Ты родишь для меня (СИ) - Орлова Юлианна

Жесткие волосы едва заметно бьются током, пока я погружаю свои пальцы в них. Совсем как раньше. Как в прошлой жизни. Дышать получается через раз, в плену настойчивых губ и рук все смывается. Разум отключается и перестает подавать хоть какие-нибудь импульсы, остаются только голые чувства за пределами сознания, там, где не работает больше ничего.

— Скажи мне это еще раз, — оторвавшись от меня на миг, шепчет Агапов. Я только сейчас осознаю, что мы поднялись в квартиру, но как? Поплывшим взглядом веду по разбухшим губам, с нижней выступает капелька крови.

— Я волновалась о тебе, — дрожащий голос меня подводит, я скольжу пальцем по устам и стираю кровь. Широкая ладонь опускает на поясницу и прогибает меня так, чтобы я смотрела в лицо мужчине.

— Ты теперь по-настоящему моя. Теперь не убежать и не скрыться.

Смотря в безумные омуты, я понимаю, что тону в них опять. Я вновь наступаю на знакомые грабли, что еще принесут мне страдания.

26

Утро застает меня в лучах, на удивление, яркого зимнего солнца, что просачивается сквозь плотные шторы спальни Влада. Мне не хочется открывать глаза, потому что ощущение, что все развеется пеплом на ветру, стоит только сделать это.

Прокручивая прошедшую ночь, наполненную бесконечной нежностью и щемящим душу трепетом, я прикусываю губу и заставляю себя дышать. На талии ощущается стальной захват, в области шеи слышится поверхностное дыхание, щекочущее кожу. И запах, всюду запах Агапова, и я вся в нем, напитана под завязку. Кожу приятно жжет, а мышцы испытывают некоторую степень боли, как после упорной тренировки в зале.

Разве думала я, что когда-то смогу вновь окунуться в то, что так старательно думала забыть? Разве помыслить могла, что снова окажусь в одной точке с ним? Поистине судьба преподносит странные и непонятные подарки именно в тот момент, когда они больше всего нам нужны, но менее всего укладываются в сознание.

— Доброе утро, — хрипит со спины приятный голос.

Я замираю и не знаю, как реагировать. И вроде бы стесняться как-то поздно, но сделать вид, что все хорошо — еще страннее.

— Я знаю, что ты не спишь.

Вслед за фразой следуют порхающие поцелуи в шею, и я медленно распадаюсь на части, тону в знакомых ощущениях, что с головой погружают меня в пучину наслаждения.

— Доброе, — хриплю, ощущая поглаживающие движения на бедрах.

Мой взгляд падает вниз, и я замечаю сбитые костяшки, покрытые коркой засохшей крови. Боже. Мы вчера даже не обработали ничего.

— Влад. Надо обработать.

— Ммм? — он ведет носом по шее, отваливаясь у мочки уха. Зачем скользит по ней и начинает щекотать, отчего я визжу, пытаясь вырваться. По телу струится дрожь, и пальцы плавно сжимаются по инерции, хватая ткань покрывала.

— Ай, отпусти.

— Так кого там обработать? Обработаем в лучшем виде, — меня перекидывают на спину и начинают щекотать сильнее. И в этот момент я вижу огромный синяк и разбитую губу, все настроение мгновенно спускается на отметку до нуля.

Агапов считывает перемену, пытается поцеловать в щеку, но я отталкиваю его. Мои пальцы легко касаются синяка под глазом, мужчина непрерывно смотрит на меня и облизывает нижнюю губу.

— Болит? — с волнением оглядываю синяки и ссадины.

Внутри все переворачивается, и его боль резонирует с моей.

— Не болит, когда ты трогаешь. Еще лучше, когда целуешь, — наклоняется и крадет смазанный поцелуй. Совсем невесомый. Конечно, в груди поднимается волна из примеси разных чувств, что становятся для меня тайфуном, сносящим все на своем пути.

Но перед моими глазами все еще подбитый глаз и расквашенная губа. Я мягко отталкиваю от себя Агапова, на что он недовольно хмурится, перекатываясь на спину. Звуки при этом издает соответствующие. Болит же, зачем упираться рогом? Вот так это типично, в его характере.

Замотавшись в одеяло, я упрямо шагаю в ванную, где видела весь меднабор для первой помощи. Нельзя же просто так оставлять всю эту красоту.

— Я в тебе даже не сомневался. Все в лучших традициях, Вискас, да?

Так он намекает на то, что я и раньше этим занималась, когда он дрался с мальчишками. Только тогда...все было чуточку иначе.

Абсолютно не стесняясь, Влад усаживается в одних шортах на высокий стул, когда я подхожу к нему с полным комплектом спирта, зеленки и перекиси. А вот мне знакомо стеснение. Особенно глядя на оголенный торс.

— Ну нельзя же так ходить, — прикусываю губу и старательно открываю крышечку со спиртом. Звучит двусмысленно, Влад хмыкает, а я негодующе смотрю на него.

Не хватало еще занести какую-то дрянь в рану.

— Я могу ходить без ничего, если ты настаиваешь, — ухмыляется и легонько щипает меня за ляжку.

Краснею до кончиков пальцев, но продолжаю то, что наметила. Промакиваю ватку и кладу на губу, не переставая дуть после каждого прикосновения с тампоном. Агапов словно решает пронзить меня своими голубыми омутами или затопить в бескрайних водах холодных глаз, при одной лишь попытке посмотреть в которые, все тело погружается в арктические льды, а затем опаляется огненным торнадо.

И когда я полностью сосредоточена на работе, Влад поднимает руки и обхватывает мои кисти, притягивая к себе. Зарывается носом в одеяло и тяжело выдыхает, пока мои руки находятся в стальных оковах.

— Ты такая же, совсем такая же, — проговаривает он, а затем упирается лбом в мой живот, вызывая множественные спазмы по телу и внизу живота.

Слышать это приятно.

Смотрю на темную макушку и испытываю острое желание погрузить свои пальцы прямо в мягкую копну волос. Я помню, какие они на ощупь, настолько хочу снова ощутить, что покалывание в пальцах становится невыносимым.

— Какая?

Широкие плечи опускаются, а я жадно слежу за каждым движением накаченного тела.

— Нежная и невесомая, а еще настоящая. Как же я хотел тебя выдворить из головы, но все никак. Ты как болезнь, расползающаяся по телу раковыми клетками. Удалишь один орган, переходит на другой. И так по кругу. Это невозможно вылечить, я пытался.

Он отпускает мои руки, заводит свои за спину, теперь я ощущаю вздымающуюся грудную клетку животом.

Сильные руки сжимается в кулаки, одеяло собирается на спине безобразным куском материи, оголяя икры. Холодный воздух окутывает меня, будоражит, в то время как напротив — печка, настроенная на максимальное тепло в мою сторону. Лед и пламя.

И я позволяю себе еще одну слабость. От нахлынувших одним потоком ощущений прикрываю глаза и тяжело выдыхаю.

После чего погружаю руку в взлохмаченные волосы и ловлю себя на мысли, как внутри что-то лопается от простых слов, слышать которые я не готова. Не понимаю, что должна чувствовать, но явно не то, что ощущаю сейчас, стоя в объятиях человека, когда-то растоптавшего меня в крошку.

— Давай я обработаю…дальше…

Говорить получается с большим трудом, мне в конечном итоге приходится выдавить из себя хоть что-то.

Он поднимает голову, тянется рукой к лицу и обводит пальцем нижнюю губу, надавливая на нее совсем так, как делал это раньше. Я замираю. Покрываюсь мурашками, вспоминая по секундам все события, связанные с простой нежностью. Влад отпускает меня и складывает руки на груди. Теперь я могу спокойно закончить начатое, но подрагивающими руками выходит не очень.

Взгляд скользит ниже, и я ощущаю предательский жар, разливающийся по щекам.

— Может надо было бы в больницу сходить? — начинаю обрабатывать костяшки, придерживая холодными пальцами горячую ладонь. Словно лед погружается в кипящую воду.

— Это царапины, — отмахивается Влад, сжимая мои пальцы своими.

Я поднимаю глаза, сталкиваясь с внимательным взглядом Агапова, что сейчас совсем не скрыт обычной стеной безразличия. И мне до трясучки страшно. Снова тонуть в этом человеке без остатка.

Он обхватывает мое лицо и притягивает к себе, сталкиваясь лбом с моим. А затем тяжело выдыхает. В этот момент кто-то настойчиво звонит в дверь.