Со мной не соскучишься - Елена Яковлева

— Сейчас я напою тебя чаем, — пообещала старушка. Вышла на кухню и скоро вернулась с маленьким жостовским подносом, на котором стояли две чашки, заварной чайник и вазочка с вишневым вареньем.

Сто лет я не пила такого вкусного чая и не слушала таких простых, неторопливых рассказов о жизни. В какой-то момент старушка спросила:

— Ну а ты как жила все это время?

Я смутилась, потому что мое вынужденное вранье с каждой минутой лишь усугублялось.

А она, как назло, не прекращала расспросы:

— А твой молодой человек? Надеюсь, у тебя с ним все в порядке?

Мне оставалось только время от времени неловко поддакивать ей, момент для откровенного признания был упущен. Я уже не в силах была ее разочаровать, а может быть, даже и причинить ей страшную боль. Да и зачем этой старой женщине знать настоящую историю жизни Ольги? Я стала что-то ей рассказывать, и получалось у меня довольно складно, настолько, что ее морщинистое маленькое личико светилось теплой улыбкой.

— Я рада, как я рада, — призналась она и спохватилась: — Господи, да ведь я чуть не забыла… Твой чемоданчик… Постой, я сейчас, сейчас…

Она открыла гардероб с зеркалом во всю створку и вытащила небольшой чемодан, с таким я когда-то ездила в пионерский лагерь.

— Что это? — Я не сдержала удивления.

— Как что? Ведь ты сама мне его передала при нашей последней встрече. Сказала: «Пусть пока побудет у вас, я скоро за ним приду». И пропала на целых десять лет.

Сердце мое забилось от фантастических предчувствий, дрожащей рукой я нажала на замки, легко поддавшиеся от одного прикосновения, приподняла крышку. В чемодане лежал предмет, аккуратно завернутый в плотную бумагу. По внешним очертаниям это могла быть, например, шкатулка, или коробка, или… книга. Я не стала разворачивать сверток, я и так слишком хорошо знала, что это.

Вы, конечно, догадываетесь, что со мной случилось, когда я снова оказалась в своей квартирке в тихом центре. Да-да, я запила, самым ужасным, самым отвратительным способом. Сначала похмельное забытье было для меня единственной возможностью не прислушиваться к звукам тормозящих у дома автомобилей, шагам на лестнице и шорохам за дверью. На телефон я смотрела как на врага, подозревая, что в любую минуту он разразится звонком. Не знаю, на какой день я поняла, что телефон не таит в себе ни малейшей угрозы, поскольку отключен за систематическую неуплату. Чего же я боялась? За мной могли прийти и арестовать за убийство Карена. Смешно было обманывать судьбу с помощью бутылки дешевого портвейна, но разве у меня были какие-то другие способы?

Я совершенно потеряла счет времени, хотя смутно понимала, что оно уже исчислялось не часами, а днями. Никто не торопился прервать мое запойное уединение, никто не торопился меня арестовать. Похоже, все обо мне забыли. Если это действительно так, думала я, то лучше уж навсегда. В редкие минуты просветления я пыталась кое-как проанализировать ситуацию. Почему все-таки за мной не приходили? Возможно, мертвого Карена до сих пор не нашли? Сомнительно. Или Рунов успел что-нибудь такое предпринять? В конце концов я решила, что это уже неважно, и в какой-то момент даже собралась идти с повинной в милицию, предварительно высосав очередную бутылку. Стоит ли рассказывать, что я так никуда и не пошла…

Когда я услышала тихие неторопливые шаги в прихожей, то даже не испугалась, подумав, что в моем положении не может быть ничего лучшего, чем хоть какая-то определенность. Я с трудом приподняла голову — Бог знает сколько я провалялась на диване как куль старой ветоши — и различила в нескольких метрах от себя человеческую фигуру. Вошедший произнес знакомым мне голосом:

— Ну и атмосферка, задохнуться можно…

Он решительно подошел к окну и потянул на себя фрамугу, и тотчас комната наполнилась свежим морозным воздухом. Только тогда я сообразила, что ко мне пожаловал Поликарпов.

— Между прочим, с Новым годом, — поздравил он и, наклонившись, взял в руки одну из пустых бутылок. — Фу, какая гадость, даже я не позволяю себе такого. Это ведь все равно что пить жидкость для промывки канализации.

Он приблизил свое лицо к моему, я разглядела его косящие глаза и попыталась улыбнуться.

— Ох, не нравится мне все это, — изрек он. — Ладно, сейчас будем менять ситуацию коренным образом.

По-моему, он опять исчез, но совсем ненадолго. Очень скоро я увидела перед собой на столе стакан с прозрачной жидкостью. Я выпила залпом водку и в изнеможении рухнула на диван. Ни с того ни с сего меня начал бить озноб. Поликарпов укрыл меня одеялом, а сверху положил еще свою старую куртку.

— Ну-ну, — подбодрил он меня, — сейчас полегчает, в конце концов, это еще не белая горячка. — И добавил: — Неприятная штуковина — похмельный синдром, знаю по себе.

Я вспомнила Петровича в Ольгиной квартире, который называл белую горячку «белочкой», и нырнула в тихое забытье.

Первое, что я увидела, проснувшись, — это большой кусок колбасы на столе. Я сразу почувствовала, что безумно проголодалась, что было совершенно неудивительно, если учесть, что с тех пор, как я убила Карена… В общем, кажется, с тех пор я так ничего и не ела.

Снова возник Поликарпов и принялся резать колбасу, приговаривая:

— Закусывать все-таки надо…

Пока я заглатывала колбасу, как удав, он наполнил стакан кефиром из пакета и, откинувшись на спинку стула, стал наблюдать за моей трапезой.

— Запой — штука неприятная, — заявил он, когда я наконец насытилась. — Из него выходишь, прямо как из подвала в солнечный день. — Он помолчал и поинтересовался: — И часто такое с тобой бывает?

Я пожала плечами.

— Да, дело дрянь, — отметил он, — женщины втягиваются быстрее и, между прочим, практически не излечиваются.

Тоже мне Христофор Колумб, открыл Америку!

— Ты куда-то собиралась? — между тем осведомился он.

Я удивленно приподняла брови.

— Да я вижу, чемоданчик собрала…

Какой еще чемоданчик? Моя бедная головка упорно отказывалась соображать. Чемоданчик, чемоданчик, стоп! Да как я вообще могла об этом забыть! А вдруг за то время, пока я в прострации валялась на диване, в квартиру заходил не только Поликарпов?

Я соскочила с дивана, торопливо открыла фибровый чемодан и облегченно вздохнула: сверток на месте.

— Вещичек-то не густо, — скосил свои и без того раскосые очи Поликарпов.

Вместо комментария я достала из чемодана сверток и положила его перед экс-кагэбэшником.

Он сразу посерьезнел:

— Что это?

— Думаю, что не взрывное устройство.

Поликарпов нервным движением рванул желтую бумагу и замер в изумлении.

— Черт побери! — прошептал он. — Разбудите меня! Этого не может быть!

Я вернулась на диван и налила себе еще полстакана кефира. Когда Поликарпов немного успокоился, я вкратце рассказала ему свою историю нового обретения реликвии.

— Выходит, Ольга была лучше, чем я о ней думал, — задумчиво произнес он. — Она не смогла, не смогла… Поняла, что творит… Но что теперь с этим делать?

— Чего проще? — отозвалась я. — Вернуть Иратову, и все.

— Иратов умер, — сообщил Поликарпов, — и его счастливая наследница уже вовсю продает его барахлишко.

— В любом случае меня это больше не касается. Вы сражались за то, чтобы Евангелие осталось в стране, вот и продолжайте в том же духе. В конце концов, так или иначе, но своего вы добились. Вот она, ваша реликвия. Теперь вы даже можете доказать, что были правы, что вы не сумасшедший… А с меня взятки гладки, потому что, потому что… — Я хотела сказать «потому что я убила Карена», но только махнула рукой. — У меня остался только один долг, а дальше…

— Да как ты не понимаешь! — вскричал Поликарпов, перейдя на «ты». — Как ты только не понимаешь, что оказалось в твоих руках! Это же…

— Евангелие, написанное глаголицей, которое упоминается… — пробубнила я и махнула рукой. Какая разница, где упоминается, меня это не касается.

Он заскрипел зубами, как безумный:

— Жанночка, девочка моя, ты же счастливица, ты отмечена печатью! Нет, я до сих пор не могу в это поверить. Черт побери, она сделала это!

Своим энтузиазмом Поликарпов напоминал припадочного ведущего какой-нибудь любимой народом телеигры.

Он бегал и бесновался так долго, что у меня зарябило в глазах. Я даже подумала, не тронулся ли он и в самом деле. Когда он наконец успокоился и сел на диван, то, закинув руки за голову, мечтательно произнес:

— Знаешь, а ведь мы с тобой прикоснулись к вечности. Сама посуди, мы с тобой грешили, впадали в запой, бились головой об стенку и сходили с ума, а все же эта честь выпала нам. Пройдут годы, от нас и наших страстей не останется и воспоминаний, а то, что мы с тобой сделали… В общем, не исключено, что нам это зачтется и здесь, и…

Поликарпов посмотрел вверх, где, по его мнению, наши грешные души могли рассчитывать на кое-какое снисхождение. Когда придет срок, нам нужно будет напомнить, что мы тоже время от времени творили добрые дела, хотя и неосознанно.