Когда любовь соперница у смерти - Владимир Колычев

Я готов был умереть. Более того, уже умирал от радиации… Но ведь я хочу жить. О, Боже, ведь я так хочу жить! Боже, если Ты есть, Ты должен меня спасти!

Отдаленный стук сверху смешался с тяжелым громыханием наполненных бочек. Но вот он усилился, и откуда-то с неба в машину выстрелил яркий луч прожектора. Перестук винтовых лопастей, сливающихся в сплошной оглушающий гул, прояснил ситуацию. Над «КамАЗом» завис вертолет, а скоро, перекрывая шум двигателей, послышался голос из громкоговорителя. Видимо, усилитель звука был очень мощным, если я смог разобрать слова.

– Водитель автомобиля, остановитесь! Комитет национальной безопасности Республики Казахстан…

Далее шло грозное предупреждение, но грохот вокруг меня усилился, и я уже ничего не слышал. Впрочем, и без того было ясно, что грязные махинаторы попались. Спецслужбы суверенного Казахстана вскрыли преступный сговор и взяли их в оборот.

Но почему машина не останавливается? Почему она виляет, набирая ход?.. Водитель должен остановиться и сдаться властям. А меня должны освободить и отправить в больницу, чтобы снять острую фазу лучевой болезни. Возможно, я еще поживу. Может, и недолго, но все же… Все-таки есть Бог, если он направил ко мне спасительные силы…

Я вдруг ощутил, как машина заваливается набок. Водитель прибавил газу, выкручивая руль вправо. Маневр удался, он смог выровнять автомобиль. Но, увы, он вдруг передом пошел под откос, а потом его снова потянуло вбок.

На этот раз водитель не смог справиться с управлением, и «КамАЗ» все-таки опрокинулся. В обнимку с одной бочкой я кубарем полетел на землю, другая упала на меня, третья толкнула сзади. А потом все вдруг исчезло и наступила тишина, которую можно было бы назвать вечной…

Но все-таки это была не смерть. В этом я убедился, открыв глаза. Розовеющее в предрассветных лучах небо, пробирающий до костей холодный ветер, шорох травы и тревожная трель соловья. И боль – самый яркий признак жизни. Болело все, что можно, с головы до самых пят. Казалось, что меня только что вытащили из гигантской мясорубки с тупыми ножами – не изрубило, но перемяло основательно. Живого места, похоже, не было – как изнутри, так и снаружи. Зато уцелели веревки, которыми я был связан по рукам и ногам. И рот, как был, так и остался заклеен скотчем.

Превозмогая боль, я попытался оторвать голову от земли, как мог осмотрелся. Горы справа и слева, а сам я находился в ущелье, между камней, в русле пересохшей реки. Я помнил, как здесь оказался. Машина перевернулась и вывалила меня сюда вместе с отходами. Но сколько я ни искал взглядом, не обнаружил рядом ни одной бочки. Впрочем, они могли быть недалеко за камнями, заглянуть за которые я не мог при всем желании. А может, пока я находился в беспамятстве, кто-то собрал их, поднял вверх на дорогу, загрузил в прибывшую машину. Но тогда почему я остался здесь? Может, меня просто-напросто не нашли? Или я был никому не интересен?..

Оказалось, что меня попросту не нашли… С рассветом в ущелье появились люди, я слышал их шаги, голоса. Они громко ругались матом, громыхали бочками, утаскивая их вверх по склону. Я все ждал, когда они найдут меня, но, увы, я оставался вне поля их зрения. Пытался подать им знак, мычал, извивался телом, но так и не смог подать сигнал «SOS».

Видимо, эти люди знали, сколько бочек было в машине, поэтому, собрав их в кучу где-то наверху, не стали расширять сектор поиска, возможно, зараженный радиоактивной жижей из разбившихся бочек. Или они собрали не весь «урожай», но решили, что для отчета им хватит того, что имеется. Так или иначе, вскоре они исчезли, оставив меня умирать от полученной радиации.

А потом взошло солнце и атаковало меня палящими лучами. Было жарко, мне очень хотелось пить, но даже если бы рядом была вода, я не смог бы насладиться ею: мой рот накрепко был заклеен скотчем. Конечно же, я пытался избавиться от пут, но как назло все камни вокруг были округленными, как окатыши – ни единого заостренного ребра, об которое можно было бы перетереть веревки.

Положение мое становилось невыносимым. Мало того, что я изнывал от жары, жажды и боли, у меня стали распухать кисти рук и стопы ног из-за того, что веревочные узлы препятствовали притоку крови. Еще немного, и ткани начнут отмирать, начнется гангрена. Я страдал и сейчас, но это лишь начало, рай, по сравнению с которым предсмертные муки покажутся адом.

Солнце встало в зенит, от изнуряющей жажды пересохло и во рту, и, казалось, в пищеводе. Руки уже онемели, не чувствовал я и ног. А потом я начал сходить с ума. Мне казалось, что по горной расщелине, по руслу пересохшей реки идет человек в домотканом рубище и с незатейливым посохом. Я лежал с закрытыми глазами, но это не мешало мне видеть его. Вот он идет, легко перескакивая с камня на камень, а за ним, подстраиваясь под скорость его движения, совершенно бесшумным, но могучим потоком катит вода. Видение было настолько явственным, что я ничуть не удивился, когда человек подошел ко мне, склонился, коснувшись рукой лба.

Ну, вот и все, перед тем как умереть, я сошел с ума. Но это открытие лишь обрадовало меня, если, конечно, можно было назвать радостью ту скудную эмоцию, которая едва ворохнулась в моей угасающей душе. Хоть и смутно, но я осознавал, что с помутненным рассудком мне легче будет выдержать предсмертные муки.

– Эй, ты слышишь меня? – услышал я голос.

Это, конечно, галлюцинация, но все же я открыл глаза и повернул голову на звук. Передо мной действительно стоял человек, но без посоха, и не рубище было на нем, а практичный костюм для охоты, а на голове вместо нимба – пробковый шлем. Худое, узкое и вытянутое вниз лицо – темное от загара и морщинистое от времени, из-под шлема выбивались жидкие седины. Глаза водянистые, взгляд пристальный, пытливый. Лицо выражало сосредоточенность, за которой нетрудно было разглядеть рассудительную озадаченность. В одной руке мужчина держал охотничий карабин, в другой радиометр-дозиметр для измерения всех возможных излучений и доз. Я видел такой в магазине, куда меня посылал начхим полка, но у меня не хватило на него денег, слишком дорого он стоил, что-то в районе ста тысяч рублей.

Я кивнул в знак того, что слышу его.

Он нагнулся, сорвал с моего рта полоску скотча. Процедура была сама по себе болезненная, но я даже ничего не почувствовал, настолько притупилось мое восприятие к физическим раздражителям.

– Как ты сюда попал?

– Из машины… высыпался, – выговорил я, с трудом разлепляя пересохшие губы.

Он снова наклонился ко мне, расчехлил висевший на поясе нож, срезал веревки с руки и с ног, а когда я сел, растирая распухшие кисти рук, спросил:

– Пить хочешь?

Я промолчал, а он не стал дожидаться ответа – и без того было ясно, что пить я хотел сейчас больше, чем жить.

Он снял с пояса фляжку, в которой оказалась на удивление холодная вода. Я жадно сделал несколько глотков и со страхом посмотрел на своего спасителя. Сейчас он скажет, что хватит, потому как воду нужно беречь. Но он лишь ободрительно кивнул, пей, дескать, не стесняйся.

Фляжка вмещала в себя не меньше литра воды, и я выпил все без остатка. И так мне вдруг стало хорошо, даже боль перестала донимать.

– Здесь радиация повышенная, – сказал мужчина, кивком головы показав на радиометр.

– Кто бы сомневался.

Я достал из кармана «карандаш» и пришел в изумление, обнаружив, что накопленная доза не превышает пятнадцати рад. Это, конечно, немало, но и не катастрофически, учитывая, сколько времени я провел в компании с радиоактивными бочками.

Мужчина протянул руку, и я сам вложил в нее дозиметр. Он внимательно осмотрел его.

– М-да.

– Что, страшно? – забеспокоился я.

– Ну, смотря сколько времени накапливалось.

– Меньше суток.

– Тогда не очень.

– Не очень страшно?

– Не очень хорошо… Я знаю, здесь вчера вечером машина перевернулась. Машина сгорела, но бочки вроде бы все целые.

– Бочки забрали, а меня не нашли.

– Может, не хотели найти? – пристально посмотрел на меня мужчина.

– Ну, если из-за того, что я русский.

– Это не повод.

– У меня отец в Чагане служил, мне справка нужна была для него, я за ней приехал. Он просил на аэродром заглянуть, ну, если время будет. Время было – заглянул, на свою голову. Там самолет какой-то был, и люди, они меня схватили и в машину бросили, а там бочки с радиоактивными отходами. Сказали, что вместе с ними захоронят. Документы забрали, – соврал я, чтобы пресечь дальнейшие вопросы на этот счет.

– Ездите, куда не надо, суете нос во все щели, – осуждающе покачал головой мужчина.

– Ну да, попал в переплет, никто не спорит.

– Сам откуда?

– Из Барнаула, – снова соврал я, на всякий случай.

– Зовут как?

– Иван. А вас?

– Доктор я. Зови меня просто Доктор.

– А каких наук?

– Технических. Технических наук. Но я и в медицине кое-что соображаю.

Он достал из клапанного кармана на груди одноразовый шприц-тюбик, осмотрел маркировку, снял колпачок с иголки и без всякой дезинфекции, прямо через штанину сделал мне укол.