Не вся La vie - Маша Трауб

– Скажи ей, чтобы шла ужинать, – говорит моя мама моему мужу, считая, что я так раскричалась от голода.

– Иди поешь, – говорит мне муж.

– Не буду, – бурчу я.

– Она не будет, – передает муж теще.

– А кому я тут у плиты стою с шести утра? – опять вспыхивает мама. – Она не будет… Мне что теперь, все выбросить? – Она кидает ложку и уходит под яблоню курить.

– Иди, – просит муж.

– Поехали в магазин, – говорит мама отцу.

– Зачем? – пугается он, потому что они уже ездили.

– Поехали, – говорит мама таким тоном, что лучше пойти и завести машину, что отец и делает.

Я дожидаюсь, когда они выедут за ворота, и захожу на кухню. Быстро хватаю то, что осталось на столе. Вкусно! Доедаю и возвращаюсь в комнату. Мама возвращается.

– Эта поела? – спрашивает она у зятя. Эта – это я.

– Поела, – отвечает он.

– А суп? А мясо? А пирожки? – кричит с возмущением мама. Опять не так. – Пусть идет доедает.

– Надо доесть, – передает мне муж.

– Не буду, – бурчу я.

Возвращаемся в Москву. Вася остается у бабушки. Счастливый. Я прямо вижу эту картину. Вася сидит перед телевизором, точнее, лежит на диване, смотрит про роботов. Бабушка сидит рядом с диваном на детском стульчике. На коленях у нее поднос с тремя тарелками и две ложки. Бабушка, балансируя с подносом на неустойчивом стульчике, кормит внука с ложки. Вот она – деревенская жизнь.

– Позвони маме, узнай, как там у них дела, – говорит мне муж на следующий день.

– Не буду.

– Ладно, сам позвоню.

Муж умеет разговаривать с тещей. Он молча слушает ее монолог и угукает. Разговаривают они подолгу, минут по десять.

– Ну и как там дела? – спрашиваю я.

– Нормально.

– А что делали?

– Ели, потом опять ели, потом тоже ели. Сейчас снова едят.

– А еще что делали?

– Не знаю.

– А что мама так долго говорила?

– Она перечисляла, что съел Вася и в каких количествах.

– А про меня спрашивала?

– Да.

– А что спрашивала?

– Ела ты или нет.

– А ты что сказал?

– Сказал, что ела.

На следующий день, когда муж опять звонит теще, я стою рядом.

– Ну что? – спрашиваю я.

– Все нормально.

– Что нормально?

– Мама спросила, хорошая ли она мать, я сказал, что хорошая. Мама сказала, что другой матери у тебя нет. Я согласился.

– Можно подумать, у нее пятеро детей. Я тоже единственная дочь. И мной можно гордиться. И замужем, и ребенка родила, и работаю…

– Вот мама тоже сказала, что она все для нас делает. И с внуком сидит…

– Ой, можно подумать! Три недели в году, – завелась я. – Другие вон вообще все время. Со мной бабушка тоже сидела.

– Господи, как вы похожи, – не выдерживает муж.

Мы, конечно, миримся. Тоже со слезами и страстными объятиями.

– Прости меня, мамочка, – рыдаю я на материнской груди.

– Все, отлепись.

Первое интервью в газете. С портретом. Я купила два экземпляра: один себе, другой – маме. Открываешь газету – а там я. Слава.

Приехала на дачу с газетой. Хотела сразу отдать, но забегалась – разгружала сумки, стирала белье. Наступил вечер. Мама стала топить печку – было еще прохладно. Я случайно заметила, как она бросает мой портрет в огонь.

– Мама, как ты могла? Там же я, – закричала я.

– Где? – удивилась мама. – Это старая газета, я ее уже прочла.

– Там я такая красивая. – Я чуть не плакала. Родная мать, вместо того чтобы сохранить газету и показывать ее всем соседям, топит моей физиономией печку.

– Тебя там не было, я бы заметила, – уверенно сказала она.

Я начинаю рассказывать, что на третьей странице, справа, внизу, была я.

– Нет, Машенька, ты у меня, конечно, красавица, но в газете – там и губы, и брови, и глаза…

Хотя она имеет на это право. Мама была на восьмом месяце беременности. Училась, подрабатывала. Бабушка – мамина мама – жила в другом городе, должна была приехать через месяц. Мама поехала в библиотеку – сдавать книжки, а попала в роддом. Неожиданно, в автобусе, начались схватки. Мама пересела на другой автобус и доехала до роддома. Я родилась экстренно – за два часа. Мама дважды испытала шок. Первый раз – когда увидела, что вместо ребенка на руке акушерки лежит что-то белое. Как кокон или огромная медуза.

– Кто это? – закричала мама.

– Дура, успокойся, дочка у тебя в рубашке родилась, – сказала акушерка и шлепнула медузой в таз. На ладони лежал вполне нормальный младенец.

– А где ноги? – спросила акушерку мама. Она, видите ли, ручки увидела, а ножки – нет.

– Что ж такая неугомонная, – рассердилась акушерка. – И ножки, и ручки. Девочка – красавица.

– А пальчики? – Мама все никак не верила, что эта медуза, которую она увидела в первое мгновение после родов, может иметь человеческий облик.

Мама успокоилась и легла. И вдруг в окне увидела чье-то страшное лицо и руки. Появилось и пропало.

– Кто это? – опять закричала мама.

– Где? – спросила акушерка.

– Там, в окне, – показала мама.

– Успокойся. Второй этаж. Дождь идет. Давай послед рожать, – сказала акушерка.

Мама потужилась и опять посмотрела в окно. В окне она увидела свою маму, мою бабушку. Зажмурилась, решив, что сошла с ума. Опять открыла глаза – мать из окна не пропадала.

– Вон, там моя мама, – закричала она.

– Где? – Акушерка оглянулась и опять никого не увидела.

– Там, в окне. Мама.

– Какая мама? Ты стала мамой. Вот твоя дочка. – Акушерка положила меня маме на живот.

– Да подождите вы, – сказала мама. – И вообще, холодно здесь. Она не простудится?

– Кто?

– Дочка.

– Ладно, – выдохнула акушерка, решив, что у роженицы не все в порядке с головой от счастья.

Оказалось, что в окне действительно была моя бабушка. Ей приснился странный сон – про рыб и медуз. Утром бабушка купила билет на самолет и прилетела в Москву. Только ее не пустили. Но бабушка залезла на козырек крыши и махала маме руками – мол, я здесь. Дождь, правда, шел, и она поскальзывалась и падала. Поэтому меня в честь бабушки и назвали.

Я думала, что одна такая дурная. В том смысле, что с мамой так разговариваю. Оказалось, нет.

У нас с мужем есть общая близкая подруга – Соня. Она старше меня на десять лет. Большая начальница и большая умница. Подчиненные ее боятся, потому что Соня не прощает скудость ума в сочетании с дешевым апломбом. Соня не просто журналист, она аналитик, переговорщик, креативщик, экономист, пиарщик и еще бог знает кто. Она все знает про экономические форумы, совещания на высшем уровне, бэкграунды… При этом я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что Соня общается со мной на равных. То есть она рассказывает мне про свою работу так, как рассказывает моему мужу. Он-то в этом все понимает. А я? Хотя очень приятно. Мне кажется, что я тоже такая умная – как Соня. Как-то мы сидели с Соней и ее мамой в кафе. Сонина мама – тонкая, чуткая, образованнейшая женщина. Соня рассказывала мне про очередное политическое заявление, на которое среагировал ее начальник. И как начальнику от этого поплохело, и как он попросил Соню узнать, что там к чему и откуда ноги растут. И как она позвонила своему знакомому, а тот ей сказал, откуда слив, и так далее. Я уже в середине рассказа потеряла нить, но продолжала внимательно слушать. Потому что не могла признаться ей в том, что ничего, ну ни-че-гошеньки не понимаю. Соня сыпала фамилиями и фактами из недавней истории.

– Так вот, Иванов… – рассказывала она.

Меня примирила с действительностью Сонина мама. Точнее, даже спасла. Я поняла, что мамы – они у всех мамы.

– Какой Иванов? – спросила Сонина мама. – Который был министром?

– Да, – ответила Соня.

– А его разве сняли?

– Да, мама, он теперь вице-премьер, – раздраженно объяснила Соня.

– Да что ты? Неужели? А кто теперь в МИДе?

– Ма-а-а-ма!

– Нет, ну мне интересно. Это такой лысоватый?

– Нет, мама, он не лысый.

– Ой, а какой тогда? Ты про какого говоришь?

– Ма-а-а-ма!

– А что я такого спросила? Я, между прочим, новости тоже смотрю, – обиделась Сонина мама.

– Мама, Иванов, который был министром обороны. Теперь он вице-премьер. Бывший кагэбэшник. Преемник.

– Боже, как же он в МИДе работал после КГБ? Он мне всегда нравился. Такой интеллигентный с виду. И голос приятный. Ну надо же. А преемник в каком смысле?

– Ма-а-а-ма! Вот возьми меню и выбери, что ты будешь – паннакоту или сорбет. – Соне не терпелось рассказать мне конец истории. Я ей так и не призналась, что тоже не отличаю одного Иванова от другого и маму очень понимаю.

– А сорбет – это щербет? – спросила Сонина мама.

– Ма-а-а-ма!

Мы заказали десерт.

– Съешь у меня ягодку. Смотри, черничка. – Мама взяла ложечку, зацепила черничину и поднесла к Сониному рту.

– Мама, у меня свои ягоды есть. Зачем мне твоя черника? – отпихнулась от ложки Соня.

– Ну ладно. Не хочешь, не надо. А клубничку?

После этого мне с Соней легче стало разговаривать.