Голос ангельских труб - Инна Бачинская

Рудик пожал плечами. Он действительно обиделся, хотя и понимал справедливость претензий… хозяина. Не друга, хотя Прах, играя в демократа, хлопает его по плечу, называет дружбаном и корешком. Калибры у них разные. У Праха миллионы, у Рудика бензоколонка. Живет Прах в престижном районе на севере штата, и в соседях у него Билл Клинтон, а Рудик на Брайтон-Бич. Рудик тоже человек небедный, бензоколонка – ширма, деньги он делает на другом бизнесе. Поговорить с должником, напомнить о долге, привести в чувство, припугнуть, пригрозить, изувечить, если не получается иначе. Тут, правда, не разгуляешься, надо действовать осторожно. Иногда убрать свидетеля, вроде Лёньки Телефона – слишком много знал, подонок, и не держал язык за зубами. Допрыгался.

Прах, хоть и играл в демократа и дружбана до гроба, не стеснялся и прикладывал друга от души. За дело, правда, но зачем опускать? Зачем топтать? Рудик и сам понимает, что прокололся, бывает. Он не отказывается, за ним не заржавеет, свои задачи он понимает, недаром деньги берет – на качество услуг никто не жалуется. Зачем всякие слова? Рудик, несмотря на грубую работу, не выносил мата и блатняцкой фени. Его с души воротило от всяких «сука рваная», «мать твою», и так далее. Непроходимый мат соотечественников резал ему слух. Так он был устроен. Хотя и не без того, чтобы и самому в минуты эмоционального накала не завернуть в пару этажей, но исключительно по делу, не почем зря после каждого слова. Дурная кличка «Рудименто», которую припаял ему Прах, его безмерно раздражала.

Когда-то, еще в той жизни, Рудик работал мастером по настройке телевизоров, а в свободное от работы время увлекался вольной борьбой. Праха он знал еще с тех пор. Тот всегда раздражал его хамством, вальяжностью, замашками хозяина, дурной прущей силой и неуступчивостью. Рудик испытывал к нему смешанные чувства, где всего понемногу – и зависти, и страха, пожалуй, оторопи, и невольного восхищения. Он завидовал Праху – его трехэтажному особняку на зеленой поляне с видом на реку, и прикидывал, сколько такой домище потянет. Миллиона два, три? Четыре? Или все пять? А воздух какой? А простор? Соседей годами не видишь, не то что на Брайтон-Бич, где все толкутся друг у друга на голове. И безопасность полная, двери можно не запирать. Пока доехал, три полицейских патруля встретил. Дежурят, берегут покой столпов общества, уважаемых людей. Жирные, ленивые, зажравшиеся копы, жующие резинку. Глаза как пули. Один сел на хвост, вел до самого дома Праха, машина с бруклинскими номерами, видите ли, показалась ему подозрительной. Только у дома отцепился, но номер, разумеется, засек, проверил по компу, вычислил, как зовут и где проживает. Зафиксировал. С этим чертовым патриотическим актом[24] они тут совсем распоясались. Борцы с террористами, черт бы их побрал!

– Обиделся? – продолжал Прах. – А ты не обижайся на конструктивную критику. Я что, не прав? Скажи, не прав? Волчару упустил? Упустил. Эту суку, шестерку, Серого мочить пора, я тебе говорил, я предупреждал! Говорил?

Рудик молча кивнул, по-прежнему глядя в стол.

– Ты на меня смотри, – повысил голос Прах. – В глаза!

Рудик неохотно оторвал взгляд от стола и посмотрел на Праха, отметил бессмысленные от водки глаза, потемневшие от пота волосы над приплюснутыми ушами, бурую буйную поросль на груди, крошки хлеба на халате.

– Вот так! – рявкнул тот, привстал и приложил гостя кулаком по спине. Пошутил, выказал дружеское расположение. Рудик согнулся пополам и закашлялся. А хозяин потянулся к громадному «серебряному» холодильнику, дернул ручку, достал из морозильника новую бутылку водки.

– Ты мне этого Волкова из-под земли достань. И сразу кончай, чтоб наверняка. На месте, сразу! Понял, Рудименто?

– Ты ж хотел знать, кто его послал?

– Уже не хочу. Я и так знаю. Никакого базара, никаких трали-вали. Сразу отрывай бо́шку, понял? А этого… баклана, суку, бездарного фраера… твоего помощничка. Во! – Прах поднес к носу Рудика пудовый кулак. – Усек?

– Серый не виноват, – примирительно сказал Рудик. – У них старые счеты, как увидел, говорит, в глазах потемнело, сам себя не помнил. Он у него вроде женщину увел.

– Этому… баб мало? – хохотнул Прах. – Пей! – он поднял стакан с водкой. – За кадры! – Он захохотал.

Рудик взял свой, страдая при этом, так как не был охотником до водки.

– Вздрогнули! – Прах опрокинул стакан, крякнул, лицо побагровело. Занюхал хлебом. – Фу! Гадость! И вроде все на месте, а вкус не тот! Тут и водка не та! Помню однажды… – начал он мечтательно.

Рудик с тоской приготовился выслушивать в десятый раз, как Прах был молодым, бедным, мечтал купить машину и подобную чушь, от которой у него сводило челюсти. Но он слушал, кивая, – да, мол, надо же, подумать только, ну ты, Костик, даешь! Рудик сидел, снова уставив глаза в стол, грызя веточку кинзы, не поднимая по своей привычке глаз. Думал о своем. Он, конечно, прокололся с этим парнем. Интересно, за что ищут Праха? Хотя, разве за ним мало? Он, Рудик, здесь уже лет двадцать, отстал, не в курсе домашних дел. Так, отголоски доходили. А Прах прибыл недавно, лет пять всего. Помнит он братца праховского, животное еще похлеще Костика, недаром свои же замочили. А Прах слинял вовремя. Все бросил – связи, бизнес, дома продал на скорую руку… Что-то не поделил с дружбанами. А какой авторитет был! Хозяин! Все на цырлах, и мэр, и… да все до одного! Все бросил, свалил. Его и раньше искали… ходоки оттуда, летом двоих пришлось убрать. Видимо, много долгов на Костике. И знает, кому задолжал, даже не интересуется, от кого терминатор прибыл.

Прах! Там был козырный, здесь козырный, а у него, Рудика, язва желудка. Пора, видимо, сворачивать бизнес и подаваться на юга. Вон рекламы полно, участки во Флориде, цены бросовые, дома строят под ключ. Наши люди везде пробьются. Он, Рудик, заработал достаточно на безбедное существование. На свое место под солнцем. Эх, скорей бы! Морские купания, свой дом, теплая компания, шашлычки под красненькое, картишки… Хватит! С Костиком и его проблемами вторую язву наживешь.

А ведь если он, Рудик, не возьмет Волкова, тот вполне может убрать Праха.

«Ну и хрен с ним! – подумал Рудик ожесточенно. – Он мне хуже горькой редьки… достал уже!» – И сказал, перебивая хозяина:

– Слушай, Костик, а ведь он снова выйдет на Ирку. Не боишься, что заложит?

– Ирка? – сбитый с мысли Прах смотрел на гостя пустыми белыми глазами. – И думать не моги! Ирка, хоть и подстилка, но верная. Таких баб поискать. Как собака, понял? Я об нее ноги могу вытирать, она мне по гроб жизни должна, понял?

– Но он может ее…

– Она сама, кого хочешь, может. Куда твоим шестеркам! Она же мне все рассказала! Но все-таки женщина, нервишки сдали, уехала к знакомой. Говорит, думала, вы его заберете из подвала тем временем. Такие вот дела, – протянул он, рассматривая гостя. – Хотя, может, ты и прав, Рудименто. Ладно, позвоню, скажу, чтоб свалила еще на пару дней. Успеешь за два дня?

Рудик пожал плечами.

– Ну, хоть знаешь, где его искать? Мысли есть?

– Ну, есть… мысли, – ответил неохотно Рудик.

– Облажаешься – спрошу по всей строгости! – Прах вроде пошутил, но глаза колючие.

«Носит же земля злодея», – подумал Рудик, который себя злодеем не считал. Бизнес есть бизнес. Ничего личного. А этот кошек давил в детстве. И братец старший… урод, каких поискать… вся улица боялась.

– Чтоб все было тип-топ, – продолжал Прах. – Понял? – Он любил всякие полублатные бессмысленные словечки, вроде «не надо ля-ля», «тип-топ», «трали-вали».

– Понял. Куда он денется? Его уже ждут в аэропорту, не упустят. На нем Лёнька Телефон. Не мы, так копы. Не отмоется.

– Лучше мы, чтобы пасть не разевал где не надо, понял? А ты что-нибудь слышал?

– Не слышал, вроде все тихо. Ну, записали показания, словесный портрет… все такое. Они, если упали на хвост, уже не слезут. Процесс пошел.

– Такие крутые? – хмыкнул Прах. – Ну да ладно, тебе виднее. А я сразу в отпуск. Жена сейчас в Пуэрто-Рико. С друзьями. Я сказал, у меня дело, давайте без меня, а я подгребу через недельку. Сразу, как управлюсь! – Он хохотнул. Снова разлил водку. – Давай! Вздрогнем! За бабс! Ты пей давай, ночевать у меня останешься. Куда тебе за руль в таком виде? Тут с этим делом строго. Ни за какие бабки не откупишься. Это тебе не наша голытьба. Погнали!

И они снова выпили. То есть, выпил Прах – залпом, а Рудик едва пригубил.

– Э, нет, так не пойдет! – запротестовал Прах, с размаху ставя стакан на стол. – Давай до дна! Тост какой, а? За прекрасный пол, который украшает нам жизнь. Девочек любишь? То-то, Рудименто, и не надо ля-ля. – Он откинулся в плетеном кресле, прищурился, широко улыбаясь. – Была у меня одна, как вспомню, так вздрогну! Такое вытворяла, в голову не полезет! Под водочку в особенности… Ты не поверишь…

И пошло-поехало. Мутные воспоминания о бурной жизни, часть вторая. Сексуально-показательная. С матами, соплями, деталями, смачным чавканьем под бульканье «немироффской». Рудик кое-как допил водку, думая, что нужно было отказаться, ну, не съел бы его Прах в конце концов. Он предчувствовал завтрашний приступ боли, повышенное давление, тяжесть в затылке. И в итоге – день в лежку, дай бог домой добраться без приключений. Вот так и сковырнешься однажды, думал он, и до Флориды не дотянешь. А этому все по барабану, пьет, жрет, по бабам не дурак, и хоть бы что! Штангу тягает, кросс бегает, каждое утро десять кэмэ. В проруби купается. Тут, правда, нет проруби, так он зимние морские купания устраивает. Его с собой брал. Пляж, естественно, пустой – дело в декабре было, штормовой ветер аж свистит, низкие тучи, минус пятнадцать, а этот бизон – голый, чтобы потом не путаться с мокрыми плавками – здоровый, с жирным брюхом, кривыми ногами, вбегает по колено в черную воду и падает в волну. При этом матерится от полноты жизни. Выскакивает пулей, и еще раз падает, и еще. Потом бежит к машине, а тут он, Рудик, на подхвате, с махровой простыней и стаканом водки. У Праха, слушок был, рак нашли три года назад. Год лечился, вышел на какую-то молодую докторшу со своей особенной методикой лечения онкологии, согласился на эксперимент – пробовал на себе новое лекарство, тут всегда нужны добровольцы, и таки выскочил!