Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

НЭП спас коммунизм тем, что успокоил крестьян. Большевики, представлявшие малую часть революционной интеллигенции, пришли к власти на волне народной революции, но строительство марксистского государства оказалось непростым делом. Ранние революционные методы оказались слишком жесткими, а модернистский подход — непрактичным. Военная политика времен Гражданской войны породила сильную оппозицию. Большевикам удалось найти соратников не столько среди городского рабочего класса, сколько среди молодых крестьян, сформировавших Красную армию[251]. Тем не менее поддержка режима была слабой, а экономическая система коммунистов оказалась несостоятельной. Понимая необходимость более широкой поддержки, большевики сдержали усугубляющийся раскол и пошли на уступки широким массам сельского населения.

Казалось, большевики избежали новой социалистической революции, жертвами которой они могли пасть, однако кризис сильно отразился на здоровье Ленина. В 1920-1921 годах было очевидно, что он переутомлен. В мае 1922 года он перенес первый инсульт и до самой смерти в январе 1924 года оставался тяжело больным. Есть соблазн связать его ухудшающееся здоровье с крушением революционных надежд. Личный вклад Ленина в марксизм состоял в его способности соединить реалистичную линию модернизации с ярым революционным нетерпением. В марте 1921 года все эти планы рухнули. Ленин был вынужден признать, что полукапитализм НЭПа будет продолжительным. Социализм станет возможным только тогда, когда рабочий класс осуществит «культурную революцию», под которой Ленин скорее всего понимал образование и успешное внедрение рабочей этики, которой он научился от своих родителей{251}. Он не признал обвинений Второго интернационала и меньшевиков в том, что его революция была преждевременной. На практике же он вернулся к марксизму, который был созвучен «ожиданию революции» Каутского[252].

В 1920 году художнику и скульптору Владимиру Татлину было поручено спроектировать здание для Третьего Коммунистического Интернационала («Коминтерн»), который Ленин основал за год до этого в пику Второму интернационалу социал-демократических партий. Художник-продуктивист[253], совмещающий математические и геометрические формы с общественной пользой, Татлин сделал многое для того, чтобы отобразить иерархический и технократический подход модернистского марксизма к политике. Монумент должен был стать преемником Эйфелевой башни и показать, что Париж передал роль столицы мировой революции Москве. Проект здания представлял собой гибрид спирали и пирамиды. Наверху каждой части пирамиды должно было находиться по три помещения. Кроме того, они были спроектированы так, чтобы вращаться на разных скоростях. Самой большой части у основания, отведенной для законодательных собраний, следовало оборачиваться за год; следующий этаж, спроектированный для исполнительных органов власти, должен был оборачиваться за месяц, самое маленькое помещение наверху — совершать полный оборот каждый день, оно предназначалось для «центров информационного назначения: информационного офиса, редакции газеты, студии для трансляции прокламаций, листовок и манифестов по радио»{252}.

Проект стал классикой модерна. Он демонстрировал всей авангардной интеллигенции Запада силу советского творчества. Разумеется, в период голода и бедности это был фантастический утопический проект. Здание планировалось выполнить из дерева без применения металла и стекла. По плану в инженерном помещении мальчик должен управлять канатами и блоками, благодаря которому вращались бы помещения. Поэт-авангардист Маяковский приветствовал проект как прекрасную альтернативу Помпезных бюстов, установленных по всей Москве, как «первый памятник без бороды», однако проект не получил одобрения Ленина{253}. Несмотря на это, механическое государство Ленина во многом походило на башню Татлина. Оно было пустым и неустойчивым[254]. И все же оно символизировало современную некапиталистическую систему, контролируемую передовой партией с жесткой дисциплиной, выпускающей прокламации для рабочих всего мира. Именно эта партия привлечет многих будущих коммунистов, ищущих источник силы Прометея, чтобы разжечь огонь революции и провести модернизацию. Когда режим переживал кризис, многие сторонники левой политики увидели в башне Татлина маяк, освещающий путь в будущее.

3. Под пристальным взглядом Запада

I

В феврале 1919 года один из самых выдающихся интеллектуалов межвоенной эпохи, сочувствующих коммунистам, немецкий драматург Бертольт Брехт написал пьесу «Спартак». Впервые она была опубликована в 1922 году с измененным заглавием «Барабаны в ночи». В пьесе рассказывается история солдата Андреаса Краглера, который возвращается с войны в Германию, разъедаемую продажностью и коррупцией. Его девушка Анна по настоянию хватких родителей собирается выйти замуж за Мурка, нажившегося на войне буржуазного спекулянта. Краглер возвращает Анну и становится революционером, за которым люди выходят на улицы поддержать восставших марксистских «спартакистов»[255]. Увидев его среди демонстрантов, Анна устремляется к нему и умоляет оставить революционную деятельность ради любви. Краглер уступает. Он слагает с себя ответственность за революцию на других и остается с Анной{254}.

Брехт написал «Спартак» во время третьей, самой радикальной революционной волны, охватившей Европу после 1789 и 1848 годов. Со времен предыдущих революционных эпох многое изменилось. Теперь меньшинству, громко заявляющему о своих правах, правительство без буржуазии казалось не только возможным, но и необходимым. Большевики создали в России жизнеспособное «пролетарское» правительство. Империализм и национализм европейской аристократической и буржуазной элиты привел к гибели миллионов. Многие считали, что старый Режим навсегда лишился права на власть.

Интеллектуалы, писатели и художники находились на переднем крае революции. Брехт являлся одним из них, однако его отношение было неоднозначным. Он скептически относился к идее героического самопожертвования. В «Спартаке» прослеживается мысль о том, что широкие массы немецкого населения не хотели бы иметь революционное рабочее правительство. Краглер побеждает своего буржуазного противника Мурка, однако затем возвращается к прелестям счастливой личной жизни. Мировоззрение Брехта оказалось реалистичным. Коммунисты не пришли к власти в Германии в 1919 году, а к 1921 году стало ясно, что революционная волна в Европе пошла на спад. Просоветские коммунистические партии никогда не пользовались поддержкой большинства представителей европейского рабочего класса или крестьянства. К середине 1920-х годов правящие элиты восстановили старый порядок и заново отстроили храм власти и собственности.

И все же ненависть, порожденная войной и революцией, не исчезла до конца. Во многих странах коммунисты представляли значимое меньшинство, однако были вынуждены изменить подход и стиль в политике. Ленинский «отход» от революционного радикализма к марксистской дисциплине и иерархии вдохновил международное коммунистическое движение. Его твердый реализм был созвучен ощущениям Брехта. Все в Ленине — от его кожаной куртки[256], подчеркивающей мужественность, ненависть к сентиментальности, стремление к модернизации, до пренебрежения романтическими мечтами — отражало реальное отчуждение коммунистов от остальной Западной Европы 1920-х годов. Трудно было представить более сильный отрыв от идеализма 1918-1919 годов.

II

В 1915 году, когда Европа была охвачена насилием, нейтральная Швейцария приняла две группы интеллектуалов, ненавидящих кровопролитие. Первую группу представляли выступавшие против войны социал-демократы, организовавшие конференции в небольшой деревушке Циммервальд в сентябре 1915 года, а позже, в апреле 1916 года, в Кинтале. На конференцию съехались немногие. Большинство представляло Россию и Восточную Европу (в том числе Ленин и Троцкий), хотя среди важных участников были также итальянские социалисты (ИСП) и швейцарские социал-демократы. Крупные социал-демократические партии Запада поддержали войну и поэтому отсутствовали. Троцкий с горечью вспоминал, что «полвека спустя после основания I Интернационала оказалось возможным всех интернационалистов усадить на четыре повозки»{255}. Именно при таких неблагоприятных обстоятельствах закладывались основы международного коммунистического движения.

За несколько месяцев до встречи в Кинтале на мероприятии совсем другого рода — открытии «Кабаре Вольтера» в Цюрихе — еще одна группа интеллектуалов представила собственную реакцию на ужасы войны. Это была группа примитивистов из нового художественного течения — дадаизма. Ханс Арп вспоминает о том, как мыслил в то время он сам и его мятежные сторонники: «В 1915 году в Цюрихе, потеряв интерес к кровопролитной мировой войне, мы обратились к изящным искусствам. Пока вдали раздавался грохот орудий, мы клеили, мы писали и декламировали стихи, мы от всей души пели песни. Мы искали элементарное искусство, которое, полагали мы, спасет мир от яростной глупости того времени»{256}.