Дженни. Томасина. Ослиное чудо - Пол Гэллико

Он закрыл дверь на ключ и пошёл в соседний дом, в комнату Мэри Руа.

Миссис Маккензи читала ей, а она смотрела на неё тусклыми глазами.

— Я вошла, она не спит, — объяснила миссис Маккензи. — Думаю: дай почитаю, она и заснёт.

Теперь он увидел свою дочь у Лори на руках, и медные волосы, смешавшиеся с червонно-золотыми. Сердце у него упало, словно выпало из груди.

— Посидите с ней, — сказал он. — Мне надо уехать по делу.

В дверях он обернулся и прибавил:

— Если что, я у цыган, в таборе. Пошлите за мной.

— Посижу, никуда не денусь, — отвечала миссис Маккензи на его первые фразы. Ей очень хотелось его утешить, ей стало жалко его.

Когда Макдьюи доехал до табора, было совсем темно. Он ехал медленно и в слабом свете фар различил в стороне два фургона с клетками, а у самой дороги, на лужайке, — палатки гадалок и другие палатки, побольше, где, вероятно, продавали сомнительные сладости. Перед ним стояли облитые парафином факелы, дававшие мало света и много дыма. Впереди, перегораживая дорогу, виднелись ряды самодельных скамеек, точнее — досок, положенных на ящики и бочки. На них сидели человек десять.

Макдьюи услышал резкий звук, вроде пистолетного выстрела, и сразу вслед за этим — странное, болезненное ржание. Он затормозил и увидел, что высокий парень в сапогах, чёрной рубахе и широком, усеянном заклёпками кушаке, бьёт лошадь хлыстом. Ветеринар тихо поставил машину у дороги и вышел. Ладони у него вспотели, во рту горчило от ярости.

Эндрью Макдьюи не привык полагаться на чутьё, но сейчас он пожалел, что не взял с собой хотя бы трости или хлыста. Дух злобы, цинизма и вражды, словно острый запах, хлынул на него.

У входа сидела старая цыганка с грязным чёрным кошелем на груди. Плакат гласил: «Вход — 1 шиллинг». Макдьюи бросил бумажку в десять шиллингов, цыганка сунула руку в кошель и вынула горсть мелочи, сердито бормоча: «Скорей, скорей, представление началось».

— Ладно, мамаша, — сказал Макдьюи. — Давай ещё один шиллинг. Старая штука, не пройдёт!

Она визгливо заорала, и сзади, из мрака, вышел грозного вида мужчина — тот самый, в сапогах и в кушаке. В руке у него был хлыст с налитой свинцовой рукояткой.

— Вы что? — закричал он. — Бедную женщину грабите? Мы тут не богачи!

— Старый трюк! — крикнул Макдьюи. — Я дал ей десять шиллингов. Посчитайте-ка сдачу!

Цыган считать не стал, сделал знак цыганке, и та извлекла недостающий шиллинг. Макдьюи положил его в карман и переступил через верёвку, огораживающую зрительный зал.

На деревянном помосте сидели трое цыган и одна цыганка. Мужчины играли на скрипках и на аккордеоне, женщина била в бубен. Представление уже началось — бравые парни скакали на лошадях. Макдьюи посмотрел на них и поразился их наглости: всё, что они делали, мог бы сделать любой деревенский мальчишка лет десяти.

Снова заржала от боли лошадь, и, чтобы заглушить этот звук, цыганка ещё громче завизжала и забила в бубен. Никто не смотрел на Макдьюи. Он встал, обогнул ряды, пересёк темную поляну и пошёл туда, где, судя по запаху, стояли фургоны.

Запах был жуткий. Во мраке что-то шуршало, кто-то скулил и подвывал, и плакала какая-то женщина. Макдьюи прислушался, но разобрать ничего не смог и щёлкнул зажигалкой, прикрывая ладонью огонек.

— Лори! — крикнул он.

— Эндрью.

От удивления он не заметил, что она впервые назвала его по имени. Её саму он разглядел не сразу, потому что она была в тёмном плаще, капюшон закрывал рыжие волосы, и стояла она на коленях перед открытой клеткой. На руках она держала полуживую обезьянку, которая плакала и сосала её палец.

— Тише! — прошептал Макдьюи. Он не спросил, почему она здесь, даже не очень удивился.

Прикрывая ладонью зажигалку, он прошёл мимо клеток и увидел, что все звери еле живы. Они лежали тяжело дыша, на боку или сжавшись в комочек. В одной клетке был горностай, две лисицы, белка и хорёк. В другой — кучей перьев забился в угол какой-то общипанный орёл, в третьей — сидели три обезьянки. Клетки были маленькие и немыслимо, невообразимо грязные. На полу в одной из них валялся заяц, и по запаху его и позе Макдьюи прикинул, что он издох несколько дней тому назад.

Теперь глаза Макдьюи привыкли к темноте. Потушив зажигалку, он наклонился к Лори и увидел в слабом свете факелов, что она очень бледна.

— Эндрью, что с ней? — тихо спросила Лори. — Она сейчас умрёт…

— Изголодалась, — ответил он и вынул из кармана морковку. Обезьянка схватила её и, рыдая от радости, сжевала в один миг. Шесть тощих лап протянулись к врачу сквозь прутья. Он всегда носил еду для зверей и отдал им всё.

До них долетели крики, музыка и аплодисменты.

— Пойдём, — сказал Макдьюи, наклонился и помог Лори встать. — Нам тут больше делать нечего.

— А как же я её брошу? — прошептала она. Обезьянка припала к ней, крепко обнимая за шею.

— Посадим её в клетку, — сказал он, мягко взял зверька и посадил на прежнее место. — Когда я с ними управлюсь, мы ей поможем. Пошли.

И они пошли сквозь зловещую тьму. Всё дышало здесь жестокостью. Макдьюи благодарил судьбу, что рядом с ним такая добрая женщина, и, как противоядие, вдыхал нежный запах её волос.

Когда они дошли до освещённого места и остановились во мраке, перед зрителями как раз появились четыре парня. Они тащили небольшую — не больше конуры — клетку. За ними шел толстый цыган в засаленном костюме укротителя. Снова появился наглый парень в чёрном кушаке и после музыкального вступления сообщил зрителям, что толстый цыган — сам Дарвас Урсино, лучший в мире дрессировщик. Клетку открыли и выволокли оттуда на цепи маленького чёрного медведя.

— Медведь! — охнула Лори. — Это бедный медведь, про которого он писал.

— Кто писал? — удивился Макдьюи.

— Какой-то Джорди. Он мне когда-то лягушку принёс.

— Ах ты, чертёнок! — сказал Макдьюи и понял, почему Лори тут.

— Что они с ним будут делать? — спросила Лори.

— Подождем — увидим.

Толстый, а к тому же и пьяный, цыган повернул медведя правым боком к зрителям. Но острым взглядом врача Макдьюи сразу увидел большую открытую рану на задней лапе и не удивился, что медведь сильно хромает.

Увидел он и струпья на нежном медвежьем носу. И Эндрью Макдьюи, хирург, привыкший к боли и крови, почувствовал: если кровь покажется снова, ему этого не вынести.

Музыканты заиграли чардаш, а толстый пьяный цыган, дёргая за цепь, заставлял медведя встать на задние лапы. Рядом крутился парень в кушаке, подстёгивая зверя кнутом. Толстый прикрикивал: «Хоп!», дёргая за цепь, пускался в пляс, но медведь на четвереньках еле стоял, всё время валился на бок. Глаза его испуганно блестели. Он приоткрыл пасть, и стало видно, что зубы у него все поломаны, он бы и ребёнка не смог укусить.

Макдьюи ждал. Он не знал, что будет, он знал только, что глядит на всё глазами Лори и заплаканными глазами Джорди. Медведь был очень худой, шкура у него на ляжках висела мешком, как штаны у клоуна, и Макдьюи подумал, что в жизни не видел такого жалкого зрелища.

Зверь снова упал, толстый дёрнул его за цепь, а парень ударил в нос рукояткой кнута, и чёрная струйка блеснула в свете факелов.

Макдьюи услышал, как кричит Лори; он не помнил, как вырвался от неё, как кинулся к сцене, но хорошо запомнил, с какой силой и радостью ударил парня кулаком в лицо. Попади он в висок, цыган бы умер. Но он только разбил ему нос и повалил навзничь на дощатый пол сцены.

Тут ветеринар вырвал у дрессировщика кнут и заорал: «Пляши, кабан! А ну, пляши!»

Зрители закричали: «Браво!», «Так его!», «Поделом!» — но в дело не вмешивались и даже побежали прочь, когда услышали топот копыт. Сбежал и пьяный дрессировщик. Парень лежал навзничь, прижимая ладонь к разбитому лицу, а медведь лежал на брюхе, как-то странно распластавшись, и пытался лизнуть свой нос.

Когда к сцене подскакали человек пять, Макдьюи крикнул:

— Кто у вас тут главный?

Увидев, что парень весь в крови и рыжебородый пришелец их не боится, цыгане растерялись и не стали нападать. Один из них сказал:

— Король Таргу у себя, в фургоне. Если он вам нужен, можете зайти туда.

Макдьюи заорал оставшимся зрителям:

— Идите домой! Представления не будет! — Он подошёл к Лори, которая стояла на коленях и, положив левую руку медведю под голову, отирала ему кровь платком.

— Идите и вы, Лори, — сказал он. — Всё в порядке, но могут быть… ну, затруднения. Пожалуйста, идите домой.

Она встала и пошла рядом с ним туда, где был король Таргу. Люди расступились перед ними, но проход был так узок, что они касались цыган плечами, а когда они проходили, те сразу смыкались за их спинами.

От гнева и жалости Макдьюи забыл о страхе. Он знал, что свалит короля Таргу с ног, как того парня, даже если он — великан.