Единство-1 - Данияр Саматович Сугралинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это никто не прокомментировал, хотя даже у меня возникли как вопросы — а возможно ли подобное без каких-либо ментальных обручей и ручного копания в памяти? Насколько этично и допустимо такое вторжение в чужой разум? А что, если человек не хочет забывать?
— Прошу отнестись с пониманием, — мягко заговорил Хаген. — Это для вашей же безопасности. Если… кто-то, намного превосходящий могуществом даже меня… Да что там — каждого на Земле, вдруг заинтересуется вашей памятью, то лучше бы вам этих знаний не иметь.
Прозвучало зловеще. Кто-то, кто могущественнее Хагена и всех, кто на планете? Значит ли это, что речь о ком-то, кто… скажем так, не совсем человек? Я ощутил мурашки по коже и поежился.
— Не понимаю, о чем вы говорите, но останусь хотя бы ради того, чтобы узнать, — весело пробасил Октиус. — Мой ответ: я с вами.
Я распахнул глаза, осознавая, свидетелем какой сцены только что стал. Ну конечно! Октиус — давний коллега, и может быть, даже друг Хагена, а потому вряд ли так уж и сомневался. Скорее они разыграли эту сценку, чтобы ответить на вопросы, которые наверняка возникли у остальных. Но лично у меня вопросов стало еще больше, как и появилось понимание того, что я влип в нечто, намного более серьезное, чем все мои вчерашние проблемы.
Тем временем Хаген перевел взгляд на Восьмого — Зорана Савича. Когда мы с ним познакомились и решили двигать на фронтир вместе, он рассказывал мне, что работает над созданием нейроинтерфейса дополненной реальности, который позволит каждому видеть всю информацию, доступную в сети, без каких-либо гаджетов. Как бы нереалистично это ни звучало, разработками Зорана заинтересовались в «Сноусторме», а акции его «Первой Марсианской компании» уже торговались на бирже. По моему совету Эд вложил наши деньги в этот стартап.
— Зоран? — Хаген обратился к нему по имени — не так, как к другим.
Савич заговорил не сразу. Мне показалось, что он даже смутился, когда все мы посмотрели на него. В жизни он, конечно, оказался не таким могучим, как его паладин, но выглядел почти так же: серо-голубые глаза, русые волосы, вполне атлетичная фигура. Рукава серого поло обтягивали сильные руки, которые он положил на стол, сцепив пальцы. Судя по тому, как они побелели, он волновался. Опустив голову, Зоран помолчал еще с полминуты, и все терпеливо ждали, но когда вскинул голову, на его лице не было ни сомнений, ни волнения — как будто он принял очень важное решение.
Заглянув каждому в глаза, он сказал:
— Наверное, среди собравшихся я менее всех известен. Вы слышали мою фамилию — Савич. Да, Йована Савич — моя бабушка. Но я, очень на то надеюсь, здесь не поэтому. Я здесь, потому что мистер Хаген, которого знаю практически с пеленок, решил, что я могу быть полезен. И это меня смущает.
— Зоран… — почти шепотом проговорил Хаген.
— Считаю, что они должны знать, — невозмутимо и с вызовом ответил ему Савич. — Да, я рос в окружении великих людей, ставших отцами-основателями не только «Сноусторма», но и гражданской реформы. С малых лет все они — и мистер Хаген, и бабушка Йована, и дядя Слава, и дядя Мануэль, и конечно, куда же без него, дядя Ола — прочили мне великое будущее. «Тебе суждено изменить мир», — говорили они. «Твой дед — герой», — не уставала повторять бабушка. «От тебя будет зависеть судьба человечества», — твердил каждый. Представляете, в каких условиях я рос? А мне хотелось обычного детства!
— Зоран… — устало и очень тихо сказал Хаген. — Пожалуйста, не сейчас.
Украдкой я изучил лица остальных. Дениза и Гай Бэррон казались безмятежными, а вот остальные выглядели одновременно и заинтересованными, и чувствующими неловкость, как и я, словно мы стали свидетелями семейной разборки, грозящей перерасти в скандал с выбрасыванием грязного белья.
Чтобы оправиться от этого чувства, я начал думать. О чем говорит Зоран? Если отцы-основатели твердили ему о его великом будущем, значит ли это, что они увидели это будущее? Или все куда проще, и отцы-основатели просто говорили то, что обычно говорят родители своим детям? Или бабушки и дедушки — внукам?
— Закончив школу, я удрал от них всех, — продолжил рассказ Савич. — Мне не хотелось быть героем и спасать мир. Я хотел своей жизни, пусть обычной, негероической, но такой, где я бы сам принимал решения и нес ответственность за свои поступки… — Он тяжело вздохнул. — Я был еще ребенком, когда после очередного выговора от бабушки я наговорил ей много плохого. В том числе я сказал, что быстрее бы она умерла, может, тогда мне удастся делать, что хочется. После этой жуткой ссоры бабушка уехала на работу. Утром ее нашли мертвой там же.
— Я не понимаю, — вдруг заговорил Денис Каверин. — Зачем нам вся эта лирика, народ? Мало того, что мы собрались — подумайте только! — на космической яхте, так еще… Богом клянусь, никогда в такой чудной компании не бывал! Не нравится мне все это. Хотелось бы побыстрее понять, чего от меня хотят, и перейти к делу.
Хаген не ответил, Савич — тоже, и тогда вмешался Иен:
— Вы уж простите, мистер Савич, не хочу показаться бестактным, но вы уверены, что нам так уж необходимо знать? Уж слишком оно личное. Зачем?
— Потому что я вижу за этим столом еще одного мальчика, которому хотят поломать жизнь, — ответил Зоран и покосился на меня. Потом он хмуро взглянул на Майка и нехотя произнес: — Я останусь, дядя Майк. Останусь, потому что теперь и сам знаю: все, чего вы боитесь, не сказки и выдумки.
— Ты знаешь? — приятно удивился Хаген.
Зоран кивнул:
— Я подключился.
— У тебя получилось! — На лице Майка проявилось облегчение, но что именно удалось Зорану, ни тот, ни другой нам говорить не стали.
Я же внутренне собрался, ожидая, что Майк даст мне слово. Но он даже не посмотрел на меня и обратился ко всем:
— История, которой я собираюсь поделиться, настолько невероятна, что вам будет трудно поверить. Поэтому я помогу вам, продемонстрировав несколько своих способностей.
С этими словами он исчез, мгновенно
