Господин Никто - Богомил Райнов

Здесь, в этой серо-розовой «студии», я пребываю в таком полудремотном состоянии уже около часа, но мы с Франсуаз обменялись всего лишь несколькими репликами, с ее стороны преимущественно ругательными — не может она простить мне мои визиты в самое необычное время суток.

В конце концов, чтоб меня наказать или желая использовать ранний подъем, Франсуаз решила принять ванну, а я должен был, дожидаясь ее, развлекаться с «Купальщицей» Ренуара.

— Что ты мне предложишь выпить? — спрашиваю я, видя, что хозяйка направляется на кухню.

— Витриол. Когда пьешь, он немножко неприятен, зато потом спасает от всех адских мук, которые тебя ждут.

— Никто не знает, что его ждет, — беззаботно отвечаю я.

Из кухни доносится неприятный шум электрической мельницы для кофе, напоминающий скрежет зубоврачебного сверла. Потом слышится плеск льющейся из крана воды и шипенье мокрой посудины на горячей плите. Наконец Франсуаз снова показывается в дверях.

— У тебя, должно быть, смутное представление о правилах игры, — замечает она. — Учти: мы с тобой, пока ты преуспеваешь, а если же окажешься в западне — считай, что мы никогда не были знакомы.

— Знаю. Только эта твоя верность будет меня поддерживать в трудные минуты до самой могилы. Впрочем, зачем они, эти пояснения?

— Затем, что ты, как мне кажется, допустил промах. Иначе ты бы не пришел и не стал меня будить ни свет ни заря.

— Верно. И еще какой промах! С вечера…

— Извини, — прерывает она меня, — но не надо об этом перед кофе. Не могу слушать глупости и неприятности, не выпив кофе.

Она снова исчезает на кухне, а я снова переношу взгляд на «Купальщицу» и, чтоб не уснуть, пытаюсь пуститься в рассуждения по проблемам живописи. Собственно говоря, у женщины может быть такое красное тело лишь в том случае, если ее предварительно окунули в кипяток, чему обычно подвергаются не женщины, а раки. И все же этот румянец производит приятное впечатление, действует успокаивающе, особенно если начинаешь смотреть на это только как на расплывчатое пятно…

— Бедняжка! Опять уснул!..

— Разве? — недовольно бормочу я, открывая глаза. — Вольно тебе говорить «опять», когда я вот уже две ночи глаз не сомкнул.

— Должна сказать, что из-за тебя и я стала скверно спать в последнее время… Ну-ка ешь!

Завтрак уже готов и доставлен из кухни на маленьком столике на колесах. Вообще в этой «студии» все оборудовано превосходно, если не считать того обстоятельства, что возле столика нет кровати. Ем как во сне, не разбирая, что ем, не чувствуя ничего, кроме горячего бодрящего кофе.

Кофе как будто и в самом деле отпугивает от меня сон, потому что я снова вспоминаю о своем промахе и начинаю рассказывать Франсуаз о вчерашней досадной встрече с Вороном и Ужом под сенью богатого особняка.

— Ты все еще остаешься дебютантом в своем деле, — вздыхает Франсуаз, закуривая сигарету. — Как ты мог не заметить, что они следуют за тобой?

— Они не следовали за мной. Они там дожидались, шастая вокруг.

— Догадались, что ты подслушиваешь?

— Не допускаю.

— Запросто могли догадаться. — Я включил аппарат совсем тихо.

— Запросто могли догадаться, — повторяет Франсуаз. — Пока ты ужинал в ресторане.

— Перчаточный ящик был заперт секретным ключом.

— Секретным ключом!.. — Она презрительно кривит губы. — Да им ничего не стоило и машину угнать…

— А они так и сделали…

— Ах, вот оно что? — Женщина бросает на меня уничтожающий взгляд.

— Только я уже успел убрать аппаратуру.

— Где она сейчас?

— Дома. Под паркетом.

— А то, другое?

— Другое, к сожалению, осталось в машине. Но едва ли они сумеют его обнаружить.

— Едва ли… Больше полагайся на свой скепсис.

— Извини, но не мог же я вертеться возле машины на глазах этих типов, рискуя раскрыться до конца.

— Ты уже достаточно раскрылся. Куда ты сунул пистолет?

— В новую банку из-под масла «шелл».

— Ага, в масло! Поскольку тебе известно, что оружие должно быть всегда хорошо смазано. Ты и в самом деле не в меру сообразителен для твоей профессии.

— Довольно этих пресных острот, — бросаю я. — В банке нет масла, там ветошь.

— А как ты объясняешь, что они не угнали машину еще у ресторана, а сделали это чуть позже, перед твоим домом?

— Вначале им не было приказано. Потом они получили указание и угнали.

— Но ведь новое указание, вероятно, чем-то вызвано. Что могло случиться?

— Не знаю. Кое-что, правда, случилось, но не имеет никакого отношения к моей машине…

Закуривая свои «зеленые», я мысленно шлю Мери Ламур пожелание удачи, потому что в противном случае…

— Ты опять тянешь мне душу!

— Франсуаз, Димов убит.

Женщина смотрит на меня таким взглядом, который, я это чувствую, пронзает меня насквозь.

— Ты его убил?

— Не говори глупостей.

— А кто?

Кратко рассказываю и эту историю, не пропуская и того, как я помог скрыться убийце.

— Полиция, сказал я себе, не должна напасть на след артистки…

— Потому что она тоже из числа твоих любовниц…

— Ну вот, опять глупости! Потому, что мы заинтересованы в том, чтобы подозрение — если таковое возникнет — пало на людей из Центра, а не на случайные жертвы, вроде Мери. Это приведет цепную реакцию к концу…

— Боюсь, как бы тебе в этой цепной реакции не оказаться четвертым звеном…

— Это не исключено, если ты не поможешь мне разыскать мою машину. Без нее я как без рук…

Франсуаз встает и уходит в спальню, где стоит телефон, но, прежде чем звонить, плотно закрывает за собою дверь. Ужасная женщина. Груба и подозрительна, как налоговый агент.

Меня смущает то, что в спальне она остается слишком долго. Когда же наконец выходит, все становится ясно. Франсуаз сняла белый платок и освободила свои роскошные волосы, а вместо халата надела красивый шелковый пеньюар с голубыми и белыми цветами.

— Дорогая моя, ты просто ослепительна в этом пеньаре, — бормочу я. И тут же спрашиваю: — Получится что-нибудь с машиной?

— Не торопись. Делается.

Она усаживается напротив, кладет ногу на ногу и задумчиво смотрит мне в лицо.

— В сущности, ты должен быть доволен нынешним положением вещей. Твои противники один за другим выходят из строя. Значит, ты должен быть доволен.

— Не совсем. Димова можно было скомпрометировать, предав гласности кое-какие документы. Всю свою ярость Димов должен был направить против Кралева и уничтожить его. А вышло, что ликвидирован Димов, а Кралев преспокойно здравствует.

— Ну, ничего. Кралев уничтожит тебя, и на этом история закончится. Идеал потому и остается идеалом, что его никогда полностью не достичь.

— Видишь ли, Франсуаз, твой милый реквием меня, конечно, глубоко трогает, но это несколько преждевременное оплакивание не должно затмевать твой рассудок. Я не вижу способа сделать больше в условиях, при каких мне приходится работать. Я почти изолирован, один против целой банды. Я уже раскрыт и почти все время нахожусь под наблюдением. Я…

— Довольно, — обрывает меня брюнетка. — О себе ты мне можешь не рассказывать.

— Важно другое, — заявляю я. — То, что дела в общем идут к намеченному концу. Близок день, когда Центр в теперешнем составе будет ликвидирован полностью. Во главе с Младеновым сформируется новый Центр, именно такой, каким вы желаете его видеть, — полностью подчиненный вам.

— А тебе не приходит в голову, что, когда Младенов возьмет власть, ты можешь показаться ему лишним?

— Младенов человек совершенно беспомощный, и он это прекрасно сознает, оставаясь наедине с собой. Пока что он волен выбирать себе помощника — либо меня, либо Кралева. Но когда помощник останется один, выбор решится сам по себе.

— Ладно, — кивает Франсуаз, — подождем, пока помощник останется один.

Она снова закуривает и пускает в мою сторону густую струю дыма.

— Ты, конечно, соответствующим образом осмотрел квартиру Димова. Что любопытного удалось обнаружить?

— Ничего такого, о чем бы мы не знали. Для более тщательного обследования у меня не было времени.

— Неважно. Этим займутся наши люди. А теперь расскажи, о чем именно говорили те трое.

Хотя к этому вопросу мы подошли только в конце разговора, я ждал его с самого начала и соответственно подготовился: почти дословно воспроизвожу услышанные реплики, исключая те, в которых речь шла об операции «Незабудка». Вернее, памятуя о своих обязательствах, я упоминаю и про операцию, но очень кратко и туманно:

— Речь шла и о том, что следует продумать какую-то операцию, но ничего определенного услышать не удалось, потому что как раз в этот момент подошли те…

Не могу себе позволить сказать больше, потому что, узнав преждевременно подробности операции, шефы Франсуаз и Леконта могут грубо вмешаться в это дело и провалить мой план. Ни к чему, в самом конце, создавать ситуацию, при которой Кралев мог бы ускользнуть. Не кто-нибудь, а я должен свести счеты с этим человеком.