Хоровод воды - Сергей Кузнецов

Лёля вышла на улицу, постояла в какой-то ненужной очереди, ушла, не дойдя до прилавка, и все думала: как же это так, как он может меня бросить, когда я жду от него ребенка? А потом поняла: он же просто не знает, а если узнает – все изменится, потому что теперь она с его женой на равных. И эта мысль так понравилась ей, и она даже не подумала, что до этого дня никогда и не собиралась жить с Васей, ей все казалось: впереди вся жизнь, а это просто такое приключение, немножко из жалости, немножко по привычке.

Легко представить себе семидесятые, пусть я это десятилетие почти и не помню. Романтика тех лет в нашей крови, романтика, отдающая горечью цинизма, вкусом водки из горла, памятью бульдозерных выставок, наследием андерграунда, отчаянием безвременья. Легко представить мою маму, стихи писала, слезы глотала, монетки опускала в щелку таксофона – невозможно представить только себя, который то ли был, то ли не был. Одна клетка, потом две, четыре, восемь…

Лёля еще пару раз позвонила Васе на работу, но его не звали к телефону, и она неделю еще подумала и решила, что все-таки надо сказать, перед тем как делать аборт, и снова позвонила, и потом только сообразила набрать Сашу, которого не видела, почитай, сто лет. Лёля знала: у него какие-то вечные экспедиции, разъезды, жена, ребенок, кажется, девочка, – но ей повезло, сам подошел к телефону, она ему все сразу выложила: и про ребенка, и про Васю, и про быстрое прощание. Она ждала, но Вася так и не перезвонил, зато с цветами приехал Саша, сказал, что если надо – он поможет, деньги, слава богу, есть, Север, Восток, нули на сберкнижке разбегаются, так и сказал. Лёля закачала головой, мол, денег не надо, но было уже неловко сказать, что она собирается делать аборт, а потом уже и в самом деле стало поздно, 13 недель, никто не брался, вот так я и появился на свет, в бетонно-асфальтовой Москве, городе автобусных остановок, слякоти, пыли, очередей в ГУМе, справок из ЖЭКа, в городе жалости и любви.

35. Усатые морды рыб

Моя сестра Аня никогда бы не позволила мужчине снять ей квартиру. Потому и переезжает каждый год, потому старается ходить потише, не дразнить соседку-психопатку, потому живет вдвоем с ребенком на свою небольшую зарплату.

Даша вертит в руках связку ключей. Впервые в жизни – ключи от квартиры, где будет жить только она. Ни родителей, ни Леры, никого. Квартира, конечно, съемная – ну и ладно, Никита сказал, что хозяева настроены на долгое сотрудничество.

Вот такой получился подарок на день рождения. Двадцать три года, стала, наконец, взрослой.

– А если мне не понравится – можно я там ремонт сделаю? – спрашивает она Никиту. – Обои переклею, занавески другие повешу, нарисую на стене что-нибудь? Хозяева не будут возражать?

– Нет, – улыбается Никита, – они сказали: делайте, что хотите, только двойной залог оставьте.

– Знаешь, – говорит Даша, – я, наверное, лет с двенадцати мечтала вот так жить. Сама себе хозяйка. Чтобы ни от кого не зависеть. Ты даже не представляешь, как я счастлива! Спасибо тебе, спасибо огромное!

Она целует Никиту в губы, и он, переводя дыхание, шепчет:

– Я там еще небольшой сюрприз приготовил, надеюсь, тебе понравится.

– Конечно, понравится, – отвечает Даша и еще крепче сжимает в руке ключи от съемной квартиры: свой чудесный талисман, могучий оберег, сказочную волшебную палочку.

Между ними – аквариум. Восемьдесят литров. Два ленивых сома поворачиваются с боку на бок. Крутится мельничное колесо – пластиковое, но кажется – деревянное. Лежат на дне коряги, стоят полые пни. Керамические, но кажется – деревянные. Даша сквозь толщу воды видит Никитино лицо: лицо немолодого, в сущности, мужчины. Мешки под глазами, двойной подбородок, какая-то нелепая полуседая щетина. Два сома проплывают между ними, шевеля усами. Сквозь двойное стекло Никита сам похож на рыбу. Приоткрывает рот, посылает воздушный поцелуй, но кажется – беззвучно выдыхает пузырек воздуха. Дашина рука скользит вдоль стенки, пытается дотянуться, встречает Никитину ладонь. Их сплетенные пальцы – как искусственные коряги на дне, как усатые морды рыб.

Милый, говорит Даша одними губами, и по ту сторону подводного ландшафта Никита видит колышущиеся массивные серьги – будто экзотические подводные украшения.

С днем рождения, повторяет он.

Они вдвоем в пустой темнеющей комнате. Аквариум на возвышении, и Никита с Дашей, протянувшие друг другу руки, почти бесшумно обходят стеклянный куб, словно исполняя магический обряд, словно в хороводе.

Как на Дашины именины испекли мы каравай. Вот такой вышины, вот такой ширины.

Был какой-то детский фильм, где подводные жители пели «…испекли пирог из глины». Да, фильм про богатыря, что спустился за Марьей-искусницей на морское дно.

Каждый мужчина хотя бы раз в жизни должен пойти за любимой на дно моря.

Или омута. Где коряги, гнилые колоды, раки с клешнями, налимы с усами, куда не проникает солнечный свет.

Любовь – это и есть темный омут.

Ныряешь, как в омут с головой.

Каждая женщина – это река. Входишь в нее, чтобы отдаться течению. Волосы, как водоросли, груди, как волны. Потом тебя выносит на берег, и вы лежите рядом, обнявшись, – как когда-то на камнях Симеиза с Машей.

Тем летом у вас кончились деньги, и Маша придумала: надела цветастую юбку, повязала платок, взяла колоду карт и пошла на набережную изображать цыганку, гадать отдыхающим. Вечером они устроили пир: купили вина и шашлыков, тут же, на набережной, – одна лишь Маша загрустила. Никита спросил: Что случилось? – и она рассказала: на втором или третьем человеке на нее накатило, и она в самом деле увидела прошлое и будущее этих людей.

Видела ли она свое будущее, одинокое кресло в пустой квартире? Видела ли будущее Никиты, куб аквариума посреди комнаты, лицо незнакомой девушки сквозь толщу зеленоватой воды?

Каждая женщина – река, но для Никиты Даша оказалась не рекой, а омутом.

Наверное, потому и аквариум. Лучший подарок, который Никита мог сделать.

Он сразу понял, как аквариум должен выглядеть. Темное озеро где-то в чаще леса. Коряги, пни, заброшенная мельница, сомы или налимы.

Омут, ну да.

Виктор пожал плечами, но все сделал за неделю, лишних вопросов не задавал – мало ли какие у шефа персональные клиенты. И вот теперь, в Дашин день рождения, они водят хоровод вокруг кубического озера, воздвигнутого посреди небольшой московской комнаты.

Каравай, каравай, кого любишь – выбирай.

Темные коряги, сгнившие пни, усатые морды. И он – на дне, не в силах подняться. Сучья цепляются за одежду, темная вода заполняет легкие. Трудно дышать, невозможно дышать, остатки воздуха пеной выступают на губах – уже который раз. Почему-то всегда вспоминаешь, когда слишком поздно, когда нельзя остановиться, когда живая вода за тридцать рублей не приносит успокоения, когда тихий омут уже затягивает в глубь, на дно, к пням, корягам, налимам и сомам. Они выпьют твой мозг, они разрушат твое тело, они заполнят твои легкие темной придонной влагой – и на этот раз ты не сможешь вынырнуть, просто не хватит сил, никто не протянет руки, не вытащит на поверхность. Никто.

Флешбэк, вы говорите? Вот вам флешбэк!

Коряги, словно пальцы, сжимают мои щиколотки. Я стараюсь не смотреть вниз, я уже все вспомнил, я знаю, чтó увижу. Господи, начинает молиться Мореухов, дай мне силу. Не силу выжить, не силу изменить то, что я могу, а просто – хоть какую-нибудь силу. Он падает в грязный февральский снег, слабо хрипит, пена выступает на губах, все, конец, отмучился, думает Мореухов, не хочу умирать. Темные воды смыкаются над головой, рыбьи усы щекочут лицо, чешуйчатые тела скользят по коже, и только на краю сознания мерцает какое-то женское лицо – раскосые глаза, широкие скулы, полуоткрытые губы… Мэгги Чун, ну да, как бы не так, откуда ж ей тут взяться!

И тут Никита притягивает к себе Дашу, целует, стаскивает с себя свитер, расстегивает ремень. Даша, хихикая, вырывается, они в последний раз обегают аквариум – я люблю, признаться, всех, а Никиту – больше всех, – падают на кровать, возятся, смеются, стонут, словно это Никите двадцать три года, вся жизнь впереди. На его губах – серебряный привкус счастья, и он целует Дашу снова и снова, так, что уже не хватает воздуха, прерывается дыхание, кружится голова, слабеют объятия.

Сквозь толщу воды смотрят усатые морды рыб, в глубине лесного озера колышутся водоросли, темнеют коряги…

36. Зооалкология

Разговор о зооалкологии лучше всего начать с анализа известного выражения напился как свинья. Несведущий решит, что свиньи много пьют, отсюда и взялось это сравнение.

Думаю, совсем не так. Если свиньи и пьют, то куда меньше, чем наш брат человек.

Напился как свинья – это лишь одна из ступеней пьянства, не первая, но и не последняя.

Человеческий облик теряется постепенно. В этом деле нужны настойчивость и упорство. Дарвин не зря трудился, выдумывал про эволюцию – не так-то легко обратить ее вспять!