Суздаль. История. Легенды. Предания - Надежда Ионина

Первыми в Спасо-Евфимиев монастырь попали драгун Никанор Рагозин, отставной капитан Иван Немчинов, Михаил Васильев — слуга князя Урусова (всего десять человек). Но в обители содержали не только душевнобольных, которых размещали в больничных кельях при церкви Николая Чудотворца, отделявшейся от монастыря оградой. Цель и назначение тюрьмы быстро изменилось, и из места содержания безумных колодников она быстро превратилась в место ссылки лиц, провинившихся против церкви и религии — сектан-тов, раскольников, вероотступников и последователей самых различных религиозных течений. День и ночь монастырская тюрьма была на замке, а единственные ворога, которые вели в нее, постоянно охранялись часовыми.

Некоторые из узников содержались в монастырской тюрьме такое время, которое превышало сроки наказания, установленные уголовным законом за самые тяжкие преступления. Непременным условием освобождения из монастырского заточения было полное раскаяние и "чистосердечное отречение" от всех своих "заблуждений" и еретических мыслей. Однако люди, убежденные в правоте своих взглядов, предпочитали окончить дни свои в неволе, но ни от чего не отступиться. А так как в монастырские тюрьмы попадали обычно люди именно такого склада, то очень немногие из них получали свободу, большинство же оставалось там до конца жизни.

Почти 35 лет находился в арестантском отделении священник Золотницкий, дьякон Н.И. Добролюбов (из Нижегородской губернии) провел в монастырской тюрьме 27 лет. Столь длительные сроки заключения превращали узников в мучеников: одни из них страдали за верность своей секте, другие — за расхождение по некоторым вопросам с Православной церковью… А иеромонах Кирик и вовсе двенадцать лет просидел в арестантском отделении "не за какие-нибудь безнравственные преступления, а за свою болезненную раздражительность". В 1900 году Священный Синод направил в тюрьму Спасо-Евфимиева монастыря крестьянина Ермолая Федосеева (Самарская губерния) за то, что тот "жил в пещере и своей лицемерной праведностью привлекал к себе массы простого народа".

В тюрьме Спасо-Евфимиева монастыря сидели также и за "непристойное поведение", и за различные уголовные преступления, и за другие провинности. В начале XIX века несколько лет просидел в арестантском отделении Спасо-Евфимиевой обители один из сыновей графа Кирилла Григорьевича Разумовского, обвиненный в непочтительности к отцу: он поднял (или только хотел поднять) руку на родителя. Впоследствии дерзкий сын впал в помешательство или уже был в таком состоянии, когда был заключен в монастырскую тюрьму. Умер он на свободе в 1825 (или 1826) году.

Конец тюрьме Спасо-Евфимиева монастыря положила приближавшаяся революция 1905 года. Указом 1904 года последние узники арестантского отделения были освобождены, и среди них — крестьянин Федор Ковалев (из Херсонской губернии), замуровавший заживо около двадцати человек (своих родственников и единомышленников) во время всеобщей переписи, которую считал делом Антихриста.

За распространение штунды

В предыдущей главе указывалось, что узников отправляли в Спасо-Евфимиев монастырь "по причине исступления его в уме", "для содержания по сумасшедствию", "по причине помешательства ума его" и т. д. А в сентябре 1894 года в "арестантское отделение" обители был доставлен Василий Осипович Рахов, которого инструкция предписывала "держать там до обнаружения им искреннего раскаяния и исправления".

Он был сыном состоятельных родителей и в начале 1880-х годов работал в Архангельске в одной из торговых контор богатой немецкой фирмы. Было ему тогда 22 года, и ожидала его блестящая житейская карьера, как вдруг он, к ужасу родных и немалому изумлению знакомых, бросил службу и куда-то исчез. Через некоторое время следы его обнаружились в глухой деревушке Пинежского уезда, где он, переходя от избы к избе, обучал грамоте и Закону Божьему деревенских ребятишек. Взрослым помогал советом и делом, а по вечерам и в праздники читал им книжки религиозного содержания. Он успешно боролся с грубостью и пьянством мужиков, и женщины, натерпевшиеся от пьяных мужей, не уставали благодарить провидение, что оно послало им такого человека. Бедность народа, его невежество и беспробудное пьянство — все возбуждало в Рахове глубокое сострадание, и он, насколько позволяли силы, вносил в окружающий его ужас утешение и помощь.

Местному священнику деятельность В.О. Рахова показалась подозрительной: "Человек молодой, с образованием — и вдруг поселяется в деревне, учит ребят, читает мужикам книжки. А кто ему это разрешил? Имеет ли он на это надлежащее свидетельство?". В результате начавшихся дознаний против В.О. Рахова возбудили уголовное дело, и ему ничего не оставалось делать, как вернуться в Архангельск.

Но дома он пробыл всего несколько дней, а после опять исчез — на этот раз надолго. Только через два года оказался он на родине, исходив за это время пешком весь юг России, побывав на Святой горе Афон и в Палестине. Наконец В.О. Рахов оказался в Одессе и поселился на одной из городских окраин. Он пришел в ужас от страшной и безысходной нужды, в которой жили там люди, и решил призвать богатое одесское общество помочь этим несчастным и обездоленным.

Каждый вечер богатые одесские семейства собирались в театре, и В.О. Рахов идет туда. Он занял место в партере, и в первый же антракт, как только упал занавес, вышел на сцену и обратился к публике с горячей речью, описал нужду и нищету одесских бедняков и призвал прийти им на помощь. Нетрудно представить, что было потом: его тут же схватила полиция, доставила в участок, а потом отправила в Архангельск.

В родном городе В.О. Рахова посадили в тюрьму за распространение штунды. Местное духовенство нашло, что он не исполняет некоторые православные обряды, а книжки, которые читает народу, не вполне согласны с православным учением. Полиция провела самые тщательные обыски, но ничего подозрительного не нашла. Суд оправдал В.О. Рахова, так как ничего преступного в его действиях не было, и его выпустили на волю.

Вскоре после этого В.О. Рахов опять ушел на юг России, а через год его снова препроводили в Архангельск — на этот раз из Киева. В родном городе он отдается деятельному служению ближним, следуя своему лозунгу: "Все для других, ничего для себя". С раннего утра и до глубокой ночи он посещал городские ночлежки, приюты и различные трущобы, где ютились бедность, порок и преступления; учил добру, грамотным раздавал книги, мирил ссорившихся — в общем, помогал, чем только мог. В голодный 1822 год он открыл в разных концах города несколько столовых, в которых кормились все бездомные и бедняки, а также приходившие богомольцы. На одной из окраин Архангельска устроил мастерские и дом трудолюбия, где бедняки, не имевшие своего инструмента и средств завести дело, занимались различными ремеслами. Затем В.О. Рахов устроил детский приют, куда принимались сироты — от грудного возраста и до 14 лет.

Не было у него ничего своего личного, заветного, с чем бы ему было жалко расстаться. Всем, что имел, он делился с неимущими, босяками и нищими. Так, однажды в жестокий мороз, встретив оборванца, он отдал ему свою лисью шубу, незадолго до того подаренную отцом. Естественно, вся городская голытьба смотрела на В.О. Рахова как на своего благодетеля и чуть ли не молилась на него. Но в 1894 года архангельский архиерей возбудил ходатайство перед Священным Синодом о заточении В.О. Рахова за распространение штунды, и в октябре того же года было получено распоряжение об отправке его в тюрьму суздальского Спасо-Евфимиева монастыря.

У читателя может возникнуть невольный вопрос: "За что так жестоко пострадал этот редкий человек, стремившийся делать только добро? За что разбита его молодая жизнь? Неужели только за то, что вся деятельность его была направлена на пользу ближним?".

В упоминавшемся уже исследовании А.С. Пругавина говорится, что немецкий пастор Яков Шпепер первый почувствовал необходимость сблизить тех христиан, которые более других "алчут духовной пищи и проникновения в глубь христианства". Он положил начало частным религиозным собраниям протестантов вне их кирхи; члены этих собраний изучали Библию и пели религиозные гимны, а потом решили образовать из себя "очаги живого христианства" — ту возбужденную и мистически настроенную среду, которая склонна к новым религиозным течениям.

В начале XVIII века братства штундистов были распространены в Вюртемберге и Бадене (Германия) и в Швейцарии. Отсюда они проникли в немецкие колонии юга России — видимо, здесь В.О. Рахов и познакомился с их учением. Таким образом, в среде русских и украинских крестьян штундизм возник во второй половине XIX века под влиянием протестантизма[56]. На первых порах штундисты ставили в России задачу объединить "детей Божиих разных церквей и наименований". Однако впоследствии такое объединение предполагало широкое распространение в массах основ протестантизма, когда другие — не протестантсткие верования — должны будут в общем потоке исчезнуть сами по себе. И постепенно последователи штундизма перестали ходить в православные церкви, исполнять православные обряды, чтить святые иконы.