Роковой рейд полярной «Зебры» - Алистер Маклин

Слишком много тяжких мыслей кружилось в моей бедной голове — все настолько перепуталось, что я никак не мог заснуть, как ни старался. Я встал, надел рубашку, штаны и в таком виде направился на центральный пост. Я провел там весь остаток ночи, расхаживая из угла в угол и наблюдая, как два техника разбирали и собирали хитроумные механизмы эхоледомера, затем я принялся читать поздравительные радиограммы, продолжавшие поступать из разных концов света, потом мы разговаривали с вахтенным офицером о том да о сем и пили кофе — кружку за кружкой, — который варили тут же, на месте. Так, незаметно, пролетела ночь, а когда наступило утро, я ощутил себя свежим и бодрым, несмотря на то, что за всю ночь не сомкнул глаз ни на минуту.

За завтраком в кают-компании настроение у всех было приподнятое. Офицеры знали, что команда потрудилась на славу, и весь мир по достоинству оценил мужество и отвагу американских подводников. И офицеры, и матросы понимали, что самое страшное уже позади и плавание скоро должно закончиться. Никто из них ни на миг не сомневался, что Свенсон пробьется сквозь ледовую толщу, и «Дельфин» всплывет на поверхность точно в заданном месте.

— Сегодня мы обойдемся без добавки кофе, — объявил Свенсон. — Люди на «Зебре» ждут нашей помощи, и мы не можем терять здесь ни минуты. Уверен, мы спасем всех до одного человека, однако сейчас их положение критическое — главным образом, из-за жестокого холода. Эхоледомер починят через час — во всяком случае, я на это очень надеюсь. Так что скоро пойдем на погружение, а эхоледомер проверим в действии на глубине. Потом заряжаем торпедные аппараты — двух торпед, думаю, будет достаточно. И берем прямой курс на «Зебру».

Через двадцать минут «Дельфин» уже был там, где ему и следовало быть — на семидесяти футов ой глубине ниже уровня моря, а точнее, ледяной шапки. А еще через десять минут, наскоро проверив исправность навигационных систем и сверив наше положение по штурманской карте, мы наконец легли на заданный курс. Эхоледомер снова был в полном порядке — он, как и прежде, со скрупулезной точностью вычерчивал изогнутые линии хребтов и долин на донной поверхности ледяной шапки. И капитан Свенсон удовлетворенно качал головой.

— Так, пора, — кивнул он Хансену и Миллзу, командиру торпедного расчета. — Пора заряжать. Не желаете ли составить им компанию, доктор Карпентер? Или, может быть, вы знаете, как заряжаются торпедные аппараты?

— Признаться, я никогда раньше этого не видел, — ответил я. — И мне было бы очень интересно взглянуть, как это делается.

О членах команды Свенсон заботился так же, как и о своем любимом детище — «Дельфине». Поэтому офицеры и матросы, все до одного, безгранично верили в него. Капитан знал — или, по крайней мере, догадывался, — что я еще не оправился после потрясения, вызванного гибелью моего брата и что у меня хватало и других хлопот. Наверняка знал он и то, — хотя ни разу не обмолвился со мной об этом, — что я так и не сомкнул глаз и всю ночь проторчал на центральном посту. Свенсон понимал, что сейчас мне необходимо отвлечься от горьких мыслей — хотя бы на короткое время. Молча оценив внимание капитана по отношению ко мне, я отправился следом за Хансеном и Миллзом. Лейтенант Миллз был чем-то похож на штурмана Рэберна: их обоих, скорее, можно было принять за выпускников колледжа, нежели за видавших виды офицеров-подводников.

Хансен остановился у какого-то пульта с лампочками и стал их внимательно изучать. Он всю ночь проспал как убитый, и сон явно пошел ему на пользу: глаза его глядели весело и бодро, и только порезы на щеках и подбородке напоминали о наших недавних приключениях, когда мы боролись с ледяным штормом. Удостоверившись, что все в полном порядке, старпом подозвал меня к пульту и принялся объяснять что к чему.

— Это контрольные лампочки, док, они показывают, в каком состоянии находятся торпедные аппараты. Если лампочки зеленые, значит, щиты наружных крышек аппаратов задраены наглухо. Шесть крышек открываются со стороны моря — это передние крышки, и шесть открываются вовнутрь — это задние крышки, они служат для заряжания торпедных аппаратов. Так что всего у нас двенадцать лампочек, и мы внимательно следим, чтобы они всегда были зелеными. Если хоть одна будет красной — значит, соответствующая передняя крышка открыта… короче, это значит, что дело дрянь, понятно?

Взглянув на Миллза, он спросил:

— Сейчас они все зеленые, не так ли?

— Все, — подтвердил Миллз.

Затем мы двинулись по проходу дальше, миновали кают-компанию и по широкому трапу спустились в столовую команды. Оттуда мы наконец попали в отсек запасных торпед. Когда я был здесь последний раз, на следующее утро после того, как мы вышли из Клайда, я видел тут матросов, человек девять или десять, они лежали на койках и мирно спали — теперь же койки были пусты. Нас уже ждали пять человек: четверо матросов и старшина по фамилии Боуэн, которого Хансен в нарушение устава называл просто Чарли.

— Сейчас вы поймете, — обратился ко мне Хансен, — почему офицерам у нас платят больше, чем матросам, — и, кстати, правильно делают. Пока Чарли со своими молодцами будет отсиживаться за двойной таранной переборкой, нам придется лезть в торпедный отсек и проверять, все ли торпедные аппараты в порядке. Так велит устав. Выдержка, хладнокровие и стойкость офицеров — залог безопасности матросов.

Боуэн усмехнулся и открыл дверь в первой переборке. Мы перешагнули через порог восемнадцатидюймовой высоты и подождали, пока матросы задраят за нами дверь, после чего Хансен открыл дверь в передней переборке и, миновав еще один высокий порог, мы очутились в носовом торпедном отсеке. Оставив дверь широко открытой, Хансен «крепил ее с помощью тяжелой вертикальной задвижки.

— Действую точно по уставу, — сказал Хансен. — Обе двери могут быть открыты одновременно, только когда производится непосредственное заряжение торпедных аппаратов, чем мы вскорости и займемся.

Проверив положение металлических рукояток на задних крышках торпедных аппаратов, Хансен потянулся вверх, достал микрофон на шнуре и, щелкнув выключателем, доложил:

— К проверке аппаратов готовы. Все рычаги управления в исходном положении. Как там лампочки — зеленые?

— Все зеленые, — ответил громкоговоритель дребезжащим, металлическим, нечеловеческим голосом.

— Так вы же их проверяли, — мягко напомнил я.

— Повторение — мать учения. Об этом в уставе черным по белому, — осклабился Хансен. — Мой дед, кстати сказать, отдал концы, когда ему стукнуло девяносто семь, а я намерен побить его рекорд долгожительства. Так что, как говорится, береженого Бог бережет. Какие будем проверять, Джордж?