Вечерние новости - Артур Хейли

Волнение, в каком пребывал Баудельо в связи с этим звонком, и явилось причиной того, что он не сразу отреагировал на неожиданно возникшую ситуацию.

Когда Джессика возле супермаркета стала вырываться из рук тащивших ее людей, она была словно в шоке и лишь через минуту-другую с ужасом поняла, что происходит. Даже после того, как ей заткнули рот кляпом, она продолжала отчаянно бороться, особенно увидев, что неизвестные громилы схватили и Никки, а Энгуса безжалостно ударили, и он упал. Но буквально через несколько мгновений ей сделали укол, сильное лекарство попало в кровь, опустилась черная пелена, и Джессика потеряла сознание.

И вдруг она начала выбираться из этого состояния, оживать, к ней возвращалась память. Сначала смутно, потом все явственнее она стала различать звуки. Джессика попыталась шевельнуться, что-то сказать, но обнаружила, что не способна ни на то, ни на другое. Она попыталась открыть глаза, но и они не открывались.

Она словно находилась на дне темного колодца, старалась сделать хоть что-то, что угодно, — и не могла.

Затем наступил момент, когда голоса зазвучали явственнее, вспомнилось то, что произошло в Ларчмонте.

И Джессика открыла наконец глаза.

Баудельо, Сокорро и Мигель этого не заметили.

Джессика чувствовала, что к ней возвращается жизнь, но не могла понять, почему не может двинуть ни рукой, ни ногой — разве только чуть-чуть. Потом увидела, что левая рука ее привязана ремнями к кровати, и поняла, что лежит на чем-то вроде больничной койки и что другая ее рука и обе ноги тоже привязаны.

Она слегка повернула голову и застыла от ужаса.

На соседней койке лежал Никки, привязанный так же, как и она. А за ним — Энгус, тоже привязанный, только веревками. А дальше — о нет. Только не это! — она увидела два раскрытых гроба разной величины, явно предназначенных для нее и для Никки.

Вот тут она закричала и стала отчаянно биться. Каким-то образом ей удалось высвободить левую руку.

Трое заговорщиков тотчас повернулись на крик. Баудельо, которому следовало немедленно отреагировать, оцепенел от испуга.

А Джессика, продолжая отчаянно биться, протянула левую руку и стала шарить, пытаясь найти хоть что-то, что можно было бы использовать в качестве оружия. Рядом находился стол с инструментами. Под руку ей попалось что-то вроде кухонного ножа для чистки овощей. Это был скальпель.

Баудельо, придя в себя от изумления, кинулся к Джессике. Увидев, что она сумела высвободить руку, он хотел было снова пристегнуть ее ремнями с помощью Сокорро.

Но Джессика оказалась быстрее него. В своем отчаянии она взмахнула ножом и рассекла лицо Баудельо, затем руку Сокорро. У обоих на коже сначала появились узкие красные полоски. А через мгновение хлынула кровь.

Баудельо, не обращая внимания на боль, все-таки пытался схватить руку Джессики. В этот момент к койке подскочил Мигель и, ударив Джессику изо всей силы кулаком, помог Баудельо пристегнуть руку пленницы.

Мигель вырвал у нее скальпель. Джессика еще пыталась бороться, но это было уже бесполезно. Сознавая свою беспомощность, она разразилась слезами.

Тут возникло новое осложнение. Анестезия переставала действовать и на Никки. А крики матери довольно быстро привели его в сознание. Он тоже начал кричать и вырываться, но, конечно, не смог высвободиться.

Энгус же, которому ввели снотворное позже, чем остальным, даже не шевельнулся.

В комнате стоял невероятный шум, но и Баудельо, и Сокорро — оба понимали, что пора заняться собственными ранами. Сокорро заклеила пластырем порез на руке и стала помогать Баудельо, пострадавшему больше нее. Она прилепила к ране на его лице марлевые тампоны, но они тотчас пропитались кровью.

Баудельо, кивком поблагодарив ее, указал на инструменты и пробормотал:

— Помоги-ка мне.

Сокорро жгутом перекрутила левую руку Джессики. Баудельо ввел ей в вену иглу и сделал инъекцию пропофола. Джессика продолжала кричать и дергаться, пока глаза у нее не закрылись, и она снова погрузилась в забытье.

Баудельо и Сокорро перешли к Никки и повторили процедуру. Он тоже перестал кричать и обмяк — сознание снова покинуло его.

Затем, не желая дожидаться, когда старик тоже придет в себя и надо будет усмирять его, Баудельо вколол пропофол и ему.

Мигель не вмешивался в их действия, но кипел от бешенства. И теперь набросился на Баудельо:

— Ах ты, безрукая задница! — Глаза его сверкали. — Pinche cabron ![17] Ты же мог все погубить! Да знаешь ли ты, что ты вообще делаешь?

— Знаю, — сказал Баудельо. Марлевые тампоны, прикрывавшие рану на его лице, промокли, и кровь текла по щеке. — Я неверно рассчитал. Обещаю — такого больше не случится. Красный от злости, Мигель молча выскочил из комнаты. Осыпав Баудельо ругательствами, он ушел, а Баудельо с помощью ручного зеркальца принялся обследовать свою кровоточащую рану. И сразу все понял. Во-первых, у него теперь до конца жизни будет шрам через все лицо. И во-вторых, — что было куда важнее, — надо немедленно зашить рану. В данных обстоятельствах в больницу или к другому врачу он обратиться не мог. Значит, оставалось только сделать все самому — с помощью Сокорро.

Он сел перед зеркалом, чувствуя, как от слабости кружится голова, и велел Сокорро принести медицинскую сумку. Он достал хирургические иглы, шелковую нитку и препарат для местной анестезии — лодокаин. Затем объяснил Сокорро, что каждый из них должен делать. Она, по обыкновению, лишь время от времени произносила: “Si!” или: “Esta bien!”[18] Затем Баудельо начал вкалывать лодокаин по краям раны.

Вся процедура заняла почти два часа, и, несмотря на местную анестезию, боль была жуткая. Баудельо несколько раз едва не терял сознание. Рука у него то и дело вздрагивала, отчего швы получились неровные. Осложняло дело и то, что ему приходилось работать, глядя в зеркало. Сокорро подавала ему то, что он просил, и, когда он был на грани обморока, помогала прийти в себя. Он все-таки выдержал до конца, и хотя шов получился плохой и Баудельо понимал, что останется шрам, он не сомневался, что рана заживет.

Когда с этим было покончено, Баудельо, зная, что самая трудная часть задания еще впереди и ему необходимо отдохнуть, принял двести миллиграммов секонала и заснул.

Глава 3

Около 11.50 в гостиной квартиры в Порт-Кредите Гарри Партридж включил телевизор и поймал станцию “Буффало” — филиал Си-би-эй в штате Нью-Йорк. Передачи “Буффало” отлично принимались в районе Торонто — телеволны, не встречая помех, пересекали пространство всего в шестьдесят миль над озером Онтарио.

Вивиен куда-то ушла и должна была вернуться не раньше обеда.

Из дневного выпуска новостей Партридж надеялся узнать о последствиях вчерашней аварии самолета “Маскигон эйрлайнз” в далласском аэропорту Форт-Уорт. В 11.55, когда в программу “врезался” специальный выпуск Си-би-эй, Партридж сидел у телевизора.

Как и все остальные телезрители, он был глубоко потрясен и взволнован услышанным. Неужели это правда или просто какое-то чудовищное недоразумение? Но он знал по опыту, что Си-би-эй не выпустит информацию, не проверив факты.

Он вглядывался в лицо Дона Кеттеринга и вслушивался в его слова. Партриджа охватила тревога за Джессику. К этому чувству примешивались сострадание и жалость к Кроуфорду Слоуну.

Ему сразу стало ясно: отпуск закончился, не успев начаться.

Поэтому он не удивился, когда минут через сорок пять раздался телефонный звонок и его попросили прибыть в штаб-квартиру телестанции Си-би-эй в Нью-Йорке. Удивило его лишь то, что просьба исходила от Кроуфорда Слоуна.

По голосу Партридж понял, что Слоун — на грани срыва. После первых малозначащих фраз Слоун сказал:

— Гарри, без тебя мне никак не обойтись. Лэс и Чак набирают команду, которая будет работать на двух уровнях — ежедневный эфир и тщательное расследование. Они спросили, кого бы я хотел видеть в качестве руководителя группы. Я ответил, что кандидатура только одна — ты.

Партридж почувствовал, что никогда еще — а они со Слоуном знали друг друга много лет, — они не были так близки, как в эту минуту.

— Держись, Кроуф. Вылетаю ближайшим рейсом.

— Спасибо, Гарри. Можешь назвать людей, с которыми бы ты хотел работать?

— Да. Достаньте из-под земли Риту Эбрамс — она где-то в Миннесоте — и попросите приехать Минь Ван Каня.

— Если их еще не будет к твоему приезду, они появятся чуть позже. Кого-нибудь еще?

Подумав, Партридж сказал:

— Мне нужен Тедди Купер из Лондона.

— Купер? — В голосе Слоуна прозвучало недоумение, потом он вспомнил. — Это тот, что занимался расследованием в нашем отделении?