Красное небо - Вильям Козлов

— Я историю, отец, люблю… Помнить, у тебя в шкафу были книжки Ключевского? В общем, я прочел его «Историю России»… Хочу все знать про наше прошлое!

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — усмехнулся отец. — Кстати, откуда пошло это выражение?

— После того как Борис Годунов отменил уход крестьян в Юрьев день от помещиков, — без запинки ответил Ратмир. — С того и началось на Руси крепостное право.

— Эх, мальчишки, мальчишки, — сказал отец. — Соскучились вы по школе! Ты бросай, пожалуй, работу, иди учиться, школу-то открыли?

— Осенью пойду в школу, — сказал Ратмир. — В Задвинске.

— Школу-то еще надо построить, — заметил отец. — Город сильно разрушен.

— Построим, — спокойно ответил Ратмир. — Я теперь никакой работы не боюсь.

— А как насчет дров?

— Каких дров? — удивился сын.

— Помню, какое у тебя лицо было, когда я тебя звал дрова пилить…

— Когда это было! — совсем по-взрослому заметил Ратмир.

И отец, и сын одновременно взглянули друг на друга: почти два года они не виделись, а такое ощущение, что прошла вечность. Да так оно и было! Два года войны можно приравнять к любому сроку. Даже к вечности!

Леонтий Иванович осунулся, у носа появились глубокие морщины, которых раньше не было. На скуле — шрам, на одну ногу прихрамывает. К железнодорожному френчу привинчены два боевых ордена: Красной Звезды и Красного Знамени. Вид у отца усталый, глаза стали жестче, меньше улыбается.

А отец, глядя на сына, с гордостью думает, что не сломала война мальчишку, вон какой крепыш растет! Только слишком серьезный и не по-детски рассудительный, а что характер проявляет — это хорошо. И пусть учится. На историка? Это замечательно! Что греха таить, Леонтий Иванович и сам мечтал об этом. Но его жизнь сложилась по-другому, а у сына все еще впереди.

Старший Денисов приехал в Красный Бор на дрезине. Ратмир не знает, а ему пора возвращаться, машинист уже нервничает, поглядывает в их сторону. Вечером Леонтий Иванович должен быть на месте, а до этого места езды пять часов, не меньше. А еще нужно в воинской части взять по разнарядке взрывчатку — за этим он, собственно, и приехал сюда на моторной дрезине. Сын поднялся со столба, посмотрел на путейцев. Леонтий Иванович с удовлетворением отметил, что Ратмир переживает, неудобно перед другими, что рассиживает в рабочее время, хотя кто его упрекнет? Столько не виделись!..

Без поцелуев и нежных слов простились отец и сын. В их семье это не принято. Однако рукопожатие было долгим и крепким. И кто знает, сколько усилий пришлось приложить Ратмиру, чтобы не броситься отцу на грудь и не прижаться лицом к его колючей щетинистой щеке. Да и отцу хотелось сказать сыну на прощание совсем не те слова, которые он произнес. А сказал он вот что:

— Мы с тобой, ратоборец, пережили самое страшное и вот выдюжили, теперь нас, русских, ничто не сломит!.. Такой уж он был человек.

Отец уехал на дрезине в ту сторону, куда все еще каждый день шли воинские эшелоны. В сторону фронта, все дальше отодвигавшегося от Красного Бора. Еще до приезда отца, как-то вернувшись с работы, Ратмир заметил у своей койки обшарпанный, перевязанный веревкой небольшой чемодан.

— Мальчонка такой востроносенький приволок давеча, — пояснила тетка Серафима. — Глаза бегают, вороватые. Бросил чемодан и говорит: на поезд надо бежать, едет куда-то… Жалел, что тебя не застал… Кто это?

— Налим, — улыбнулся Ратмир и, нагнувшись над чемоданом, стал развязывать веревку.

— И верно, Налим, — сказала Серафима. — Такой из любых рук выскользнет… Чего он приволок-то, Ратмирушка? Уж не краденое ли?

В чемодане лежали книги. Много книг. И художественные, и исторические. Кто бы мог подумать, что Степка Ненашев вспомнит о его страсти к чтению! Значит, жив курилка! Жаль, что не повидались, Налим, наверное, знает, где и Володька Грошев…

Между книжками Ратмир обнаружил в чемодане завернутое в грязную бумажку желтое колечко с красивым камнем. Расправив бумажку, прочел: «Привет, Кирюха! Читай свои книжки и не поминай Степку Ненашева лихом. Кантуюсь на поездах, может, когда встретимся? Не забывай, Керя, что от работы кони дохнут… Насчет колечка не сомневайся: не краденое, законный трофей — нашел на полу в вагоне, когда тебя шукал по всему составу. Побожился, что, коли жив останусь — бандиты не убьют, — тебе его отдам».

Вспомнилась та жуткая морозная ночь, лежащая на снегу раненая женщина в черном полушубке… До сих пор Ратмир не может до конца осознать, что он тогда застрелил человека. Он понимал, что это убийца, бандит, но, когда вспоминал об этом, чувство какой-то неосознанной вины долго не покидало его.

Книгам он был рад и с теплым чувством благодарности подумал о Степке Ненашеве: даже в нем, поездном воришке, сохранилось что-то человеческое, доброе… А вот что делать с кольцом, не знал. Мелькнула было мысль — отдать Серафиме, но та, пожалуй, не возьмет, начнет выпытывать: откуда оно, зачем? Да и к чему горбунье золотое кольцо? Ратмир, как и многие мальчишки его поколения, был равнодушен к таким металлам, как золото, серебро, платина. По правде говоря, он и не отличил бы начищенную медяшку от чистого золота. Мать его не носила драгоценностей, да у нее их и не было. Он засунул бумажку с кольцом в оцинкованную коробку из-под патронов, где лежали его мелкие вещи, и забыл про него.

Жизнь постепенно входила в свою колею. Уже давно на станцию не прилетали «юнкерсы». Нет-нет днем высоко пролетал немецкий разведчик. Зенитки даже не стреляли по нему, потому что самолет проходил на такой немыслимой высоте, что попасть в него было невозможно. Самолет тянул за собой бесконечную белую полосу, она долго маячила в небе, расползалась, расчленялась на дымчатые сегменты. Иногда за разведчиком устремлялись в погоню наши истребители.

Ратмир ждал отца, по радио передавали, что наши войска освободили Задвинск и теснят оккупантов на запад. Мать писала, что у Ратмира появился брат, а вот как звать его, не сообщила. Неужели опять наградили маленького братца старинным именем вроде Рюрика или Руслана?..

Осенью Ратмир твердо решил идти в школу. Отвык он за два года войны от учебы, непривычно будет садиться за парту. Лучше бы, конечно, пойти в школу в Задвинске, но сохранилась ли там хотя бы одна школа? Отец рассказывал, что город дважды переходил из рук в руки, там были сильные бои и почти все здания разрушены.

Второе лето войны тоже выдалось жаркое, путейцы работали без рубах, Ратмир загорел до черноты, а вот ноги были белые. Никто из ремонтников не снимал брюки, хотя почему бы на таком пекле не раздеться до трусов? Пострадавший от частых бомбежек путь нужно было заменять на огромных расстояниях. Специальный поезд, нагруженный рельсами, шпалами, щебенкой, увозил их эа десятки километров от станции, а вечером привозил обратно.

Усталый, с противогазной сумкой через плечо, Ратмир возвращался с вокзала домой. Плечи под ситцевой рубахой горели то ли от солнца, то ли от тяжести; нынче он штук пятьдесят перетаскал на себе с напарником тяжеленных сосновых шпал. До сих пор ощущался запах креозота. Волосы и кожа им пропитались, что ли?

Настроение было приподнятое: завтра воскресенье, хоть отоспится, да и книжка ждет его под подушкой интересная…

Открыв калитку, он увидел на крыльце Ефима Авдеевича Валуева. Дядя стоял на верхней ступеньке в белой майке и синих галифе. Вывернув колени вовнутрь, как умел лишь он один, покачивался на носках хромовых с солнечным блеском сапог. На плече — расшитое красными петухами полотняное полотенце. Дядя Ефим смотрел на Ратмира и улыбался.

— Здравствуй, здравствуй, племяшок! Давненько не виделись… Вижу, вырос, совсем мужичок! Пойдем-ка в тенечек да потолкуем по душам. Полный мне подавай отчет по дому. Ты тут оставался за хозяина, с тебя, племяшок, и спрос!

Ратмир отвернул большой камень у колодца, достал из-под него завернутый в промасленную тряпку пистолет. Поблизости никого не было, дядин голос слышался с огорода, о чем-то толковал он с соседкой. Наверное, упрекал, что она за своими курами не следит: опять в огород забрались…

Красивая штука пистолет, но что с ним делать? Как заноза сидит эта мысль в Ратмире, с тех самых пор как спрятал под камень пистолет. Тут же лежало в бумажке и золотое колечко.

— Рат, дай мне потрогать? — услышал он за спиной тоненький голосок.

Так и есть, Катька подкралась! Как же он не услышал? Валуева опасался, а Катя запросто подошла. Тоже разведчица, в брата!

— На, — протянул он ей пистолет. Обойма с патронами была вытащена и лежала отдельно. — Хочешь, подарю?

Катя всерьез приняла его слова. Долго вертела пистолет в руках, прицелилась в скворечник, прибитый к столбу забора, потом со вздохом отдала Ратмиру:

— Тяжелый… Если бы был маленький.

— Игрушечный? — улыбнулся Ратмир.

— Скоро война кончится, совсем по-взрослому сказала девочка. — Зачем тогда людям пистолеты?