БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ НА БАЛКАНАХ - михаил каратаев-крачевский

Так бывало и на самане. Начинали мы работу за час до восхода солнца и кончали уже при звездах, потратив всего полчаса на завтрак и полтора на обед. С носилками кала, весившими больше четырех пудов, обычно не ходили, а бегали; при таком темпе подачи и мастер не выходил из согнутого положения, не имея времени хотя бы выпрямить спину. Легче всего было тому, кто нагружал носилки, поэтому время от времени все менялись ролями. Иногда на самане работали втроем, тогда носильщики сами нагружали носилки.

Однако возвращаюсь к событиям дня. Метрах в трехстах от села, в небольшой низине, свояк остановил своего одра, разгрузил телегу и уехал, пообещав после обеда приехать еще. Оставшись одни, мы оглянули арену предстоящих нам действий. Саманная яма одной стороной почти соприкасалась с протекавшим здесь ручьем, а с другой была ограничена срезом невысокого бугра. Оба этих обстоятельства чрезвычайно облегчали приготовление замесов для самана, а в непосредственной близости было сколько угодно места для его выкладки, так что с носилками не нужно было далеко бегать. Лучших условий для работы трудно было желать, а потому я искренне удивился, услышав сбоку недовольный голос Крылова:

— Ну, тут много не заработаешь: яма слишком глубока, ручей, того и гляди, пересохнет, и место слишком открытое, значит, весь сельский скот будет топтаться по нашему саману.

— Да и кормить чертова вдова будет отвратительно, — добавил Смирнов. — По харе сразу видно, что она сквалыга, небось станет посылать нам лук, огурцы и юшку из-под творога — на таких харчах через неделю ноги протянешь!

Я хотел было заспорить и заступиться за вдову, но в этот момент увидел то, что другие увидели раньше меня: вдали, на склоне пологого холма, белели строения Сеймена, а на самой его вершине, ярко освещенная солнцем, как на ладони была видна наша казарма, где еще вчера мы чувствовали себя людьми совершенно иного порядка. Я сразу понял и разделил пессимизм моих друзей: имея перед глазами подобный соблазн, лезть в грязевую яму никак не хотелось. Желая наглядно показать, что вдобавок ко всему сказанному Крыловым тут еще и грунт твердый, как бетон, я схватил кирку и, размахнувшись, ударил ею по верхушке обрывающегося в яму бугра. Эффект получился неожиданный: вниз обрушилось столько земли, что ее достало бы на полсотни кирпичей. Внезапно все поняли, что роптать на условия тут просто грешно. Приступ малодушия был подавлен, и мы взялись за работу, стараясь не глядеть в сторону казармы.

В час дня из села подошел парнишка, хозяйкин сын, тащивший в одной руке увесистую торбу, а в другой пятилитровый глиняный кувшин — в нем оказалось густое овечье молоко, а в торбе два больших хлеба, добрый килограмм свиного сала, изрядный кусок брынзы, банка маслин и пучок зеленого лука. Ворча, что на таких харчах можно нажить чахотку, и поругивая бедную вдову, мы наелись как удавы, часок отдохнули и продолжали работу до темноты. Начав в этот день поздно, мы выложили всего 1300 кирпичей, но сверх того приготовили большой замес на завтра, так что утром можно было сразу приступать к выкладке.

Помывшись в ручье и придав себе прилично-рабочий вид, мы направились в сельский дукьян, где должны были ночевать, там выпили у стойки по “шеше” (флакончик-мерка, вмещающая сто граммов напитка) сливовицы и осведомились — готовы ли наши апартаменты? Хозяин молча зажег керосиновый фонарь, провел нас через двор и открыл в углу маленькую дверь, в которую, сгибаясь пополам, все мы вошли и очутились в небольшом и низком помещении. Стены его были сделаны из плетня, а на полу лежал толстый слой соломы.

— Это хлев, — пояснил хозяин. — Но свиней я с прошлого года не держу, так что тут все вычищено, а на пол я велел постелить свежей соломы. Вам будет здесь удобно, — добавил он и, оставив нам фонарь, удалился.

Мы молча переглянулись. Смирнов стал на четвереньки и захрюкал, все остальные последовали его примеру. С минуту мы ожесточенно хрюкали друг на друга, потом с хохотом повалились на солому.

— Итак, мы на свином положении, — промолвил Крылов, — с чем вас, господа офицеры, и поздравляю! Впрочем, кабатчик прав, здесь, пожалуй, чище, чем в его хате, и наверняка будет меньше клопов.

Вскоре вдовий сынишка принес нам продукты на ужин. Их ассортимент от обеденного отличался лишь тем, что отсутствовали маслины, но вместо них в торбе оказалось четыре десятка яиц. Прихватив и сало, хозяйственный Тихонов отправился с ними к дукьянщику на кухню и четверть часа спустя возвратился с огромной сковородой яичницы. Основательно закусив, мы выкурили по цигарке и завалились спать, все четверо накрывшись толстым рядном, которое прислала нам вместе с ужином сердобольная вдова.

Мне снилось, что я лежу на самом краю саманной ямы и громадная свинья со злобным хрюканьем толкает меня рылом, стараясь спихнуть вниз. Я проснулся и открыл глаза, — вокруг была темнота, но кто-то действительно толкал меня под бок и громко хрюкал. Потом раздался голос лежавшего рядом Смирнова:

— Просыпайтесь, боровы, уже светает, пора идти на работу!

Наш утренний туалет был недолог. Соорудив по бутерброду из хлеба и брынзы и на ходу закусывая, мы дошли до своей ямы и начали “вкалывать”. К девяти часам утра уже выложили более пятисот кирпичей.

— Здорово идет дело, — заметил я во время перекура. — Если ежедневно будем делать в среднем по две тысячи двести штук, в субботу вечером кончим и, получив по тысяче левов на брата, отправимся домой.

— Половина заработка пойдет за долги, а на другую половину можно будет недельку пожить по-человечески, — мечтательно добавил Крылов.

— Да, но две тысячи двести кирпичей в день — это вам не жук наплакал, — сказал Смирнов. — Надо нажимать, давайте-ка приступим к делу.

Мы сделали новый замес, по крайней мере, на семьсот кирпичей, и уже собирались перейти к выкладке, когда возле нашей ямы остановился какой-то прохожий болгарин.

— А вы почему работаете? — удивленно спросил он.

— Отцы не позаботились об нашем образовании и не научили нас делать фальшивые деньги, — ответил я. — Вот теперь и приходится работать.

— Но сегодня праздник, — пояснил братушка и назвал имя какого-то болгарского святого. — В этот день наш кмет (сельский староста) работать не разрешает.

— Это к нам не относится. У вас свои праздники, а у нас свои. К тому же работаем мы не в селе, а в поле и ваших праведников в соблазн не вводим.

— Ну, дело ваше. Я только вас предупреждаю, что могут быть неприятности, — сказал болгарин и пошел своей дорогой.

Потеря дня нарушала все наши расчеты, и потому мы решили продолжать выкладку, надеясь, что сельские власти не захотят с нами связываться и оставят в покое. Действительно, часа полтора мы работали без всякой помехи, но потом к нашей яме подошел другой болгарин и, отрекомендовавшись секретарем кмета, потребовал, чтобы мы немедленно прекратили работу. Пришлось подчиниться. Усевшись на краю ямы, мы закурили, провожая глазами величественно удалявшегося секретаря.