Его апатия - Чингиз Абдуллаев

— Ничего я не получала, — после небольшой заминки зло ответила женщина.

— У вас еще есть вопросы? — строго спросила судья. — Нет? Тогда… — Но ей не дали договорить.

— Подождите! — раздался из зала женский голос.

Судья нахмурилась. Нельзя прерывать судью, прокурор может потом опротестовать любое решение, сославшись на то, что судебный процесс был проведен с очевидными нарушениями.

— Прошу успокоиться, — строго произнесла судья. — Иначе мне придется приказать вывести нарушителей из зала.

— Пожалуйста, подождите, — повторил тот же женский голос, и из первого ряда поднялась мать погибшего. Она была в темном платке, в темном платье. Лицо почернело от горя. Дочь метнула на нее бешеный взгляд, но ничего не произнесла.

— Я хочу сказать… — начала несчастная женщина. — Не могу взять греха на душу, Этот… — Она показала дрожащим пальцем сидевшего за решеткой Омара Нагиева. — Этот… — Она не назвала его ни "человеком", ни "убийцей", происходящее было выше ее сил. Судья из уважения к страшному горю женщины не стала ее прерывать. —Он приехал к нам домой и оставил нам все деньги, — выдохнула старуха. — Сказал, чтo это деньги Пети, я их взяла. Но я не знала, что он убийца. Я взяла деньги Пети, они у нас. Прости меня, Господи… — Она покачнулась и упала бы, если бы ее не подхватил сидевший рядом мужчина.

— Врача! — крикнул кто-то из зала.

— Пригласите врача, — распорядилась судья. Санаев уже спешил к несчастной женщине. Началось столпотворение, все призывы судьи оказались тщетными. Навести порядок удалось лишь через пятнадцать минут, когда потерявшую сознание женщину вынесли из зала. Дочь побежала за ней. В зале обсуждали признание матери Ковальчука, настроение людей начало меняться. Судья потребовала тишины, пригрозив, что прикажет судебным приставам очистить зал.

— Это ничего не меняет, — нервно произнес прокурор, почувствовавший, что инициатива уходит из его рук. — Он вернул деньги, но никогда не сможет вернуть несчастной матери сына, невестку и внучку. Деньгами откупиться нельзя. Это у него на родине принято платить за кровь, у нас так не считают, — патетически закончил Ковалев.

— Прошу обвинение формулировать свои заключения в корректной форме, не задевающей национального достоинства подсудимого, — строго заметила судья.

Омар поднял голову и увидел сидевшую рядом с сестрой бывшую жену. Он смотрел на Лену, и было заметно, как дрожат у него губы, как глаза наполняются слезами. Несчастный держался из последних сил.

Лена, не выдержав, снова тихо, стараясь нe шуметь, заплакала. Процесс продолжался. Но симпатии части зала теперь были на стороне обвиняемого, который нашел в себе силы поехать к матери убитого им человека, чтобы вернуть украденные деньги.

Глава восемнадцатая

Рано или поздно любой процесс должен кончиться. Рассмотрение дела Омара Нагиева не обещало слишком затянуться, вина подсудимого по факту убийства была доказана, он признался в содеянном, показания свидетелей не расходились с основной линией обвинений. Некоторое сомнение вызывала смерть ребенка, но прокурор настаивал, что роковой удар девочке нанес именно Нагиев. Деньги, которые Нагиев вернул матери Ковальчука, тоже несколько размазывали его имидж безжалостного убийцы, но обвинение доказывало, что убийцу просто замучила совесть и хотел таким способом частично загладить свою чудовищную вину. На этих тезисах прокурор и построил свою речь. Он говорил долго, вспоминая душераздирающие эпизоды из мировой истории преступлений, напомнил про Чикатило, которого не успели вовремя остановить, рассказал о полноценной семье, в которой рос Омар, оставшийся без матери. И наконец потребовал для обвиняемого пожизненного заключения. Его речь встретили аплодисментами сидевшие в зале сторонники Кастрюка. Судье опять пришлось призывать к порядку.

Настала очередь защиты. Дронго поднялся и взглянул на присяжных заседателей. Двенадцать пар глаз смотрели от него с ожиданием. Что именно скажет им этот чужак? В глазах некоторых читалось отчуждение. Двое, пожилая женщина и молодой мужчина в застегнутой на все пуговицы рубашке, смотрели с откровенной враждебностью. Что бы ты нам ни рассказал, что бы ты ни сочинил, мы все равно тебе не поверим, говорили их глаза, мы обязательно посадим этого негодяя на всю жизнь. Его место в тюрьме. Жаль, что нельзя расстрелять, подобные убийцы не имеют права на жизнь.

Двенадцать присяжных заседателей. Новый суд новой России. Дронго подумал, что это символично. Четыре женщины и восемь мужчин. Он знал, что женщины проявляют гораздо большую строгость, чем мужчины, что они совершенно бескомпромиссны, когда речь идет о преступлениях против детей. Повернувшись, он глядел на Омара Нагиева. Несчастный обвиняемый был безучастен, он уже давно смирился с единственно возможным приговором.

Голиков смотрел на Дронго, недоумевая, что тот может еще сказать, ведь все уже сказано. Прокурор доказал вину подсудимого, тот признал свою вину. Можно было, конечно, продолжать спорить о частностях, но зачем? Голиков тяжело вздохнул. Несчастный Нагиев и его близкие сегодня убедятся, что даже такой эксперт, как Дронго, не может спасти действительно виновного подсудимого.

Все взгляды в зале были обращены на неизвестного человека, приехавшего издалека, чтобы взять на себя защиту убийцы. И хотя сюда не доносились крики с улицы, все знали, что собравшаяся там толпа настроена однозначно, и этот настрой давил на каждого из присяжных заседателей, на каждого из присутствующих в зале.

Сидевшая в третьем ряду Фатима старалась держаться спокойно, но было заметно, каких усилий ей это стоит. В отличие от нее, бывшая жена Омара не скрывала слез, вытирая их уже набухшим влагой носовым платком. Она не отрывала глаз от Омара. В пятом ряду сидел мрачный Потребеев, переживающий за друга. Прямо за его спиной разместились Григорий  Санаев и врачи из его лаборатории. В другом конце зала сидели Костя Федяков с супругой. Даже осторожный Шалва решился сегодня появиться на суде, проскользнув в зал перед самым началом. Рядом с Фатимой сидела Грета Петросян, иногда сжимавшая руку подруги, словно обещая свою поддержку при любом исходе процесса.

В первом ряду, с краю, сидел Эдгар Вейдеманис. По его лицу Дронго понял, что верный помощник и друг — единственный в зале, кто верит, что он сумеет чего-то добиться.

— Многих мне хотелось бы пригласить на этот процесс в качестве свидетелей, — начал Дронго в абсолютной тишине. — Совсем не лишними были бы здесь Михаил Горбачев и Борис Ельцин. Да и другие политические деятели, стоявшие все последние годы у руля государства. Мы бы услышали, чем именно они руководствовались, когда опрокидывали и разрушали великую страну, осколки которой столь безжалостно ударили по каждому из нас.

По каждому из находящихся в этом зале. Некоторым пришлось особенно скверно. И среди тех, чья жизнь оказалась совсем уж безжалостно раздавленной, был Омар Нагиев.

Дронго говорил о мальчике, закончившем школу с золотой медалью, о лучшем студенте своего курса в Московском авиационном институте, получившем красный диплом. Он говорил о планах Омара, о его стремлении работать, учиться в аспирантуре, о том, как он радовался рождению сына. Дронго рассказывал историю жизни несчастного человека, не сумевшего приспособиться к новым обстоятельствам. Он не скрывал ничего. Рассказал о неудаче Омара во время его коммерческой поездки в Турцию, о том, как августовский дефолт, в один момент превратил заработанные им деньги в огромные долги. Он рассказывал даже о любви Омара и Лены, так и не понявших друг друга и не сумевших сохранить семью в нелегких условиях постсоветской эпохи. Дронго говорил больше двух часов, и в зале стояла абсолютная тишина.

Дронго рассказал о полученных от Мальчевского сведениях насчет отработанного механизма обмана клиентов агентства "Синий горизонт", о Ковальчуке-Прокоповиче, которого использовали для трюков с квартирами; о том, как долго Омар искал человека, продавшего ему "грязную" квартиру, из-за чего он не только потерял последние деньги, но и лишился семьи; о том, как Омар приехал в Ростов, как встречался несколько раз с Ковальчуком, как тот обещал вернуть часть денег; о том, как развивались трагические события в доме Ковальчука. Когда он говорил о смерти девочки, в зале плакали уже многие женщины. Затем Дронго коротко пояснил, почему Омар Нагиев оказался в милиции после скандала в агентстве, сотрудники которого занимались столь явными аферами; поведал, как Нагиев поехал в Киев, чтобы в последний раз увидеть жену и сына, перед тем как явиться с повинной. Дронго видел, как тяжело слушать его слова Омару, но он был безжалостен в этот день — и к Нагиеву, и к самому себе. В заключение Дронго сообщил, как Омара дважды едва не забили до смерти заключенные, и о попытках Нагиева покончить жизнь самоубийством. Заканчивая речь, Дронго спросил, обращаясь к присяжным: