Ленин. Жизнь и смерть - Роберт Пейн

Из Зальцбурга, где ему предстояло сделать пересадку, он отправил письмо матери, в котором жаловался с оттенком комического замешательства, что к кому бы в поезде он ни обращался по-немецки, никто его не понимал. Да и сам он понимал немецкую речь с великим трудом, вернее, совсем не понимал. Он не мог разобрать даже простейших слов. Владимир писал, что попытался завязать разговор с кондуктором, но тот, по-видимому, ничего не понял и, все больше и больше раздражаясь оттого, что какой-то чудак-пассажир с рыжей бородкой бормочет ему что-то на непонятном языке, раскричался на него. Владимир был в недоумении. Тем не менее он решил, что главное — не падать духом, а развить разговорную речь, пускай даже ценой невероятного коверканья немецкого языка.

В Женеве Владимир встретился с Плехановым. Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как Плеханов вместе с Аксельродом, Верой Засулич и другими основали группу «Освобождение труда». Их цель была — издавать книги и брошюры революционного содержания, распространение которых способствовало бы росту революционного сознания рабочего класса России. Сам Плеханов был из дворян, но с юности посвятил свою жизнь борьбе за освобождение трудящихся. Революционную деятельность он начинал в Петербурге. Ему было совершенно неведомо чувство страха. Он возглавлял демонстрации рабочих, открыто произносил зажигательные речи, бичующие царское правительство. Он всегда был впереди, на виду, но почему-то полиции никак не удавалось его схватить. В 1880 году, когда ему было двадцать три года, он все же был вынужден покинуть Россию. К тому времени он уже имел за плечами большой опыт революционера-борца. Владимир, познакомившись с ним, увидел перед собой высокого, элегантного, безукоризненно одетого человека с черной острой бородкой и пышными усами. Он жил в вилле, выходившей на Женевское озеро, и писал книги по философии, об эстетике, о сущности и природе социализма.

Плеханова почитали как патриарха русского марксизма, и молодые революционеры-марксисты благоговели перед ним, но на деле к тому времени он уже отошел от активного участия в революционном движении. Группа «Освобождение труда» дышала на ладан, а Плеханов в своих выступлениях и статьях строил отдаленные планы грядущей революции, которой, судя по его представлениям, ранее чем через сотню лет и не суждено было свершиться. Владимиру он показался холодным и сухим. Он не шел на сближение, соблюдал определенную дистанцию в отношениях. Вместе с тем Владимир отметил его любезность и благорасположенность к нему. Плеханов прочел несколько статей молодого революционера; грубый, невыдержанный тон их покоробил его. Просмотрев одну из работ Владимира, он сказал: «Вы показываете буржуазии зад! — А затем добавил: — Мы же, наоборот, смотрим им прямо в лицо». Упрек был справедливый. И впредь Плеханова будет раздражать манера полемических статей Владимира, она будет казаться ему вульгарной, вздорной, злобной, оскорбительной.

Аксельрод был слеплен из более грубого материала, чем Плеханов. Разница между ними сразу же бросалась в глаза: утонченный, изысканный в своих вкусах Плеханов — и Аксельрод, похожий на косматого большого медведя. Плеханов сдержан, спокоен — Аксельрод от возбуждения бурлит, как котел. Они не уступали друг другу в интеллекте, оба были умны и образованы; во всех же прочих отношениях являли полную противоположность друг другу. Когда на следующий день после знакомства с Плехановым Владимир оказался в Цюрихе, Аксельрод встретил его как родного брата, которого не видел сто лет. Их разговор затянулся далеко за полночь; наутро они его продолжили, а там еще три дня подряд. Как и следовало ожидать, в Цюрихе было полно русских шпиков. Поэтому Аксельрод предложил Владимиру поехать за город, где они могли бы спокойно обсуждать свои дела, не опасаясь посторонних глаз и не привлекая к себе внимания. Целую неделю они бродили по окрестным холмам и говорили только об одном — о грядущей русской революции. И чем больше они говорили о ней, тем ближе и желанней она для них становилась. Лишь в единственном пункте взгляды Аксельрода расходились с позицией Владимира, и в этом он был тверд. В статьях Владимира часто доставалось либералам. Аксельрод, который своими корнями принадлежал к «Народной воле», настаивал на том, что революционные партии любого толка должны выступать единым фронтом, ведь у них общая цель — свержение самодержавия. Он твердил, что, постоянно вздоря с другими партиями, делу не поможешь. Они ведь тоже стремятся создать в России социалистическое государство. Поддаваясь силе его убеждения, Владимир готов был с ним согласиться, но только на словах; в глубине души он многое не принимал. Однако когда Аксельрод высказал мысль о том, что пора объединить марксистские кружки в действенную политическую партию, Владимир принял это безоговорочно. Между ними было решено, что настало время издавать свой политический журнал, в котором должны будут также печататься статьи, написанные в России и тайно переправленные за границу. Кроме того, Владимир согласился поискать средства для помощи товарищам, жившим в эмиграции. Они расстались, как лучшие друзья. Аксельрод нашел, что молодой человек любезен и обходителен и обладает светлой головой.

Из Цюриха Владимир направился в Париж. Город поразил его своими размерами, широкими, великолепно освещенными улицами, бульварами, типично французской раскованностью и вообще непохожестью на респектабельный, суровый Санкт-Петербург. Жизнь в Париже была дешевая, меблированная комната обходилась ему в шесть, самое большее в десять франков в неделю. Он собирался задержаться здесь на месяц-другой, чтобы позаниматься. Четверть века прошло со времен Парижской Коммуны, но еще живы были очевидцы тех дней, и их рассказы звучали, как будто все это происходило всего неделю назад. Одним из них был Поль Лафарг, зять Маркса, который тихо жил со своей женой Лаурой в Пасси. Владимир не мог сдержать волнения в предвкушении встречи с ними. Он явился с цветами и долго говорил о приближающейся революции, живописал, как вечерами, после работы, трудящиеся Петербурга осваивают работы Карла Маркса.

— Вы хотите сказать, что рабочие читают Маркса? — словно не веря своим ушам, спросил Лафарг.

— Да, они его читают.

— Но понимают ли они его?

— Да, они его понимают.

— Боюсь, что вы заблуждаетесь, — ласково промолвил Лафарг. — Нет, они ничего не понимают. У нас во Франции после двадцатилетней пропаганды социализма все равно никто не смыслит в Марксе!

Около месяца Владимир просто гулял по Парижу. было лето, и у него вдруг пропала охота корпеть над книгами. Он бродил по бульварам, рассматривал витрины магазинов, посетил кладбище Пер-Лашез, где были расстреляны коммунары. Он искал связей с французскими социалистами. Владимир изучал французский с детства, но, как и в случае с немецким языком, его плохо понимали, когда он говорил. Желудок у него все еще побаливал. Кто-то из знакомых рассказал ему о местечке в Швейцарии, где находились целебные источники, которые могли бы его излечить. И вот он снова в Швейцарии, с легким кошельком и в прекрасном настроении. Можно предположить, что на сей раз он забыл. о марксистских кружках, подпольных типографиях, суровых задачах, стоявших перед революционерами… Прожив на водах несколько дней, он отправляет письмо матери. В нем он сообщает, что превысил свои расходы и вряд ли проживет на оставшиеся деньги, а потому просит прислать еще сотню рублей, — из чего следует, что мать неоднократно поддерживала его средствами во время его путешествия.