Хо Ши Мин - Евгений Кобелев

Сведения, о которых Нгуен упомянул в разговоре с Мануильским, подтвердились в первые же дни по приезде в Кантон. В Южном Китае действительно осело немало вьетнамских политэмигрантов — одни добрались сюда из Франции, чтобы, как и Нгуен, быть поближе к родине, другие бежали из Индокитая, спасаясь от преследований колониальной охранки. Вьетнамцы работали в различных учреждениях Кантонской республики, служили в ее Народно-революционной армии, учились в академии Вампу.

Еще в Москве Нгуен прочел в китайских газетах о неожиданном покушении на генерал-губернатора Индокитая Мерлэна, находившегося проездом в Шамяне. Позже установили, что покушение совершил вьетнамский патриот Фам Хонг Тхай. Под видом журналиста с футляром для фотоаппарата, в котором находилась бомба, он проник на прием, устроенный властями Шамяня в честь высокого французского гостя. В результате взрыва брошенной им бомбы погибло несколько офицеров из свиты Мерлэна, сам же генерал-губернатор, лишь слегка задетый, остался жив. Фам Хонг Тхай, спасаясь от погони, бросился с моста в реку, пытался доплыть до другого берега, но силы оставили его, и мутные волны Жемчужной поглотили юного героя.

Власти Шамяня немедленно обвинили кантонское правительство в «большевистской анархии», в попустительстве террористам. Ляо Чжункай, назначенный к тому времени губернатором Кантона, дал достойную отповедь шамяньским властям и взял под защиту погибшего вьетнамского патриота и его единомышленников. Друзьям Фам Хонг Тхая разрешили похоронить его на центральном кантонском кладбище рядом с могилами борцов и мучеников китайской революции.

К ним-то, боевым товарищам юного героя, и начал искать Нгуен подходы, осмотревшись в новых краях. Это удалось сделать довольно быстро — отголоски «шамяньского покушения» еще были живы в политических кругах города, к тому же ему помогли русские советники, поддерживавшие связи с вьетнамскими патриотами.

Встреча с единомышленниками Фам Хонг Тхая произошла в одной из серых, безликих лачуг, каких немало в китайской части города. Окна ее выходили на такую узкую улочку, что на ней едва могли разъехаться двое рикш. Хо Тунг May, Ле Хонг Шон, Ле Хонг Фонг — они называли Нгуену свои имена с характерным нгеанским акцентом, который вьетнамец никогда не спутает ни с каким другим. Все трое оказались его земляками. Внимание Нгуена особенно привлек самый молодой из них — Ле Хонг Фонг, или «Красный ветер», — широкоплечий, крепко сбитый юноша с волевым лицом и гордо посаженной головой.

Казалось, эти люди, юные, по-мальчишески застенчивые, только вчера простились с родным домом, со школьной скамьей. Но у них были темные, мозолистые ладони рабочих, а в глазах, глядевших смело, с вызовом, светилась неутоленная жажда борьбы. Во Вьетнаме говорят: молодой бамбук легко гнется. Новые знакомые Нгуена решительно опровергали эту народную мудрость. Они заметно отличались от своих соотечественников-патриотов, с которыми Нгуен встречался и в юношеские годы на родине, и живя во Франции. Перед ним сидели представители нового поколения противников колониального режима. В судьбах их как в капле воды отразились глубокие перемены, происшедшие во Вьетнаме за годы скитаний Нгуена на чужбине, особенно в послевоенный период.

Ослабленная войной французская буржуазия с удвоенной силой принялась выкачивать богатства из своих многочисленных колоний. Французский капитал, утративший в результате войны и особенно после выхода России из мировой капиталистической системы многие традиционные сферы приложения, еще активнее устремился в Индокитай. Во Вьетнаме происходило бурное развитие промышленности, повсюду прокладывались железные и шоссейные дороги, строились фабрики, заводы, порты, в городах возникали как грибы торгово-промышленные фирмы и банки, в деревнях — крупные плантационные хозяйства по производству каучука и других технических культур. Прибыли колонизаторов росли, но одновременно с ними росли и ряды вьетнамского пролетариата. В начале 20-х годов он все решительнее заявляет о себе на политической арене, его борьба выходит за рамки ограниченных протестов против экономической несправедливости, принимает боевые формы политических стачек.

Стремясь расширить социально-политическую базу колониального господства, французские власти провели во Вьетнаме ряд либеральных реформ, в первую очередь в области просвещения. Эти реформы сопровождались безудержной пропагандой «цивилизаторской миссии матери Франции». На сцену вышли наемные писаки, которые восхваляли западную цивилизацию, восторженно кричали о выгодах «франко-аннамского сотрудничества».

Но просветительские реформы открыли одновременно шлюзы и для других процессов. Новая вьетнамская письменность куок-нгы быстро распространилась по стране. С каждым днем появлялось все больше газет и книг, издававшихся на ней. Началась книжная лихорадка. Образованные вьетнамцы, особенно школьники и студенты, с упоением читали все, что попадало во Вьетнам, пройдя сквозь сито полицейской цензуры, на вьетнамском, китайском и французском языках. С особым усердием, до дыр зачитывали книги, затрагивавшие крупные социально-политические проблемы, о которых во Вьетнаме, задавленном феодально-колониальными крепостническими порядками, прежде не имели даже представления.

Если Нгуен за годы скитаний на чужбине добрался до вершины мировой общественно-политической мысли, стал носителем и активным поборником самого передового революционного учения — ленинизма, то на родине его сверстники и следовавшее за ними поколение все еще брели в полутьме поисков, жадно впитывая новые для них понятия свободы, равенства, братства, идеи французских просветителей, зачитывались печальными строками Лян Цичао, будившими чувство национальной гордости, рождавшими жажду обновления, сопоставляли между собой достоинства и недостатки различных политических доктрин — «трех народных принципов» Сунь Ятсена, учения Ганди о «сарводайе» — обществе всеобщего благоденствия и «сатьяграхе» — ненасильственной борьбе, разновидностей социалистических теорий Прудона, Бланки, утопистов. Только после образования ФКП во Вьетнаме постепенно стали появляться труды К. Маркса и В. И. Ленина во французском переводе, доставлявшиеся тайно, морским путем, поэтому круг их читателей был поначалу крайне узок, зато стремительно распространялись содержавшиеся в них идеи, так как их семена падали в благодатную, подготовленную почву. Именно в эти годы, на несколько десятилетий позже, чем в Европе, в политическом лексиконе образованной части вьетнамцев и во вьетнамском языке утвердились и стали привычными такие слова и понятия, как «буржуазия», «пролетариат», «право наций на самоопределение», «империализм», «колониализм», «буржуазно-демократическая революция» и другие.