Избранные труды - Арон Трайнин

Однако и в этих случаях жизнь вносит коррективы и уточнения в общую формулу закона. Так, очевидно, что доведение до самоубийства чаще всего совершается по неосторожности, ибо умышленное доведение до самоубийства граничит с убийством, притом с убийством в весьма коварной форме, – убийством, совершаемым руками самой жертвы. Здесь, таким образом, как и при понимании всех элементов состава преступления, не должна быть утеряна связь с реальной действительностью.

Как видно из приведенного выше анализа умысла и неосторожности как элементов состава преступления, закон в ряде случаев оставляет некоторую неточность в том, достаточно ли для конкретного состава наличия неосторожности, или же необходим умысел, или же возможны обе формы вины – умысел или неосторожность. Вывод, который диктуется этим положением, заключается в том, чтобы при издании нового Уголовного кодекса законодатель внес в редакцию норм Особенной части Уголовного кодекса надлежащие уточнения и тем самым устранил неясности в требовании для конкретных составов умысла или неосторожности[114].

Проблема форм вины разработана в теории социалистического уголовного права с большой полнотой. Тем не менее вопросы, связывающие проблему вины с проблемой состава преступления, продолжают оставаться в тени.

Непосредственная связь вины с составом преступления находит свое выражение не только в том, что умысел или неосторожность, как подробно было развито выше, являются необходимыми элементами каждого состава преступления. Связь вины и состава идет значительно далее и глубже. Дело в том, что определение форм вины как психического отношения лица к общественно опасным последствиям его действия (или бездействия) оставляет без ответа весьма существенный вопрос: о каких последствиях здесь идет речь, точнее, какой круг фактических признаков охватывается «последствием», которые виновный предвидел, желал, допускал, должен был предвидеть и т. д.; каково реальное содержание умысла и неосторожности?

Статья 10 УК РСФСР признает умышленно действующими лицами тех, которые предвидели общеопасный характер последствий своих действий, желали этих последствий (прямой умысел) или сознательно их допускали (эвентуальный умысел), и неосторожно действовавшими – тех, которые не предвидели последствий своих поступков, хотя и должны были предвидеть их, или легко мысленно надеялись предотвратить такие последствия. В этих формулах закона четко определено отношение субъекта, действовавшего умышленно или неосторожно, к последствиям: субъект эти последствия желал, допускал, предвидел и т. д. Однако ст. 10 УК РСФСР не содержит и не может содержать подробных указаний, о каких общественно опасных последствиях здесь идет речь, какой круг фактических признаков охватывается понятием «последствие». Между тем эти указания весьма существенны для понимания форм вины и их связи с составом преступления, для решения всей проблемы уголовной ответственности.

Обратимся к следующему примеру.

Иванов задумал украсть часы у Семенова. Иванов заметил, что Семенов завернул часы в газету и спрятал сверток в карман. Иванов вытащил из кармана Семенова сверток, но оказалось, что – это другой сверток, не с часами, а с деньгами. Имеется ли в действиях Иванова состав преступления, и какого именно? Иванов не «предвидел» и не «желал» похищения денег: он имел в виду похитить часы. Может быть, в таком случае в действиях Иванова согласно ст. 10 УК РСФСР умысла нет и, следовательно, нет и кражи, ибо по неосторожности кража совершена быть не может? Такой вывод был бы, конечно, неверен. Его порочность непосредственно связана с ошибочным толкованием характера «последствия», о котором говорит ст. 10 УК РСФСР и в понимании которого учение о составе преступления должно играть решающую роль.

Дело в том, что последствие – понятие весьма широкое. Оно слагается из огромного, по существу неисчислимого количества признаков: газета была помята, газета была сложена в четыре раза, шрифт на ней украинский, денег 100 рублей за № 25690, 25691 и т. д. и т. д. Последствие в широком смысле складывается, таким образом, из целого ряда этапов и фактов, ибо в жизни каждое явление– в том числе и действие, приводящее к определенному последствию, весьма различно и своеобразно, – все зависит от конкретной обстановки. Совершенно ясно, что предвидение и желание последствия в этой его конкретной полноте не только в уголовно-правовом смысле, но и вообще неосуществимо; поэтому если в содержание умысла вкладывать знание и желание (или в понятие неосторожности – долженствование и возможность знать) столь многочисленных и в огромной своей части неуловимых признаков, то это означало бы на деле совершенный отказ от требования вины, ибо таким всезнанием последствия никто обладать не может; но ведь, с другой стороны, вина – необходимый элемент состава. Очевидно, понятие «последствие», которое согласно ст. 10 УК РСФСР желает, предвидит или должен предвидеть виновный, охватывает не все признаки, а лишь некоторые из них. Следовательно, и здесь – при конструкции последствия в смысле ст. 10 УК РСФСР – необходимо выделение, необходим отбор ограниченной группы характеризующих последствие признаков.

Каковы эти признаки?

В статье «Дебаты по поводу закона о краже дров» К. Маркс писал: «Собирание валежника и кража леса – это, следовательно, существенно различные явления. Объекты различны, не менее различны и действия в отношении объектов, следовательно, умысел должен быть различный, ибо какое же объективное мерило можем мы приложить к умыслу, помимо содержания действия и формы действия?»[115].

Общее учение о составе преступления дает возможность пояснить и конкретизировать эти положения. На основе этого учения можно с полной определенностью установить следующее положение: лишь те фактические признаки происшедшего события должны охватываться умыслом, которые образуют элементы состава соответственного преступления.

Выше были намечены четыре группы элементов, характеризующие каждый состав: 1) элементы, характеризующие объект преступления, 2) элементы, характеризующие объективную сторону преступления, 3) элементы, характеризующие субъекта преступления, и 4) элементы, характеризующие субъективную сторону преступления. Две последние группы элементов, характеризующие субъект и субъективную сторону состава, сами находятся в сфере субъективной и чертами, характеризующими «последствие», о котором говорит ст. 10 УК РСФСР, обладать не могут. Отсюда ясно, что умысел виновного должен распространяться на две первые группы элементов: элементы состава, характеризующие объект преступления, и элементы состава, характеризующие его объективную сторону[116].

Поэтому умышленно действует тот, кто предвидел и желал наступления тех фактических признаков последствия, которые образуют с точки зрения закона конкретный состав умышленного преступления, или, точнее, элементы, которые характеризуют его объект и объективную сторону; неосторожно действует тот, кто предвидел и легкомысленно рассчитывал избегнуть или не предвидел, хотя должен был предвидеть, наступления тех именно фактических признаков последствия, которые образуют с точки зрения закона конкретный состав неосторожного преступления. Именно поэтому Иванов в приведенном выше примере, предвидевший и желавший тайного похищения чужой вещи, тем самым предвидел и желал наступления всех фактических элементов, образующих состав кражи; он, следовательно, действовал умышленно; таким образом, как будто существенный признак – похищение денег вместо часов, – которого не предвидел Иванов, не меняет (не устраняет и не ослабляет) его умысла, ибо этот признак, характеризующий объект (деньги или часы), находится за пределами состава: закон не говорит, что кража есть похищение часов или похищение денег. Отсюда последователен и другой вывод: как только знание или незнание касается признака, образующего элемент состава, он непременно должен оказаться включенным в содержание умысла. Так, если Иванов, похищая деньги из кармана Петрова, не знает, что эти деньги принадлежат государственному учреждению. Иванов за кражу социалистического имущества отвечать не может, ибо в данном случае остался неизвестным Иванову фактический признак – социалистическая собственность, который являлся элементом состава особого вида кражи – кражи социалистического имущества; незнание же фактического признака, образующего элемент состава, исключает, как было указано выше, умысел и, следовательно, в данном случае – ответственность за хищение социалистической собственности. Так, Судебная коллегия Верховного Суда СССР в определении от 1 апреля 1944 г. по делу К. о краже 10 кг соленой капусты указала: «Должен, прежде всего, возникнуть вопрос, можно ли данную кражу квалифицировать как кражу общественного имущества, поскольку она совершается не из общественного склада, а из помещения, принадлежащего лично члену колхоза. Как кражу общественной собственности при этом условии ее можно квалифицировать только в том случае, если К., совершивший ее, знал, что похищаемая им капуста принадлежит колхозу. Как показал К., он и малолетний К. договорились с сыном Л. о том, что последний даст им обоим капусту в обмен на лыжи. Когда они вдвоем в отсутствие Л. пришли за капустой, то малолетний Л. помогал им вынимать ее из погреба, но наложили они капусту, принадлежащую не Л., а колхозу. Однако из этих показаний нельзя установить, знали ли они о принадлежности похищенной капусты колхозу, или они узнали об этом после совершения кражи. Поэтому, не говоря уже о том, что суд назначил К. несоразмерно тяжкую меру наказания, нельзя признать обоснованной самую квалификацию данного преступления по п. “г” ст. 162 УК РСФСР, т. е. как “кражу социалистической собственности”».