Ты погляди без отчаянья… (стихотворения) - Рабиндранат Тагор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сумерки
На нижнем этаже, с утра и допоздна, Не разгибая стана, Хлопочешь ты по дому неустанно.Ты с множеством людей делами сплетена Узлом незримых нитей — И не найти хозяйки домовитей.
Но день скрывается за далью золотой, Путь уступая ночи. Во все углы вползают мрака клочья.Ворона спряталась под свод листвы густой, Даль огласилась карком. Река блестит в сиянии неярком.Опутан ближний лес вечерней темнотой; И в веянье прохлады Вливается немолчный звон цикады.
Когда умолкнет мир под покрывалом тьмы, Твои шаги я слышу — Ты тихо поднимаешься на крышу…Не знаю, как тебя зовут, – чужие мы. Но в этот час безмолвный Гляжу я на тебя, волненьем полный.Тебе подругою – далекая звезда. Все узы расторгая, Стоишь – уже не ты, совсем другая.Потом спускаешься ты вниз – и, как всегда, Свет зажигаешь дома. И снова все привычно и знакомо.
Дождливая ночь
(Песня)
Давно в груди моей печаль хранится.Ты знаешь, друг, ее не превозмочь.Испуганная вспышками зарницы, Трепещет ночь.
То зашумит, то прекратится ливень,И ветер завывает, заунывен…Ничто не исцеляет мой недуг, — Ты знаешь отчего, мой друг.
Мой друг, о мой далекий друг, Росток, тобой посаженный в аллее, Слезами ветерок поил, лелея;И вырос малоти – и распустился вдруг. Ты знаешь отчего, мой друг.В моих объятиях рыдает безутешноТвоя мелодия… И дождь, и мрак кромешный, И ни души вокруг. Неужто ты забыл об этой ви́не? Она твоей осталась и поныне, Мой друг, о мой далекий друг.
В месяце ашшин
Небо сегодня так ясно и сине. Утро, как чампак в цвету, золотисто.В этом, быть может, последнем ашшине Сердце овеяно радостью чистой.В ветре трепещутся, плещутся листья. Грустно вздыхает цветок облетелый.В роще жасминовой – все голосистей — Птицы поют, отвлекая от дела.
В пору такую осеннюю в сказке Юный царевич уходит из дома.Он отправляется, чуждый опаски, В путь неизведанный, в путь незнакомый.Передо мною мелькают виденья Мира, где небыль мешается с былью.
Дали бескрайние светом и тенью Полный смятенья мой дух затопили.И говорю я: «О друг мой желанный! В путь отправляюсь, печалью объятый.Переплыву я моря-океаны, Клад отыщу в стороне тридевятой».Вот и весна, отодвинув засовы, В двери вошла и ушла неприметно.Пусто в жилище моем и на зовы Лишь откликается бокул приветно.С ясного неба, сияньем одеты, Мысли нисходят – лазурной тропою.«Друг мой, навеки потерянный, где ты? Час наступил – я иду за тобою».
Из книги «Чаша листьев» («Потропут»)
1936
* * *
Неприкасаемые… Не дозволено им и молиться, —Священнослужитель у дверей – таких не допустит В дом божества.Бога ищет везде и повсюду находит их светлая, Простодушная вера: За оградами сел, В звездах небесных, В лесу, на цветущей прогалине, В глубокой печалиВстреч и разлук, всех любимых и любящих… Не для отверженных общенье с божественным, Установленное, обусловленное, В четырех стенах, за наглухо замкнутой дверью. Не раз бывал я свидетелем Молений их одиноких При восходящем солнце,Над водами Падмы, готовой размыть не колеблясь Древние камни святилища.Видел: с ви́ной бредут они, вослед за своим напевом, Ищут братьев по духу на пустынных путях.
Я – поэт, я – их касты.Я – отверженный, мантры – не для меня. Тому, что несу божеству моему, Вход запретен в его тюрьму.Вот вышел из храма служитель бога, Ухмыляется мне: «Бога увидел?» А я в ответ: «Нет…» Удивляется: «Или не знаешь дороги?» «Нет…» «И ни к какой не причастен касте?» «Нет…» Годы прошли. И вот размышляю: «В кого же я верую? Молюсь – кому?..»
В того, быть может, чье имя Слышал в сторонних устах, Вычитывал в книгах священных, Разноязычных и разноплеменных? Оправдать свой выбор упорствовал Святыми молитвами, — Но жизнью не смог оправдать. Я – отверженный, я мантр не шепчу. Мантра моя от замкнутой двери святилища К земному ушла окоему, За любые ограды, К звездам небесным, В лес, к цветущим прогалинам, По терниям скорбной дороги Встреч и разлук, всех любимых и любящих. Был я ребенком, когда впервые Затрепетала грудь Мантрой земли в ее первом цветенье, Мантрой, полною света. В саду Взорам явилась моим кокосовых пальм бахрома, Когда я сидел одинокоНа стене развалившейся, мхом приодетой.Излилась, горяча, из предвечного жизни ключа Света струя, крови моейДаровала биенье божественной тайны, Чуть внятная, шевельнулась память О сроках, отошедших в неведомое.То было мерцание существа моего, еще не обретшего плоти, Растворенного в жаре прадревнего солнца. На осеннее жнивье любуясь, В круговращении собственной крови Я улавливал света бесшумную поступь, — Задолго до дня воплощения Следовал он за мной.Изумленно ширилась мысль в беспредельном потоке, Сознавая, Что ныне в свете творенья, В том самом свете я пробужден, Где лет и веков миллиарды Дремала моя предстоящая жизнь.Каждодневно моленье само собой завершалось В радости бодрствованья моего.Я – отверженный, мантр не шепчу, Не знаю, к кому несется, кудаМолитва моя, от святых обрядов отрекшаяся.
Ребенком я жил без друзей. Одинокие дни мои Устремлялись взорами вдаль.В семье распорядка строгого не было. Ни присмотра за мной, ни заботы.Обыденная жизнь текла, не зная запретов.Крепкой оградой обнесены соседей дома, Ладно построены, кишат людьми, А я поглядывал издали, Как всякий народ дорогой торной бредет. Я – отрешенный, к касте я не причастен.Они же законы блюдут, для них я – не человек.Привольно мне было играть на всех перекрестках, — А те обходили ребенка, Краем одежды лицо прикрывали,Для своего божества наилучшие брали цветы, Согласно с законом, Моему божеству оставляя Лишь те – иные, простые, Что солнцем одним лишь признаны, Я отвержен людьми. Но жажду я – человека, Того, в чьей прихожей Нет стражей, нет стен.Вне скопищ людских моему одиночеству Обрел я попутчиков. Они внесли в величайший век Свет, меч, мысль.Подвижники, страха не знающие, одолевающие смерть.Эти – свои, каста моя – их каста, мой род – их род. Их чистотой дух мой предвечный очищен.Стезя их – правды стезя, их моления – свету, Бессмертье – их достояние. Замкнутый в круг, утратил я человека, Снова обрел, круг разорвав. Я – ладонь к ладони – сказал: «О ты, человек человеков, вечности чадо! Избавь нас от гордостиВ круге замкнувшихся, с кастовым знаком на лбу.О человек! Я тебя увидал на другом берегу С берега мрака. Я – благословенный, Отверженный я, непричастный к кастам».
И явилась в лесную пустыню моюЖенщина – сладостный образ самой любви! Песню мою одарила напевом, Ритмом – танец, Упоила амритой грезу.Хмельна и вольна, хлынула в сердце волна, — Затоплен паводком голос души, Уста онемели. А женщина из-под сени древесной Наблюдала смущенное, удрученное Мое лицо. Приблизилась быстро, рядом со мною присела, В обе ладони руки мои заключила, сказала: «Не знаешь, кто я, не знаю, кто ты. Дивно: Как по сей день мы друг друга не знали?» Я ответил: «Построим же мост Меж двоими, друг друга не знающими! То воля сердца вселенной». Я полюбил. Два потока любви заструились: Один опоясал любимую нежностью, —
Так омывает деревню Мелководная, всем знакомая с детства Текущая тихо река, — Спокойные воды В берегах невысоких Моей повседневной любви. В засушливую пору мелела,Становясь говорливой, когда наступали дожди. Порой в волнах колыхала она Образ женщины самой обычной, Тускнеющей под покрывалом забот и сует. А порой бывала насмешлива И обидеть могла.
Теченье другое моей любви Вело к океану. Там, из глубин морских, Величавая выплыла женщина, Воплощенье моих созерцаний,Которым нет предела,По край наполнила душу мою и слово мое; Затеплила в недрах моего одиночества Вечной разлуки светильник.
Я созерцал сияющий лик Красоты В паводке вешних цветов, В листве древесной трепещущей, Струящейся искрами света, Внимал рокотанью ее ситара, Любовался пляскою света и тени На сцене годичных смен, В смене их покрывал разноцветных.
Я видел ее, где слагается летопись мира, Рядом с творцом, по левую руку его. Видел, как смрадным прикосновением Красоту оскорбляет низменность зверя, Струился тогда У Рудрани[99] из третьего ока Огонь разрушительный, Испепеляя приют потаенный зла. В песне моей, что ни день, накоплялась Первая тайна творения – света от света,И последняя тайна творения – бессмертье любви. Я – отверженный, я мантр не шепчу. Ныне моленье вне стен храмовых Завершено.
Оно зародилось в мире богов, Ныне отдано – миру людей, Душе, сияющей в высях небесных, Брату по духу – в радости духа.
* * *
