Таня Гроттер и Исчезающий Этаж - Дмитрий Емец

Они уже собрались улетать, когда Таня заметила справа от березы, ближе к роще, странное облачко, чем-то напомнившее ей человеческий силуэт. Это была Недолеченная Дама. Она уныло плыла по лугу, изредка по шею погружаясь под землю, чтобы коснуться носом полевых цветов и вдохнуть их запах.

– Да, я знаю, что нам, привидениям, солнце смертельно опасно. Но нет, не смейте гнать меня в сырость и тьму этой кошмарной башни! Лучше я погибну здесь! Замучаю себя до смерти! – с надрывом простонала Недолеченная Дама, едва заметив ребят.

– С чего ты решила, что погибнешь? – хмыкнул Баб-Ягун. – Ты же была недавно у моей бабуси. Ягге сказала, что для призрака у тебя просто бычье здоровье и цветущий вид.

– Не смей так разговаривать с женщиной! – оскорбилась Дама. – Твоя бабка ничего не понимает в благородных недугах! Пусть лечит свои насморки и мозоли! Я знаю, что мне грозит смерть, и я приму ее с до… с достоинством!

Недолеченная Дама уронила голову на грудь и горько зарыдала. Ребята переглянулись. Конечно, Дама была известная всему Тибидохсу паникерша, но ведь и у паникерши должен быть какой-то повод.

– Вчера ночью я снова встретила Короля Привидений… – произнесла она сквозь слезы.

– Это невозможно! Он появляется только в Новогоднюю ночь! – заспорил Баб-Ягун.

– Но это был точно он… Он посмотрел на меня и мерзко улыбнулся жабьим ртом. И у кого еще может быть такой горб? А потом, потом он исчез в стене… – глотая слезы, произнесла Дама.

– Где это было?

– В старой части Тибидохса, у мастерской магических предметов. Я любила плакать там в одиночестве, но больше я туда ни за что не пойду… Там теперь все время кто-то шатается, особенно ночью. Топает, мешает плакать, и эта статуя рыбы так громко скрежещет…

– Статуя рыбы скрежещет? – не поверила Таня.

– Ну да, он же ее все время отодвигает! – раздраженно воскликнула Дама.

Ей было досадно, что ее расспрашивают о такой ерунде, вместо того чтобы жалеть.

– Кто отодвигает? Король Привидений?

– ДА НЕТ, НЕ КОРОЛЬ! – завопила окончательно выведенная из себя Дама. – О жалкие тупицы, вы отравляете мне последние минуты! Зачем Королю что-то двигать, когда он может проходить сквозь стены? Говорят вам, что Король там был не один! С ним еще шел какой-то тип в оранжевом плаще!

Таня почувствовала, как ее рука сама собой вцепляется в смычок.

– В оранжевом плаще? Кто он, ты его узнала?

Недолеченная Дама возмущенно уставилась на нее:

– Я же была в шоке! Да и вообще я не приглядывалась! Я заочно презираю всех, кому безразлично мое здоровье!.. А теперь, прошу прощения: в это время суток у меня по плану двадцатиминутный обморок. Всегда надо серьезно относиться к своим обязанностям!

Дама зарябила, надвинула на глаза соломенную шляпу с розочкой и, томно закатив глаза, сползла в обморок. Но даже в обмороке она не забывала поглядывать на часы.

– Статуя рыбы и мастерская… Снова они… Это ведь там я нашел скатерть-самооборонку. Надо будет туда еще раз наведаться… – сказал Ванька.

– Только после матча! – упрямо заявил Баб-Ягун. – Сейчас нам с Таней надо хорошо спать по ночам, чтобы бабаи нас позорно не вздули. Ясно тебе?

– Ясно, – кивнул Ванька.

Он сорвал травинку и стал ее задумчиво пожевывать, поглядывая в сторону громадной каменной черепахи Тибидохса, упиравшейся в небо острыми наростами-башнями. Такое смирение показалось Тане подозрительным.

За день до матча прилетели бабаи. Весь Тибидохс высыпал на стены встречать их. Не было ни одной бойницы, из которой не выглядывала бы чья-нибудь любопытная физиономия. Гуня Гломов на радостях ухитрился даже свалиться с крепостного зубца и по самую шею был теперь в корсете из гипса, под которым ползали костеростки.

Все преподаватели, кроме Тарараха, которого Соловей попросил еще раз посмотреть Гоярына, толпились на верхней галерее Большой Башни.

Сарданапал, с благоухающими усами, с расчесанной бородой, негромко обсуждал что-то с Медузией. Профессор Клопп нетерпеливо семенил по галерее на своих тонких кривых ножках, то и дело поправляя висевшую на жилетке огромную иностранную медаль, которой, по слухам, наградил его великий Мерлин. По другим же слухам, эту медаль Клопп просто где-то нашел и забыл вернуть владельцу.

Зубодериха мечтательно улыбалась, поглядывая то вдаль, откуда должны были появиться бабаи, то в книгу диалогов Платона, с которым она была когда-то лично знакома.

Поклеп Поклепыч, одетый в новенький эсэсовский мундирчик (военный трофей 1945 года, память о взятии Рейхстага советскими войсками), был великолепно выбрит. Из расстегнутой кобуры у него торчал тугой свиток бересты с приветственной речью.

Завуч то и дело многозначительно похмыкивал и поправлял вставленный в глаз монокль. Рядом с ним из огромной бочки торчала голова русалки, которую он как-то ухитрился перетащить на Башню. Чтобы русалка не брызгалась, вода в бочке была лишь на самом дне.

Даже Безглазый Ужас, самый жуткий призрак Тибидохса, выплыл на стену в Инвалидной Коляске, которую он использовал, когда хотел нагнать на кого-нибудь особенный страх. Ужас нехорошо ухмылялся. На нем была заляпанная кровью рубашка, в каждой вене у него торчало по капельнице, а в рот ныряла резиновая трубка.

Никогда прежде призрак так кошмарно не наряжался. Таня подумала, что бабаев ждет незабываемая ночь. Поручик Ржевский тоже неплохо подготовился. Все ножи и кинжалы, торчавшие у него в спине, были начищены и наточены. Изредка безбашенный призрак как бы случайно приоткрывал принесенный с собой мешок, до краев наполненный динамитными шашками.

Под руку с поручиком, томно поправляя шляпку, прохаживалась Недолеченная Дама. Похоже было, что от предыдущего обморока она благополучно оправилась, а падать в новый было еще не время. Однако на всякий случай Дама то и дело поглядывала на часики, чтобы не упустить момент.

– Внимание, школа! Заклинание перехода сработало! Они летят! – донесся сверху зычный крик Сарданапала.

Таня встала на цыпочки, нетерпеливо всматриваясь в белые кучевые облака, которыми Тибидохс был обложен точно пуховыми подушками.

Когда стоявшие на стенах вконец уже потеряли терпение, из ближайшего к ним облака вынырнуло нечто, смахивающее на журавлиный клин. Бабаи летели в строгом порядке. Впереди тренер, в центре дракон, а по обе стороны от него с идеально равным интервалом десять игроков.

Мохнатые, широкоплечие, эти древние египетские полубоги ужасно походили на обезьян-бабуинов, разве что были повыше ростом и имели более осмысленный вид. Поджав под себя ноги, они сидели на небольших плетеных ковриках с кистями, скользивших по воздуху с поразительной и даже отчасти подозрительной стремительностью.

Вероятно, команды коврикам отдавались мысленно или голосом, поскольку руки у бабаев оставались свободными. По стене прокатился печальный вздох. Все игроки и болельщики Тибидохса мигом сообразили, что свободные руки дают бабаям неоспоримое преимущество. Попробуй поймать мяч, когда вторая рука вцепилась в смычок или в трубу пылесоса, а вот двумя руками – как нечего делать!

– Эх! – удрученно вздохнул Юрка Идиотсюдов. – Теперь понятно, почему их почти никому не удавалось разбить!

Подлетев к стене Тибидохса, тренер бабаев Амат – низкорослый, очень толстый, со свисавшими точно у бульдога щеками – оглянулся и что-то крикнул своим. В тот же миг все бабаи разом, как на параде, повернулись и стали облетать Тибидохс кругом почета.

Они летели нарочито медленно. Неподвижные, замершие как истуканы, они буквально приросли к коврикам, увешанным десятками небольших амулетиков.

– Знаем мы эти «почетные круги»! Запугивают! – сплюнув в сторону, негромко сказал нападающий Семь-Пень-Дыр.

Приблизившись к Большой Башне, бабаи уже без всякой команды резко взмыли вверх и замерли, позволяя облепившим стены зрителям рассмотреть своего дракона.

Дуся Пупсикова в ужасе завизжала. Да что там Дуся Пупсикова – даже Таня ощутила предательскую дрожь в коленях.

Египетский дракон был коричневатым, с небольшой мордой. Там, где она переходила в шею, ее защищали сросшиеся с головой костяные щитки с острыми наростами. Нижняя челюсть была намного крупнее верхней. Два острых и тонких клыка выступали вверх почти вертикально, немного приподнимая складчатую кожу верхней губы и мешая ей опуститься. Благодаря этому рот египетского чудовища казался приоткрытым, но не настолько, чтобы забросить туда мяч.

Зеленые, лишенные зрачков глаза дракона походили на два гигантских изумруда, которые то меркли, то ослепительно вспыхивали. Смотреть в них было опасно: голова начинала кружиться, а воля слабеть.

Склизская, явно пропитанная ядом чешуя светлела к брюху, становясь грязно-желтой. Огромные кожистые крылья, легко державшие дракона в воздухе, заканчивались несколькими острыми шипами, один из которых – верхний – был как наконечник копья. Длинный и гибкий хвост завершался костяным шаром размером эдак с небольшую кувалдочку, которым, безусловно, было бы крайне неприятно получить по макушке.