Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas - Кассандра Клэр

— Что ж, коль скоро ты воспринимаешь любовь к кому-то как слабость… — резко начала она.

— Ну, естественно, — ответил Драко, словно она брякнула какую-то глупость.

— Мне кажется, ты начал говорить, как твой отец, — тихо заметила она.

— Думаю, что я вообще как-то много говорю, — перебил он, — не обращай внимания.

— Ты недооцениваешь Гарри. Он никогда бы не допустил, чтобы кому-то, о ком он беспокоится и заботится, нанесли вред. Если это называть слабостью, то у него их не меньше дюжины. Мой брат. Сириус. Хагрид. Ты, — Джинни положила руку ему на плечо, и его мягкие прядки скользнули по ее кисти. — Получается, что с твоей стороны он тоже не защищен.

— О, нет, — отчужденно бросил Драко. — Думаю, он бы пожертвовал мной вместе со всеми остальными.

— Драко…

— Он же герой, правда? Именно так они и поступают: приносят что-то в жертву ради всеобщего блага.

— Ты нужен ему, — возразила Джинни, и Драко поднял к ней глаза — ясного, серебристого цвета, незамутненного ни зеленым, ни голубым, ни серым оттенком.

— Гарри не нуждается ни в одном из нас по сравнению с тем, как он нужен нам; все дело именно в том, кто он и что он. Он — герой, а мы — его сотоварищи, его спутники — мы вращаемся вокруг того, что делает он.

— Ты думаешь, мы не нужны ему? А как же Гермиона?

— Он влюблен в неё, — произнес Драко. — И даже более… Ты знаешь, что во время распределения он чуть было не попал в Слизерин? И это, и многое другое — он все время, каждый день ощущает себя обманщиком, это у него накрепко засело в подсознании. А потому он всегда пытается победить, оправдать себя, потому он никогда не идет на попятный, потому он должен быть не просто хорош, а чертовски великолепен. Он боится того, чего мог бы достичь, не удержи он себя тогда. Но Гермиона… — однажды он сказал мне, что она видит его не таким, каков он есть, а таким, каким мечтает, чтобы он стал. И мир для неё куда лучше того, в каком мы живем, и Гарри в нем тоже куда лучше реального Гарри. Думаю, она осознает себя хранительницей всего того лучшего, что есть в нем. Она защищает его — не от мира, а от него самого… Я понятно говорю?

Джинни неожиданно осознала, что сидит и не сводит с Драко глаз.

— Боюсь, что да, — кивнула она.

— Но это как обоюдоострый меч, — продолжил Драко и взглянул на нее, их взгляды встретились. — Поскольку чем больше он чувствует, что не является тем человеком, каким она его считает, тем больше боится, что никогда таким не станет, и однажды она поймет это и бросит его. И заберет у него не только себя — что само по себе почти убьет его — но и это свое видение «лучшего Гарри», каким он всегда хотел быть. А это сделает то, на что не способен даже Вольдеморт.

— И что же?

— Уничтожит его, — он рассеянно поправил выбившуюся из ее прически прядку. — Он думает, что может быть совершенным — только совершенным. Или никаким. И не понимает, что все мы должны преодолевать что-то плохое внутри себя, чтобы стать такими, какими хотим, от чего-то отказываться — и мы разочаровываем тех, кого любим. Ведь все зависит только от меры твоей любви, и иногда это может и не случиться — ты должен осознать, что без этих людей ты пустое место, и…

— Мы все еще говорим о Гарри? — тихо спросила Джинни.

Како-то мгновение Драко сидел молча и смотрел на нее — нежно, ласково, но тут же его глаза стали прежними, спокойными, словно кто-то захлопнул ставни, и он отшатнулся от нее.

— Прости. Я бредил. Сама понимаешь — кровопотеря. Ну, или еще что-то…

— Нет, — возразила она и потянулась ладонью к его руке, однако на полпути передумала и уронила ее на свое колено, — ты вовсе не бредил, твои слова вполне осмысленны, и я рада — я так волновалась о Гарри и Гермионе и…

— Тебе не стоит беспокоиться. Это твой Святочный Бал, и ты должна получать удовольствие от этой ночи.

Ей хотелось сказать, что она очень даже довольна, и эти несколько мгновений с ним в этой холодной ночи, наполненной горечью и ароматом роз, — лучшие за последние месяцы; ей хотелось сказать, что любит, когда он говорит с ней — как никто другой: словно не существует вопроса, перед которым бы она дрогнула, отказавшись докопаться до истины. В его словах никогда не было ни лести, ни покровительства — никогда, даже если он хотел напакостить.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Нет, но ты должна, — он смотрел в сторону, — Иди и красуйся с Симусом. Я от этого не умру.

Она поколебалась, глядя на него. Мгновение стало кристально-прозрачным и острым, как алмаз.

— Ты считаешь меня красивой?

Он опустил взгляд. Потом снова посмотрел на нее и заговорил — спокойным голосом, звучавшим куда искреннее, чем всякие восклицания:

— Ты так прекрасна, что на тебя невозможно долго смотреть.

Повисла длинная, бесконечно длинная, острая и напряженная тишина — она взглянула ему в глаза — в них отражалась луна… Она вспомнила прикосновения его губ, вкус его рта — и сделала то, чего никогда не делала доселе: поцеловала его.

Сейчас, когда они сидели, они были почти одной высоты, ей не надо было тянуться вверх, чтобы поцеловать его — она просто наклонилась вперед. Она раньше никогда не целовала кого-нибудь первая, всегда целовали ее. Она поцеловала его, сама не в силах поверить, что сделала это. Но все так и было: его губы дрогнули, напряглись, и вдруг стали мягкими; он обнял и притянул ее к себе, так крепко, что застежка его плаща впилась ей в шею. Его пальцы скользнули по ее платью и коснулись ее кожи, обжигая ее огнем, от которого кровь запела в венах.

И все тут же кончилось. Он отпрянул назад так же быстро, как и прильнул к ней. Руки на ее плечах оттолкнули ее прочь так же решительно, как минуту назад привлекли к его груди.

— Нет, — произнес он дрожащим голосом и повторил, куда тверже и решительнее, — нет.

Он отпустил ее, он чувствовала, что лицо ее горит огнем унижения, а в глазах вскипают слезы.

— Какого черта, Драко? — спросила она дрожащим голосом. — В какие игры ты играешь?

Он поднял голову, и лунный свет посеребрил его скулы и тени под глазами.

— Ты спросила меня. Я сказал, что ты прекрасна. Только и всего.

— Ты не можешь говорить мне ничего подобного. Даже думать не можешь.

— Что я имел в виду, то и сказал. Это мой главный порок.

— Но почему? — слова сами срывались с ее губ. — Если я нравлюсь тебе, если ты говоришь, что я красива, — тогда почему?

Конечно же, он понимал, к чему она клонит. И отвел взгляд.

— Гарри ты тоже нравишься, он тоже находит тебя прекрасной. Почему же ты ему не задаешь этот вопрос?

— Потому что у него все по-другому, он влюблен, — начала она и прикусила язык. — Да ведь и ты тоже, правда?