Хранительница дракона (СИ) - Кэррот Арина

Тут же Эрика ощутила, что как будто перестала существовать. Поняла, что вокруг слишком громко, слишком многолюдно, слишком неприятно. Но вырваться ей сейчас не дадут, не отпустят. Придется терпеть.

За спиной раздался смех Грассома, и Эрика резко обернулась, внимательно прислушалась. Как оказалось, смеялся демо не над ней — над вопросом, который задал кто-то из деревенских мужиков. Краем уха, уже отворачиваясь назад, к матери, к которой ее потащила Ребекка, Эрика услышала слова Грассома:

— Да, можно сказать, что спас ваше красавицу от дракона. Нет, не убил. Пока… он под охраной гвардейцев. Я?.. Ну, можно сказать и так, что тоже из гвардейцев, да.

Грассом засмеялся громче, а затем его голос затих, сменился удаляющимся топотом копыт лошади. Эрика зажмурилась, опуская, но оборачиваться и смотреть вслед не стала. Внутри лесным пожаром разгорелась злость и, кажется, ненависть. Они обжигали легкие, так что мгновенно стало нечем дышать, и когда Ребекка наконец вытолкала Эрику из толпы в объятия матери, девушка отчаянно всхлипнула и тут же свалилась на плечо уже тоже рыдающей Астрид. Та прижала дочь к себе, что-то бормоча о том, что Эрика живая и вернулась.

Наверное, Эрика должна была радоваться, что ее искали и ждали. Наверное, ей нужно было выбросить из головы Рагнара и его проблемы и заставить себя быть здесь и сейчас — с близкими, которые места себе не находили, пока понятия не имели, что с ней и где она. Но Эрика не могла. У нее не получалось. Все ее мысли наполнились лишь страхом за Рагнара и полным, тотальным непониманием — что ей делать с собственной жизнью дальше.

Глава 13. Бежать нельзя остаться

— Проходи в дом, проходи скорее, родная. Сейчас, — с придыханием частила Астрид, пропуская Эрику первой. — На кухню, дорогая, скорее на кухню! Сейчас обед тебе сделаю. Оверст, тебя и не кормили небось толком… Так похудела! Бедная моя девочка, бледная, тощая… Что с тобой делал этот изверг… Слава Оверсту, спасли! И такой милый гвардеец тебя привез, сразу видно, князь заботится о простых людях…

— Астрид, ну какой обед, ее только что привезли домой, — ворчливо вставил отец в трепыхания супруги реплику. — Ей отдохнуть надо, освоиться… Столько времени у чудовища прожила.

— У чудовища прожила и ничего не ела! — Астрид едва сдержалась, чтобы не дать Ульвару подзатыльник. — Обед не помешает! Я же не заставляю помогать… Ну, не стой, милая, проходи скорее, садись, — последнюю фразу женщина адресовала уже Эрике. Калле, садясь рядом с сестрой, только тихо вздохнул, наблюдая за происходящим.

Астрид метнулась к печи. Женщина продолжала о чем-то причитать, украдкой поглядывая на Эрику и утирая слезы. Она принялась что-то торопливо готовить и полностью пропускала все попытки Эрики ее остановить мимо ушей. Отмахивалась: мол ей не сложно, а Эрике просто необходима забота после зверского обращения у этого змеюки подколодного, ведь мало ли что он делал с ее бедной ненаглядной кровинушкой.

Эрике не оставалось ничего, кроме как послушно сидеть в ожидании обещанного обеда и слушать причитания матери. Как ни старалась она ее успокоить, ничего не выходило: Астрид, конечно, вначале тушевалась и умолкала, но совсем скоро вновь возвращалась к стенаниям о том, какая бедная и несчастная ее дочь. Эрика вначале думала попытаться объяснить, что никакое Рагнар не чудовище, что он сам безумно стыдился и сожалел о совершенном поступке… но быстро опомнилась и прикусила язык. Родные мало того не поймут, так еще и жалеть больше станут. Особенно мать.

Отец рвал и метал. Ругал себе под нос Рагнара последними словами, кажется, грозился при случае найти его и убить с особой жестокостью… Эрика откровенно говоря, старалась не вслушиваться. Не обращать внимание на то, с какой ненавистью и страхом родные относятся к Рагнару, и что важно — не винить их в этом. Сейчас же отец куда-то подевался, на что Астрид негромко ворчала от печки вперемешку с прежними причитаниями о том, какая Эрика несчастная.

Островком спокойствия во всем этом безумии заботы и беспокойства Эрика могла назвать, пожалуй, только брата. Калле не лез с расспросами и сожалениями, не прилипал с объятиями, сохраняя дистанцию и позволял сестре самой решать, готова ли она к общению в целом. И молча наблюдал, порой помогая осаживать лепетания и причитания матери.

Обед, приготовленный Астрид на скорую руку, прошел, откровенно говоря, паршиво. Ульвар мрачно молчал, ковыряясь в тарелке и не смотрел ни на кого из родных. Астрид, то ли устав рассуждать о том, какая ее дочь несчастная, то ли все же поняв, что приятного в этом мало, замолчала, и теперь только внимательно поглядывала на Эрику, словно налюбоваться никак не могла — впрочем, возможно именно так это и было. Калле тоже молчал, но, кажется, единственный не размышлял о вернувшейся сестре.

Над столом висели тишина и неловкость. И, судя по всему, это прекрасно ощущали все: Эрика видела неловкость в том, как мать неуверенно ведет плечами, наклоняясь к супругу, чтобы, кажется, о чем-то спросить, но быстро осекается и молчит; видела, как отец хмурит брови, всматриваясь в пустоту перед собой и без особого интереса возя ложкой в миске; как Калле поджимает губы — Эрика готова спорить на что угодно — силясь придумать тему для разговора, чтобы отвлечь всех от насущного.

Девушка и сама ощущала, как по спине бегают мурашки, а в груди возится и никак не может улечься легкая тревога. Даже злость на родных за балаган, который они устроили, едва войдя в дом, как-то резко пропала, хотя легкий осадок и остался. Эрика честно пыталась придумать, чем бы отвлечь родителей, но в голову ничего не шло. Да и страшно было — вдруг как только она откроет рот, мать тут же вновь станет жалеть ее, а отец — ругать Рагнара? Нет, без этого они точно как-нибудь обойдутся.

До тех пор, пока тарелки не опустели, в кухне слышался только стук приборов, периодически вздохи кого-то из семейства и ветер с улицы. Но, как бы ни хотелось избавиться от такой навязчивой неловкости, как бы ни хотелось скорее уйти — никто не торопился. Эрика прекрасно видела, что все, абсолютно все хотели бы остаться в одиночестве хотя бы на пять минут и подумать, но отчаянно продолжали имитировать дружный семейный ужин.

Первой сдалась Эрика. Отодвинув опустошенную лишь наполовину тарелку, она как можно легче и непринужденнее улыбнулась и собралась вставать.

— Спасибо, мам, — принужденно, но при этом мягко выдавила она. — Очень вкусно, но я, наверное, пойду все же прогуляюсь…

— Но ты ведь толком не поела, — Астрид тут же встрепенулась, словно только и ждала подобного разрешения заговорить. Обеспокоенно оглядев дочь, она нахмурилась, сжала губы в тонкую полоску, изображая всем своим видом скорбь, и тихо вздохнула. Уточнила осторожно: — Может, хотя бы яблочко?..

— Мам, — Эрика с тяжелым вздохом склонила голову. — Я в порядке. Просто… хочу немного подумать.

— Возьми Калле с собой, — уже более робко, словно из последних сил попросила Астрид. В ее взгляде отразился страх, она тяжело сглотнула, и Эрика улыбнулась матери как можно ласковее.

— Все будет хорошо. У Калле наверняка много дел и без меня, да?.. — Эрика выразительно посмотрела на брата с помесью принуждения и мольбы, а под столом на всякий случай пихнула его в бок. Калле важно утвердительно кивнул пару раз, тут же делая глоток компота, чтобы не сболтнуть лишнего. Эрика удовлетворенно кивнула, поднялась. — А со мной ничего не случится. Молния Оверста дважды в одну и ту же яблоню не бьет.

Астрид хотела что-то возразить, но не успела — Эрика уже выскочила из-за стола и спешно скрылась за дверью. Так что женщине ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть, глядя дочери вслед, и спешно вытереть выступившие слезы.

Эрика неслась прочь от дома с такой скоростью, словно хотела сбежать — как можно дальше, как можно скорее. Не возвращаться к родным, забыть, что она вообще сюда возвращалась, что видела изумление земляков, слезы матери и злость отца от ее возвращения. Забыть, что у нее вообще есть дом. Потому что, кажется, все что угодно лучше такого дома. Где ее ждут? Нет, где ее не понимают.