Горшок черного проса - Георгий Лоншаков

— Так-так… — Филатов поискал глазами пепельницу на столе директора, не нашел, стряхнул пепел на пачку сигарет. — Так-так… Посевная закончилась, и разговоры, стало быть, ни к чему? До следующего года. А проса как не было, так и не будет, так, что ли?

— Я вместо него посеял сою. — Директор встал и заходил по кабинету. — Соя даст совхозу куда больше прибыли, чем просо. Экономические соображения в пользу сои, Семен. Николаевич.

— За сверхплановую сою и за экономические соображения честь тебе и хвала. Посеял больше сои — молодец. Но будь добр посеять и просо, которое тебе запланировали. И будь добр вырастить урожай. Понимаешь?

— Где прикажете сеять?

— Там, где положено. А для сверхплановой сои я даже помогу разрабатывать новые земли. Есть они у тебя? Заболоченные, но есть.

— Но, Семен Николаевич…

— Я уже шестой десяток лет Семен Николаевич. И мы с тобой, Леонид Иванович, не в бирюльки поставлены играть. Согласен: мы обязаны проявлять разумную инициативу, принимать ради пользы дела самостоятельные решения, идти, если этого требует обстановка, на определенный риск, но то, что нам поручили, обязаны разбиться в лепешку, но выполнить. Понимаешь?.. Помнишь, иголок обыкновенных нигде нельзя было достать? Или та же история с детскими игрушками, с мясорубками? Это не от бедности нашей было, разлюбезный Леонид Иванович, а от того, что кое-кому производство этих вещей хлопотным и неэкономичным представлялось!.. Ты просо не посеял, ладно. Будешь по прибылям за высокооплачиваемую сою греметь. А в это время в магазинах пшена какому-нибудь деду на кашу не найдется…

— Шутить изволите, Семен Николаевич…

— Какие уж шутки… Интересное дело! В других районах области просо идет рекой, а у нас — в загоне. Агротехника разработана. Семена — пожалуйста! Что еще надо? Знаю, знаю, ты причины сыщешь. Про земли уже говорил. Про экономические соображения говорил. Может быть, что-нибудь еще про традиции, а?

— Нет, не буду… ничего говорить.

Директор сел на свое место и тяжело вздохнул.

— Жаль… — сказал Филатов. — Не попался ты мне на великолепный крючок. И все же традицию одну я тебе продемонстрирую! Ты помоложе меня, Леонид Иванович, сходи, будь добр, к моей машине и принеси ящик. Только осторожней бери, как стоит в кабине на по́лике, так и бери. Да не урони ненароком — ценность! Сходи, сходи!

Директор недоуменно посмотрел на секретаря райкома, пожал плечами, но пошел.

— Ставь сюда, — показал Филатов на стол, когда директор вернулся.

Он сам вскрывал ящик. Директор стоял рядом и следил, не спуская глаз, за всем, что проделывал секретарь райкома, с интересом человека, наблюдающего за манипуляциями фокусника.

— Жаль, жаль, что ты на традиции не сослался, — говорил Филатов, пока открывал крышку и пока извлекал поролоновые обкладки. — Уж больно хорош крючок я тебе заготовил… Так вот, о просе. Просо здесь сеяли, дорогой, не только двадцать лет — еще тысячу лет назад. Сейчас я тебе покажу кое-что такое, что ты ахнешь…

Он извлек наконец из ящика и бережно поставил на стол глиняный сосуд:

— Вот тебе традиция и вот тебе просо!

— Да я ж ничего про традиции не говорю…

— Не ты, так другие говорят.

Директор кашлянул в кулак и сдержанно улыбнулся:

— Где такой откопали, Сергей Николаевич?

— Не я — археологи откопали.

— Это те, что на Быстрой работают?

— Они самые.

Интерес директора к невзрачному на вид глиняному горшку моментально возрос. Он внимательно разглядывал затейливые украшения из ромбиков и спиралей на шейке сосуда, провел ладонью по его шершавым бокам, заглянул на всякий случай внутрь, при этом повторяя:

— Любопытно… Очень любопытно!.. А сколько ему лет, Семен Николаевич, не интересовались?

— Интересовался. Больше тысячи…

— Фьюить!.. — присвистнул директор. — Вот это стаж!..

— А теперь я тебя спрошу, Леонид Иванович… — Филатов достал из сосуда горсть темных зерен и ладонью лодочкой поднес близко к лицу директора. — Просо это или не просо?

Директор прищурил глаза, чтобы лучше виделось.

— Я тебя спрашиваю…

— По форме вроде бы просо…

— И по существу это просо, Леонид Иванович!

— Как будто и по существу просо, — согласился директор. — Только слишком уж черное…

— Ишь ты — черное! Полежи-ка тысячу лет…

— М-да… Ты-ся-ча лет!.. — Директор поскреб рукой затылок. — Ты-ся-ча лет!..

— Тысяча… Археологи утверждают, что люди, которые здесь жили, сеяли просо уже две тысячи лет назад! Что же выходит? Тысячу лет и две тысячи лет назад древние просо сеяли, а сейчас нельзя? Опыта нет? Климат крепко изменился? Возможности не те, так, что ли?

— Семен Николаевич…

— Что Семен Николаевич? Я хотел, Леонид, чтобы ты не только разумом, но и сердцем кое-что усвоил…

— Ну, сдаюсь, сдаюсь… — Директор шутливо поднял руки кверху. — Убедили. Сдаюсь.

Филатов закурил.

— И все-таки ты меня не до конца понял. Посевная посевной, Леонид Иванович. Это дело поправимое. Не в нынешнем, так в следующем году. Ну, еще один выговор… Но я выпросил у археологов и привез сюда это черное просо главным образом для того, чтобы ты увидел его и осознал, что это такое и кто ты… И другие, те, кто работает на нашей амурской земле, чтобы тоже осознали.

— Ох, и суровый же вы, Семен Николаевич, человек, — смущенно рассмеялся директор. — Не одним, так другим проймете!..

— С вашим братом иначе нельзя, — усмехнулся Филатов.

Директор опять смущенно улыбнулся, помедлил и, решившись, спросил:

— Вот хочу узнать у вас: почему, даже если в других совхозах дела хуже, чем у меня, мне на орехи достается всегда от вас больше всех?.. Почему, а, Семен Николаевич? И вообще, почему, когда что-то начинаете, с меня начинаете… тормошите больше всех? Честно скажу, иногда даже обида берет…

Филатов отчего-то вздохнул, раздавил окурок о пачку.

— Потому, Леня, что ты для меня не просто директор. Ты ведь вместо сына мне, а с сыновей спрос всегда построже. — Он посмотрел Леониду прямо в глаза и добавил другим, деловым уже тоном: — Ну, что же, вези давай на поля, директор…

НА ПРОСТОР РЕЧНОЙ ВОЛНЫ…

Рассказ

Туманы над Амуром заклубились под утро, когда луна окончательно упряталась за далекие левобережные сопки, и с угасшей ее краюшкой тихо исчезли серебристые дорожки и блики на сонной реке, и кругом стало сумеречно и зябко. Спиридон Фомкин проснулся как раз в это время, услышав накрапывание первых затяжелевших росинок на чутком полотне тента, укрывшем лодку от ветрового стекла до моторного отсека в корме. Фомкин коротал ночь, скрючившись на заднем сиденье, поэтому, еще не вставая, нащупал застежки тента, откинул полог и, протянув руку еще дальше, ощутил загрубелой ладонью обжигающий холодок росы на металле бортов.

Нет, Фомкин не проспал, не проворонил момента: вставать под утро — это у него было в крови, тем более если встречал он такую пору не в постели, под боком у жены, а в лодке. Он привстал на колени, высунулся по плечи наружу, осторожно втянул ноздрями резковатый предрассветный воздух, едва при этом не чихнул, но удержался. Кругом стоял туман, правда, еще не слитный, рваный, его клочья бесшумно пролетали рядом с кормой и, словно призраки, исчезали во мраке ночи. Глядя на них, Фомкин подумал, что к утру затуманит еще сильнее.

На Амуре было тихо. Теплоходы, буксиры и толкачи с баржами, нефтеналивные самоходки, «Метеоры», катера, «Ракеты» и сухогрузы шли вверх и вниз по реке до полуночи; шли с веселыми огнями, с громкой музыкой, с гулом, урчанием, рокотом и чуханьем машин, с шумом и бурлением раздвигаемой форштевнями и раскрученной винтами воды. После полуночи движение пошло на спад, а потом и вовсе затихло, и, когда они с напарником устраивались на ночь, крутые волны от проходивших фарватером судов больше уже не прибегали запоздало издалека, не раскачивали лодку, не бились с грохотом в берег, не рассыпались шипуче на песках, и Фомкин слышал, как в устоявшейся тишине мерно дышала река, как нет-нет да и вскрикивала жалобно в ночи одинокая птица, как течение пошевеливало ветви полузатопленных по осени тальников, под укрытие которых они встали поздним вечером.

У Фомкина очень скоро захолодели уши и словно морозцем прихватило кончик носа. Он просунулся обратно под тент. Там было тепло и сухо: как-никак — надышали вдвоем. С улицы в лодке казалось еще темней. Лишь впереди на щитке тускло мерцали зеленоватыми светлячками застывшие стрелки приборов.

Фомкин затянул поплотней полог, достал сигаретку, чиркнул спичкой, высветив на некоторое время лодку изнутри и согнутую в дугу фигуру спящего напарника. Спал тот нескладно, облокотившись на баранку руля. Как сидел в кресле водителя, так и заснул, уронив голову на кулаки. Фомкин дотянулся до его спины и тихонько пободал пальцами.