Хриплым шепотом Тео сообщил нам, что мы находимся у выхода из Северного пролива и впереди — лишь открытое море. Было четыре ноль-ноль, нам настало время расстаться. Но почему-то расставаться мне не хотелось. Я сослался на то, что нам всем следует выпить на дорожку. И мы повторили бы, если бы из тумана в нескольких футах от нас зычный голос не прогремел:

— Вы еще долго, ребята, будете дурака валять? Ждете, чтобы солнце взошло?

Голос принадлежал нашему старому другу, старшему лоцману Сен-Пьера. Он с двумя-тремя приятелями вышел из порта, чтобы проверить, не напортачит ли Тео, и в нужный момент пожелать нам удачи.

Майк поднял паруса. Южный зефир наполнил их невидимые полотнища, и шхуна двинулась вперед. «Орегон» сбросил наш буксир и исчез. Мы остались одни — почти. Из стигийского мрака донеслось последнее лоцманское наставление:

— Не забудьте, когда пройдете Плейт-Рок, держать полрумба к норду. Отлив из Хермитиджа будет сносить вас на восток.

Да уж, секретность в Сен-Пьере не оставляла желать ничего лучшего!

Мы шли под парусами час, прежде чем запустили обалдуйку в надежде, что уж оттуда-то ее, с островов, не услышат. Жан-Пьер отлично над ней потрудился, но ее громового голосища не приглушил.

Плавание на север от Микелона было ничем не примечательным, а правду сказать, так попросту нудным. Время от времени мы отключали обалдуйку, вытаскивали лаг, проверяя, какое расстояние прошли, а затем несколько минут напряженно вслушивались. Но ничего не слышали, если не считать единственного крика невидимой чайки. Занялась заря, туман посветлел, становясь из угольно-черного перламутрово-серым. Наш мир вновь сводился к ограниченному куполу из тумана радиусом футов в сто, внутри которого мы словно бы и не двигались вовсе. Тем не менее к десяти часам мы, если верить лагу, прошли тридцать морских миль, и до нашего рандеву их оставалось всего двадцать.

Теперь мы были в международных водах, где могли не опасаться разборки с канадской полицией. Строго блюдя букву закона, они не захотели бы оказаться повинными в пиратстве, взойдя к нам на борт за пределами территориальных вод. Однако мы прекрасно знали, что у них есть радар — мощнейший военный радар, с помощью которого они могут обнаружить нас и следить за нами с расстояния нескольких миль, тогда как мы обнаружим их, только когда они подойдут к нам почти вплотную.

Мы решили выключить двигатель и лежать в дрейфе, пока не настанет время полным ходом направиться к месту рандеву. Но тут возникла непредвиденная проблема. Путь мы исчисляли только по компасу и показаниям лага. Другого способа установить, где мы находимся, у нас не было. Стоит нам лечь в дрейф, как мы станем игрушкой течений у южных берегов Ньюфаундленда и у нас не будет способа определить, как далеко и в каком направлении нас снесло. И, заведя двигатель, мы должны будем держать курс из неизвестной точки, понятия не имея, в каком направлении и какое расстояние отделяет нас от искомой точки.

Когда я сообщил об этой проблеме Майку, он ответил предложением, указывавшим, что он еще не вполне готов сдать экзамен на штурмана.

— Если, Фарли, тебя беспокоит только снос, так почему бы нам не сбросить за борт какую-нибудь деревяшку и следить, в каком направлении она движется. Это ведь будет и наше направление.

Это был один из длиннейших дней, какие только мне доводилось проводить в море. Мы болтались где-то в Атлантическом океане с десяти часов дня почти до пяти вечера. Море чудом оставалось спокойным. Даже зыби не было, чтобы создать иллюзию движения в мертвом мире. Мы не видели и не слышали ничего живого. Тишина стала настолько угнетающей, что мы вытащили на палубу транзисторный приемничек и прямо-таки с наслаждением слушали визгливые подражания ковбойским песням. Но время все равно еле ползло. Секунды превращались в минуты, минуты — в часы. Меня терзало желание запустить двигатель и направиться туда, где, как я слабо надеялся, мог находиться остров Пасс.

Без четверти пять я не выдержал.

— Заводи! — скомандовал я Майку. — Пойдем медленно. Если придем раньше, всегда можно будет снова лечь в дрейф.

Когда мы вновь задвигались, это было невероятным облегчением, хотя я вовсе не был уверен, что двигаемся мы в нужном направлении. Каждые полчаса мы выключали двигатель и принимались вслушиваться, в чаянии услышать мощный диафон острова Пасс. Но мощности этой оказалось мало — мы так ничего и не услышали.

В шесть часов пятьдесят две минуты мы выключили двигатель в четвертый раз. А в шесть часов пятьдесят две минуты одну секунду мы услышали урчание мощных дизелей слева по носу.

Хотя мы старательно готовились к подобному обороту событий, нашей психологической натренированности оказалось мало. Урчание длилось еще несколько секунд и резко оборвалось; ни я, ни Майк словно целую вечность были не в силах шевельнуть пальцем. Сколько времени длился наш паралич, не могу сказать, но когда мы оба уже решили, что стали жертвами самовнушения, дьявольски могучая сирена взвыла над самым моим ухом.

Более оглушительного и жуткого звука я в жизни не слышал. Это был не звук, а такой агонизирующий, разрывающий барабанные перепонки вопль, какого не сумели бы произвести все нью-йоркские таксисты, собравшись вместе и разом нажав на клаксоны своих такси. Он был абсолютно невыносимым, но, с другой стороны, можно было не сомневаться, чья сирена его издает.

У нас с Майком сработал чисто павловский рефлекс. Я метнулся к желобу у правого борта, Майк — у левого. Мы сорвали парусину, точно папиросную бумагу, откинули запирающие скобы и нажали на рычаги. Мешки с ящиками полетели в воду с единым оглушительным всплеском. Мы столкнулись на трапе, торопясь выбросить в иллюминатор шесть бутылок более или менее законного рома вместе с двумя штопорами и одной открывалкой.

Исполнив свой долг, мы сели и принялись ждать. Добрых десять минут не слышалось ни единого звука, затем заурчали включенные дизели. Звук их приблизился и перешел в глухое бормотание.

— Эй, на шхуне! Есть тут кто? — вопросил хриплый голос.

У нашего борта, высоко вздымая над нами свой нос, возник катер канадской полиции «Голубой Ирис». Возле его пулемета столпились пять-шесть полицейских, замаскированных под матросов. Они ухмылялись.

Их вожак, капитан, инспектор, или как там еще Королевская канадская конная полиция называет шкиперов, ухмылялся шире всех.

— А я уж думал, что наткнулся на вторую «Мари Селесту» (Название судна, обнаруженного в 1872 году у берегов Северной Африки, брошенного командой, судьба которой так и осталась неизвестной.) — весело заявил он. — Вы что, ребята, не знаете, что в тумане подают сигналы? Вы бы могли нас пропороть, если бы мы не следили за вами несколько часов по радару. Ну, так куда путь держите?

Я уже упоминал, что Майк отличается редкой сообразительностью. И он тут же разразился бурной речью по-испански, бешено размахивая руками, закатывая глаза и указывая на неудобопроизносимое название, выведенное внушительными буквами на нашем носу, а также на яркий баскский флаг, уныло свисавший с клотика грот-мачты.