Заступа - Иван Александрович Белов

– Кочевряжишься, Заступа? – Авдей пристально огляделся, ожидая нападения с любой стороны.

– Я? – удивился Рух. – Да ни в жисть. А наперед запомни, Авдей, если надо чего, сам приходи, челядь и мышей всяких не посылай. Где обретаюсь знаешь?

– Знаю.

– Ну то-то. Говори, что хотел, устал как собака, ноги едва волоку.

– Отстояли первую ночь? – Авдей подался вперед.

– Как видишь.

– Трудно пришлось?

– Не особенно.

– Отмаливает?

– А куда ей деваться?

– Это да, от себя не уйдешь, – неопределенно покивал домовой. – Мы тут тож на жопушках не сидели, ребяты побегали, поспрошали вежливо, да гиблое дело, все словно воды в рот набрали. Отловили трясовца на Волчьем болоте, вот тот оказался общительный, хоть и прикидывался дураком. Сказал – гадина пришлая объявилась, может, анчутка, а может, и бабалыха, хер его разберет. Как думаш, Заступа, наш поганец или не наш?

– Кто знает, – неопределенно пожал плечами Бучила. Делиться новостями с домовыми желания не было. Парни горячие, испортят дело, спугнут нечистого, тогда и мальчишке, и Лукерье конец. Всему время свое. – Как живьем ублюдка пощупаем, так и скажу.

– Уж я бы пошшупал яво. – Авдей кровожадно облизнул мокнущий шрам. – Ты, Заступа, обещай, ежели сыщешь душегубца, отдашь его мне.

– Тут уж как повезет, – уклонился от ответа Бучила. – Кохтуса спрашивал? Коряга старая знает все обо всем.

– Не разговариваем мы с ним. – Авдей разом поник. – Десятый год в смертных врагах, с той поры, как в Хролином логе убили двоих лешаков. Пню мохнатому возомнилось, будто то мои ребяты наделали.

– А не твои? – прищурился Рух.

– Не мои, – соврал Авдей и поспешил оставить неприятный разговор. – Ты, Заступа, помни про уговор.

– Помню, Авдей. – Рух повернулся, собираясь уйти, и спросил: – А с трясовцом чем дело закончилось?

– Помер. – Глазки домового стали невинными. – Хлипенек оказался, не выдержал сурьезного разговору, так уж, видать, написано на роду. Ребяты его и пальцем не тронули.

– Ага, не тронули. Ты, Авдей, не против, если я подменыша к тебе на время определю?

– Нянькаться я люблю.

– Вот и договорились. Бывай, Авдей.

Бучила пошел прочь от овина, ускоряя шаг. Снились ему в тот день церковь, говорящие мыши и пальцем никого не тронувшие домовики. Хоть не ложись.

IX

Вторая ночка по всем приметам обещалась быть стократ веселей, в первую нечистый силы опробовал, пощупал защиту, наметил самую малую слабину. Умный сучара попался, тупой сразу бы на приступ пошел и по харе бы получил. Нет, этот хитрый, а хитрых надо от хитрости отучать. Не доводит она до добра…

Едва зябкая темнота окутала церковь, Бучила расположился на старом месте, приветливо кивнул святым, отведал вина, блаженно причмокнул и вытянул ноги, любовно баюкая на коленях первейшее средство от любых хитрецов – короткую пищаль с толстым расширенным дулом, прозванную волкомейкой и стреляющую вместо одной пули целой пригоршней. Первым на Руси волкомейку изготовил новгородский оружейник Якун Сырохват, взяв за основу европейские образцы. Армейским умникам этакая диковина не по нраву пришлась – бьет недалече, разлет огромный, только огневые припасы переводить. Так и не пошла волкомейка в войска, и скоро все бы забыли о ней, если бы короткая и ухватистая пищаль не полюбилась дворянской охране, разбойникам, грабителям, авантюристам и прочей шушере, любящей палить в упор и чтобы наверняка. На расстоянии до пяти саженей волкомейка производила чудесный эффект, разрывая человека на кровавые лоскуты. Шутка ли, почти четверть фунта железа и рубленого свинца, вылетающих как из крохотной пушки, оставляя жуткие рваные раны, отстреленные конечности и перемолотые кишки. Для пущей надежности в тело залетают обрывки пыжа, первой попавшейся грязной тряпки, чаще всего оставляя шансы на излечение, равные примерно нулю. Короткую пищаль можно запросто укрыть под кафтан и вдарить в нужный момент, а перезарядка занимала вдвое меньше времени, причем в ствол можно сыпать хоть гвозди, хоть горстку камней. Церковь тут же объявила волкомейку оружием Сатаны и наложила строжайший запрет на производство, продажу и ношение. Пойманные на месте преступления с волкомейкой приговаривались к усекновению рук. Ага, кого бы это остановило. Лихой народишко распробовал прелести волкомейки, а умельцы с радостью покрыли спрос. Вот и Бучила не удержался и себе по случаю прихватил…

Прикосновения к резному увесистому дереву и ледяному металлу вселяли уверенность. Из такой жахнешь – клочки по закоулочкам полетят. Рух не поскупился, зарядил серебром, для хорошего дела не жалко. Серебро потом можно, ежели не брезгливый, после выстрела обратно вернуть. А Бучила не из брезгливых, в таких говнах копался, не приведи Господь Бог.

Лукерья начала отчитку, слова молитвы плыли в пахнущей ладаном темноте.

– …прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякие скверны, и спаси, Блаже, души наша…

Рух уловил испепеляющий взгляд попа и спросил:

– Что?

– Нельзя с оружием в храм, – укорил Иона.

– А-а, – протянул Бучила. – То есть богомерзкий упырь, забросавший церковь могильной землей, тебя уже нисколечко не смущает, а самопал, значит, чего-то не то?

– Нельзя с оружием, – обреченно повторил Иона.

– Иди, покажу, как из красоты этой в живого человека палить, – от чистого сердца пригласил Рух и, видя ужас на лице священника, тут же поправился: – Ну, не в живого, вдруг нечистый полезет, руки мне оторвет, а тут ты ему срам отстрельнешь.

– Нельзя оружие, грех.

– Заладил, грех-грех. Нешто не грешил? Чем бабу будешь оборонять, беседу с нечистым ндравоучительную проведешь? Засовестишь? Ты это словоблудие брось. Рука нужна твердая, верный глаз да что-нибудь острое, тяжелое иль огнебойное, лучше освященное да с серебром. Без оружия ты не воин Христов, а пачкун свойских штанцов. Молодцов из патриаршей гвардии видел? Каждый при пищали, а тот же монах.

– Им можно…

– И тебе можно, – убеждающе сказал Рух. – Хошь напомню про латинянские монашие ордена? Тамплиеров, тевтонов, Калатраву? Чей-то с оружием все и орудуют – залюбуешься.

– Ну наверно, – дал слабину Иона и тяжко вздохнул. – Учи, а грехи потом замолю.

– Во, слова не мальчика, но мужа, другой разговор, – обрадовался Бучила. – Граблями не лезь, смотри и запоминай. Видишь полочку и порох на ней? Если его подпалить, огонек в энту дырочку пролезет и, ага, жахнет ружжо. Главное, не забыть супротивнику дуло направить в живот.

Рух на всякий случай показал, как упирать приклад в плечо и откуда вылетает всякая смертоносная дрянь.

– Фитиль зажженным держи. – Упырь подул на тлеющий фитилек, подсветив багровым бледное худое лицо. – Капризный, зараза, боится сырости и ветерка. Загогулину железную зришь? Жагрой зовут, по-мудреному – серпентин. Нажмешь, фитиль к пороху припадет. Глаза зажмуривай, сейчас же пальнет. Вот и вся наука. Смекнул?

– Смекнул, – заверил Иона