1939: последние недели мира. Как была развязана империалистами вторая мировая война. - Игорь Овсяный

Тонкий дипломат, он лишь в самом конце беседы затронул вопрос о договоре 1926 г.

– Опыт Польши заставляет сомневаться в прочности заключаемых Германией пактов о не нападении, – иронически заметил Молотов.

Что касается Берлинского договора, то нарком выразил удивление – действительно ли посол считает, что пакт еще находится в силе, а не перечеркнут другими, более поздними акциями германского правительства? На попытки Шулленбурга углубиться в обсуждение политических аспектов советско-германских отношений он ответил лаконичной фразой: СССР стремится к нормальным отношениям со всеми странами.

Гитлеровской дипломатии пришлось бить отбой. Риббентроп скептически оценивал возможность воспрепятствовать заключению англо-франко-советского пакта и в то же время опасался, что информация о германских демаршах в Москве может отрицательно сказаться на взаимоотношениях с Японией, привлечение которой к фашистскому блоку оставалось желанной целью министра. Шулленбург получил указание строго выдержать паузу: «…в сфере политики было сказано уже достаточно… на этом этапе мы не должны выступать инициаторами таких разговоров».

Вскоре, однако, в плохо замаскированном виде германская сторона предприняла новый шаг. Итальянский посол в Москве Россо, действуя по поручению Чиано, в беседе с заместителем наркома В.П. Потемкиным 4 июля 1939 г. заметил, что, по имеющимся у него «сведениям из Рима», германское правительство «искренне стремится к улучшению отношений с Советским Союзом». Как и в приведенном выше случае, В.П. Потемкин лаконично ответил: нормальные отношения между Германией и СССР отвечали бы интересам мира.

10 июля Хильгер, встретившись с наркомом внешней торговли А.И. Микояном, передал ему полученные из Берлина предложения о возобновлении экономических переговоров, содержавшие ряд уступок по интересовавшим СССР вопросам. Советское правительство не спешило с ответом. Оно добивалось достижения договоренности в переговорах с Англией и Францией на основе врученных их представителям 3 июля советских предложений.

Напомним, что в середине июля переговоры по вине западных держав зашли в тупик. 17 июля, в соответствии с выдвинутым в начале переговоров условием об одновременном подписании военной конвенции как составной части пакта, Советское правительство поставило вопрос, согласны ли западные державы приступить к военным переговорам. Французский посол дал положительный ответ, представитель Англии заявил, что необходимо предварительно достичь договоренности по тем вопросам, по которым Лондон и Париж вели уже долгие препирательства. Нежелание англо-французской дипломатии пойти на подписание эффективного и честного договора с СССР становилось все более очевидным. Между тем 17 июля в Лондон на «китобойную конференцию» прибыл Вольтат, секретные переговоры которого с официальными представителями британского правительства были описаны выше. 18 июля он имел встречу с Г. Вильсоном, 20-го – беседу с Хадсоном, сведения о которой в сенсационной форме просочились в печать. Нет необходимости подробно излагать, какую серьезную угрозу представляло бы создание в Европе в результате англо-германского сговора единого антисоветского фронта.

22 июля в советской прессе было опубликовано сообщение Наркомвнешторга, где говорилось о возобновлении экономических переговоров с Германией. Этот шаг правительства СССР был важным и своевременным. Он активизировал общественное мнение в странах Запада в пользу скорейшего заключения англо-франко-советского договора о взаимопомощи и вместе с тем содержал серьезное предупреждение хитроумным политиканам в Лондоне и Париже, всячески саботировавшим его подписание.

25 июля западные державы сообщили о своем согласии начать переговоры по военным вопросам и направить в этих целях в Москву свои миссии.

Известный западногерманский автор М. Фрёунд, издавший три тома документов, посвященных истории возникновения второй мировой войны и не побрезговавший включить туда самую низкопробную антисоветскую стряпню, следующим образом характеризует оценку Германией сложившейся в тот момент обстановки: «Посылка западных военных придала переговорам между Москвой и Западом реальный и угрожающий характер. С другой стороны, противоречия между западными державами и Кремлем были достаточно очевидными, чтобы рейх мог не сомневаться в наличии у него шансов».

То, что Фрёунд называет «противоречиями», в действительности было нежеланием западных держав пойти на подписание честного договора.

Германская дипломатия начала проявлять нервозность. 1 августа Шулленбург запрашивает прием у наркома и получает согласие на 3 августа. Но Риббентроп пытается воспользоваться сверхъестественной медлительностью, с которой военные миссии Англии и Франции двигались по водам Северного моря и Балтики. И, не дожидаясь встречи германского посла с В.М. Молотовым, он приглашает на беседу советского временного поверенного в делах в Германии Г. Астахова. Между двумя странами, заявил он, нет неразрешимых вопросов «на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского». Не скрывая, что рейх ведет тайные переговоры с Англией и Францией, Риббентроп дал понять: Германия готова договориться с СССР. Коснувшись вопроса о приглашении английской и французской военных миссий в Москву, министр осмелился пойти на недвусмысленные угрозы. Те же аргументы привел Молотову и Шулленбург 3 августа. В своем усердии убедить СССР, будто у Германии нет враждебных намерений, он заявил, что антикомиитерновский пакт якобы не был направлен против нашей страны.

Советской дипломатии был ясен подлинный смысл тактических маневров рейха. Фашистские руководители, сообщал в эти дни поверенный в делах СССР в Берлине Астахов, отнюдь не собираются «всерьез и надолго соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства. Я думаю лишь, что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым пойти на известную договоренность в духе вышесказанного, чтобы этой ценой нейтрализовать нас… Что же касается дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы в результате этих перемен и предугадать которую я сейчас не берусь».

Это донесение Астахова – одно из документальных свидетельств, поясняющих, почему СССР стремился к заключению эффективного договора с Англией и Францией и уклонялся от политических переговоров с Германией. Как и прежде, сдержанную позицию занял нарком и в беседе с Шулленбургом 3 августа. «Советский Союз, – сообщал в Берлин свое впечатление о беседе германский посол, – в настоящее время полон решимости заключить соглашение с Англией и Францией».

С середины августа, когда в Москве начались военные переговоры, германская сторона начала действовать особенно настойчиво. По поручению своего правительства Шулленбург заявил: «Если Россия предпочтет союз с Англией, она неминуемо останется одна лицом к лицу с Германией, как в 1914 г. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с нами, он обретет безопасность, которую так хочет, и получит все гарантии ее обеспечения».

15 августа германское правительство направило в Москву телеграмму с предложением о визите Риббентропа для переговоров. 20 августа Гитлер телеграфировал лично Сталину. Он сообщил, что в отношениях между Германией и Польшей каждый день может разразиться кризис, в который будет вовлечен и Советский Союз, если безотлагательно не согласится на заключение с Германией договора о ненападении. В связи с этим он еще раз высказывал просьбу принять германского министра иностранных дел, который будет облечен всеми полномочиями для ведения переговоров и подписания пакта 22 или самое позднее 23 августа.

Была ли возможность снова отклонить это предложение? Нет, поскольку к тому времени переговоры с западными державами окончательно зашли в тупик.

В планы Советского правительства не входило заключение договора с Германией. На протяжений всего предвоенного периода Советский Союз пытался решить задачу обеспечения своей безопасности при условии безопасности всех миролюбивых государств. Он был самым настойчивым и последовательным поборником идеи коллективной безопасности в Европе.

Западные державы открыто порвали с принципами коллективной безопасности и стали на путь обеспечения своих империалистических интересов за счет других государств. Провоцирование советско-германского конфликта стало основным содержанием дипломатических маневров Англии, Франции и США. С откровенным цинизмом эту мысль высказал Буллит в беседе с польским послом в Вашингтоне Потоцким: «Вполне отвечало бы желаниям демократических государств, если бы на востоке произошло военное столкновение между германским рейхом и Россией. Поскольку силы Советского Союза пока неизвестны, могло бы оказаться, что Германия слишком удалилась бы от своих баз и была бы вынуждена вести длительную и истощающую войну. Только тогда демократические государства атаковали бы Германию и принудили бы ее капитулировать».