Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье - Кирилл Бенедиктов

Страх окончательно обессилил его, и когда в подвал спустился незнакомый ему офицер — широкоплечий, статный, в новенькой форме штурмбаннфюрера гестапо — он едва сумел поднять голову. Штурмбаннфюрер брезгливо оглядел голого, опутанного проводами Гумилева и приказал коротко:

— Снять!

— Господин Кальман, дайте, по крайней мере, расписку! — следовавший за гестаповцем оберлейтенант выглядел до крайности раздраженным. Лицо у него было красным, как будто он только что пришел с мороза — видимо, разговор со штурмбаннфюрером вышел непростым. — Мне не хотелось бы, чтобы все лавры по поимке опасного диверсанта опять достались гестапо!

— Какой вы, однако, формалист, оберлейтенант, — хохотнул гость, продемонстрировав отличные крепкие зубы. — Ладно, будет вам расписка. Вы двое — оденьте пленного и приведите его в порядок!

Гумилева отвязали от стенки. Затекшие ноги и руки ничего не чувствовали, ему казалось, что он видит тягостный и очень правдоподобный кошмарный сон. «Может быть, я уже сошел с ума?» — подумал он.

— Итак, расписка, — штурмбаннфюрер открыл черную папку и вынул оттуда какой-то бланк. — Я, криминальдиректор полиции Фридрих Кальман, забираю под свою ответственность предполагаемого советского диверсанта и партизана… как, вы говорите, его зовут?

— Он не назвал себя, — поколебавшись, ответил оберлейтенант.

— Чем же вы тут занимались, черт возьми? Ладно… предполагаемого диверсанта… не назвавшего своего имени… для дальнейшей оперативной разработки в штаб-квартире гестапо в Виннице. Примечание: честь поимки неустановленного диверсанта принадлежит оберлейтенанту Мольтке. Вы, оберлейтенант, случайно не родственник знаменитого стратега? Жаль, жаль. Ну, что, в таком виде устроит?

Мольтке с кислым выражением лица пробежал глазами расписку.

— Прошу вас поставить дату, — сказал он, — и точное время. Да, благодарю. Забирайте его, штурмбаннфюрер.

— Отведите его в мою машину, — небрежно распорядился гестаповец. На Гумилева он даже не взглянул.

— Вы приехали один? — спросил оберлейтенант. — Очень опрометчиво. Партизаны с каждым днем ведут себя все более нагло…

— А это уже ваша недоработка, nicht wahr? — усмехнулся Кальман. — Ничего, я не боюсь этой швали.

— Я могу дать вам в сопровождение полицейских, — сказал Мольтке. — Тем более что один из них давно просится в город в увольнительную.

— Одного будет вполне достаточно, — махнул рукой Кальман. — Он водит машину?

— Конечно.

— Отлично. В таком случае, мы можем отправляться немедленно — я немного подремлю по дороге.

В машине штурмбаннфюрера почему-то пахло порохом. Савелий втолкнул связанного по рукам и ногам Гумилева на заднее сиденье, подозрительно покрутил носом.

— Смирно лежи, понял? Думаешь, повезло тебе? Не надейся! В гестапо с тобой такое сделают, что наш подвал тебе раем покажется!

— Хватит болтать, — с ужасным акцентом сказал по-русски Кальман. — Садись за руль и поехали.

Он уселся на сиденье рядом с водителем и раскрыл свою папку. Зашуршал бумагами. Неразборчиво пробормотал какое-то ругательство.

— Вы не беспокойтесь, господин штурмбаннфюрер, — говорил между тем Савелий. — Дороги тут мне хорошо известные, партизаны по ним не ходят, боятся. Патрули наши, опять же… А что господин оберлейтенант меня с вами послал, так это он такое уважение к вашей персоне проявляет…

— Заткнись, свинья, — оборвал его Кальман.

Савелий затих мгновенно, как будто выключили радио. В зеркале заднего вида отражалось его испуганное и злое лицо.

Прошло минут двадцать, а может, полчаса, и Гумилев неожиданно начал дремать. Напряжение, державшее его стальной хваткой последние сутки, потихоньку отпускало — не потому, что впереди заблестел слабый огонек надежды, а потому, что невозможно находиться в напряжении вечно.

Он проснулся от толчка — машина резко остановилась. За окном серели тусклые утренние сумерки.

— Выйди, посмотри, что случилось, — велел Савелию Кальман.

Тот открыл дверцу и принялся медленно вылезать из машины.

Штунмбаннфюрер вытащил из кобуры небольшой плоский пистолет и трижды выстрелил в полицая.

Гумилев увидел руку Савелия — толстую красную руку, корявые пальцы с обгрызенными ногтями, цепляющиеся за край дверцы. На стекле машины расплывалось кровавое пятно.

Потом пальцы один за другим разжались и послышался глухой стук упавшего тяжелого тела. Штурмбаннфюрер Фридрих Кальман повернул к Гумилеву круглое улыбающееся лицо.

— Ну, привет, земляк! — сказал он по-русски без всякого акцента. — Будем знакомы — Кошкин моя фамилия.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Ясон и Медея

Как он и предполагал, действие амидона закончилось раньше, чем Мария разобралась со своими картами. К этому времени Гегель успел перекусить, сполоснуться у бившего на заднем дворе крепости источника и выскоблить себе щеки золингеновской бритвой. Боль вернулась внезапно — в тот момент, когда он подносил лезвие к подбородку. Оберштурмбаннфюрер застонал и едва не выронил бритву.

Пришлось снова натягивать осточертевший, пропахший потом корсет. Немедленно начала чесаться спина. Но главное — каждое движение вновь давалось с большим трудом. Чтобы не застонать, Гегелю приходилось до крови кусать себе губы.

«Нет, так не пойдет, — подумал он, доставая вторую дозу амидона. — Укола хватает часов на десять — а там что-нибудь придумаем».

Он обратил внимание, что на этот раз анестезия подействовала почти сразу — видимо, начиналось привыкание. По телу растеклась теплая истома.

Эрвин прилег у стены, подложив под голову китель. Высоко над ним медленно кружилось ярко-голубое небо. Тонкий запах цветов по-прежнему щекотал его ноздри.

«Это рай, — подумал оберштурмбаннфюрер. — Не зря я проделал такой путь. Останусь здесь навсегда, заведу ферму и буду жить в полной гармонии с окружающим миром до глубокой старости».

Он вспомнил гауптманна Грота и его мечту о собственной гостинице для альпинистов. Да, это, пожалуй, неплохая мысль. Будем ходить друг к другу в гости, усмехнулся про себя Гегель. Скорее бы закончилась эта война…

Глаза его закрылись сами собой. Во сне он летал над горами на огромных разноцветных крыльях и громоподобно хохотал. Где-то далеко внизу капитан Хайнц Грот пытался воткнуть в камень на вершине Эльбруса боевой штандарт Третьего Рейха — только вместо свастики на этом штандарте было почему-то лицо Марии фон Белов.

Кто-то тряс его за плечо. Красно-черное знамя приблизилось и разлетелось на мелкие кусочки. Гегель открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Марию.

— У меня все готово, Эрвин! Вы не поверите — Хранилище куда ближе, чем я предполагала!

Гегель провел по лицу ладонью, стряхивая остатки сна.

— Ближе?

— Да. Я была уверена, что на карте изображен северный берег озера Рица, но это не так. Проклятый Диксон был мастером запутывать следы. Если бы ваш фрагмент попал ко мне в руки пять лет назад, я собрала бы для фюрера десятки предметов!

Ее зеленые глаза возбужденно блестели. Гегель заметил, что расшифровка карты не помешала ей подвести ресницы и подкрасить губы.

— Оказывается, карту надо было перевернуть! То, что я принимала за север, на самом деле юг, и наоборот. Вся наша работа в тридцать шестом году была напрасной тратой сил. Мы искали башню к северу-западу от Рицы, а надо было искать здесь, на юго-востоке!

— Я ничего не понимаю, — покачал головой Гегель. — Какую башню?

— Вход в Хранилище находится в башне. Или рядом с башней. Короче говоря, мы почти у цели. Путь займет не больше двух часов. Вы еще не передумали, Эрвин?

Места, по которым они шли, напоминали декорации для фильма о героях древности. Тропа вилась по дну расщелины, чьи отвесные стены уходили вверх на километровую высоту. В одном месте прямо из скалы били небольшие водопады — здесь тропа превращалась в топкое болотце. Гегелю показалось, что из жидкой грязи может в любой момент высунуться голова какой-нибудь лернейской гидры. Чуть дальше гигантский блок известняка размером с Рейхстаг наполовину провалился в подземные пустоты, словно вбитый в землю ударом молота Тора. В ущелье гулко отдавался стук срывающихся со склонов камней. Первое время Гегель хватался за автомат при каждом таком ударе, но потом привык и перестал вертеть головой.

Маленький отряд возглавляла Мария фон Белов, постоянно сверявшаяся с новой картой. За ней топал бритый громила Фрицци, в руках которого автомат казался игрушкой. Третьим шел Гегель. Раттенхубер, к большому удивлению Гегеля, решил остаться в крепости.

— Вы не идете с нами, оберфюрер? — спросил его Эрвин.

На жестком лице телохранителя не отразилось никаких эмоций.