Не ведая страха. Битва за Калт - Дэн Абнетт

— Не веди себя так, Олл. Как дела? Все такой же богобоязненный и преданный?

— Теперь это моя жизнь, Джон.

— Нет, — произносит человек.

— Убирайся. Мне ни до чего нет дела.

— Боюсь, у тебя нет выбора. Прости. Положение дел немного изменилось.

— Джон… — предупреждающе почти рычит Олл.

— Я серьезно. Нас не много, Олл. Ты это знаешь. Мы с тобой можем положить руки на стол, пересчитать всех, и еще останутся свободные пальцы. Нас никогда не было много. А теперь осталось еще меньше.

Олл встает.

— Джон, послушай. Позволь, я буду выражаться предельно прямо. У меня на это никогда не было времени. Я никогда не желал ни в чем участвовать. Я не хочу знать, с какими проблемами ты явился к моей двери. Ты мне нравишься, Джон. Честно. Но я надеялся, что больше никогда тебя не увижу. Я просто хочу жить собственной жизнью.

— Не жадничай. Ты прожил несколько.

— Джон…

— Перестань, Олл! Ты и я. Улей Анатоль? Ну же. Панпацифик? Скажи мне, что это не считается.

— С тех пор прошла целая жизнь.

— Несколько. Несколько жизней.

— Теперь это — моя жизнь.

— Нет.

Олл яростно глядит на него.

— Мне бы хотелось, чтобы ты ушел, Джон. Уходи. Сейчас же. Пока моя жена не вернулась из курятника.

— Она не вернется из курятника, Олл. Она не уходила в курятник.

— Убирайся, Джон.

— Это твоя жизнь, да? Это? Бывший солдат, который стал фермером? Вышел в отставку и зажил в пасторальной гармонии? Добрый честный труд за простую пищу и хороший отдых ночью? Так, Олл? Это — твоя жизнь?

— Теперь — да.

Человек качает головой.

— А что ты будешь делать, когда тебе это надоест? Бросишь и займешься чем-то другим? Когда устанешь быть фермером, что тогда? Преподавание? Изготовление пуговиц? Запишешься во Флот? Ты можешь, ведь ты уже был в Армии. Что будешь делать? Бывший солдат-фермер-вдовец?

— Вдовец? — рявкает Олл, вздрагивая от этого слова, как будто оно жужжит у него перед лицом, намереваясь ужалить. — О каком вдовце ты говоришь?

— Да брось, Олл. Не вынуждай меня делать всю тяжелую работу. Ты же знаешь. Она не в курятнике. Она не готовит завтрак. Она не пела тут только что. Она никогда не селилась на Калте. Она умерла, несчастная любовь, еще до того, как ты вообще вступил в Армию. Последний раз вступил в Армию. Ну же, Олл, у тебя в голове небольшая путаница. Это шок.

— Оставь меня одного, Джон.

— Тебе известно, что я прав. Известно. Я это вижу по твоему лицу.

— Оставь меня в покое.

— Давай. Подумай.

Олл глядит на него.

— Ты у меня в голове, Джон Грамматикус? В моей чертовой голове?

— Клянусь, что нет, Олл. Я бы не сделал этого без приглашения. Дело в тебе. Травма. Это пройдет.

Олл снова садится.

— Что происходит? — шепчет он.

— У меня мало времени. Я тут ненадолго. Простой разговор с тобой требует огромных усилий. Ты нам нужен, Олл.

— Это они тебя послали? Бьюсь об заклад, что да.

— Да, они. Они. Но я имел в виду не их. Я говорил о людях. В тебе нуждается человеческая раса, Олл. Все скатилось в дерьмо. Очень, очень плохо. Ты не поверишь. Он проиграет, а если проиграет он, то проиграем и все мы.

— Кто проиграет? — спрашивает Олл.

— А как ты думаешь?

— В чем он проиграет?

— В войне, — произносит Джон. — Это она, Олл. Большая, о которой мы всегда говорили. Которую всегда предвидели. Она уже идет. Чертовы примархи убивают друг друга. И последний цикл опустошения творится здесь, сегодня. Прямо на Калте.

— Я не желаю в этом участвовать. Никогда не желал.

— Такова жизнь, Олл. Хочешь ты этого или нет, но ты — один из Вечных.

— Я не такой, как ты, Джон.

Джон Грамматикус откидывается назад и улыбается, наставив на Олла палец.

— Нет, черт побери. Я теперь — только я нынешний, благодаря вмешательству ксеносов. Но ты, ты все еще настоящий Вечный. Все еще такой, как они.

— Нет. У меня нет того, что есть у тебя. Талантов. Псайкерства.

— Это не имеет значения. Быть может, потому-то ты так и важен. Быть может. Ты важен лишь потому, что находишься здесь. Во всех Пятистах Мирах сейчас лишь трое подобных нам, и только ты на Калте. Эпицентр. Это ты. Ответственность лежит на тебе. У тебя нет выбора. На тебе лежит ответственность.

— Найди кого-нибудь другого, Джон. Объясни это кому-то еще.

— Ты же знаешь, что не выйдет. Нет никого, кто был бы достаточно стар. Никто не понимает столь многого. Больше ни у кого нет… кругозора. Я расскажу об этом кому-то, а они отмахнутся от меня, как от безумца. И у меня нет времени проводить восемнадцать лет в сумасшедшем доме, как в прошлый раз. Этим придется заняться тебе.

— Чем заняться?

— Убраться отсюда. Они собираются сдвинуть этот мир. Внутренний вихрь. Ступенька старого имматериума. Ты должен быть готов пройти через дверь, когда она откроется.

— И куда мне идти?

Снаружи стемнело. Солнце скрылось. Грамматикус поднимает глаза и вздрагивает.

— Ты должен кое-что заполучить и принести это мне. Пройди через дверь, когда она откроется, и принеси это мне. Я буду тебя ждать.

Он запинается.

— Во всяком случае, я чертовски постараюсь тебя дождаться.

— Куда я отправляюсь, Джон?

Темнеет так быстро. Грамматикус пожимает плечами.

— У нас кончается время, Олл. С твоего позволения, я тебе покажу.

— Черт, даже не…

[отметка: не установлено]

Где-то. Здесь пахнет варпом, пылающими пустотными щитами. Стены из полированного черного дерева и гравированного керамита, отделанного хрусталем, слоновой костью и рубинами. Края люков обрамлены сусальным золотом. Это место так велико. Так огромно. Склепы и залы мрачны и монументальны, словно нефы соборов. Гробницы. Катакомбы некрополя. Пол сделан из черного мрамора.

Это не пол. Это палуба.

Он чувствует, как по ней передается пульсация двигателей. Тяговых двигателей. Воздух сухой, искусственно сохраненный. Он чувствует запах дыма.

— Почему пахнет дымом, Джон? — спрашивает Олл.

Он не может прочесть, что выгравировано на полированных стенах, и понимает, что рад этому.

— Джон? Куда ты делся?

За окнами россыпи звезд. На полу кровь. Кровавые следы на мраморе, кровавые отпечатки ладоней на стенах. Гобелены сорваны. В переборках пробоины: вырванные зарядами болтеров воронки, прорезанные лазерами и когтями борозды. На полу тела.

Это не пол. Это палуба.

Он слышит звуки боя. Огромного сражения. Миллионы кричащих и визжащих голосов, лязг оружия, выстрелы. Грохот доносится из-под палубы. Он приглушенно раздается из далеких арок и наполовину видимых люков. Как будто прямо за углом творится монументальная катастрофическая история.

— Джон?

Никаких признаков Джона. Но он ощущает на загривке покалывание иных разумов. Разумов, которые столь же ярки, как звезды главной последовательности.

— Джон, я не хочу здесь находиться. Совсем не хочу.

Он идет вперед, проходя через арку, раз в двадцать выше его, в зал, который выше в пятьдесят раз. Стены и колонны громадны. Воздух заполнен дымом и угасающими неясными отголосками.

На полу лежит мертвый ангел. На палубе. Ангел — гигант. Он был прекрасен. Его меч сломан. Золотая броня треснула. Крылья раздавлены. Кровь струится по доспеху и пропитывает накидку из шкуры карнодона. Волосы такие же золотые, как и броня. На щеке капли слез.

Его убийца ждет неподалеку, черный, будто ночь, созданный из ярости и скрытый тенью. Края его боевого облачения отделаны золотом, это придает его мраку царственные очертания и формы. Золото окружает глаза на груди и поясе: злобные красные пристально глядящие глаза. Он дымится от мощи. От него исходят уколы жара, словно утечка смертоносного излучения. Он оскверняет Галактику, просто находясь в ней. Раздается потрескивание. Легкое шипение. Злоба настолько ужасна, что ее улавливает счетчик радиации.

Убийца огромен. С его наплечников свисает плащ из мехов и человеческой кожи. Голову окружает шипастая оправа — психическая клетка, бронированная коробка. Внутри нее мерцает свет, красноватое свечение. Голова убийцы выбрита. Он смотрит вниз, лицо в тени. Он глядит на ангела, которого только что убил. Кортикальные разъемы и каналы биоподачи пронизывают его скальп, словно косички. Он — чудовище, сотворенное из плоти и окованное железом. Он создан из чистой ненависти.

Олл Перссон понимает, что не должен находиться здесь. Где угодно, в любом месте космоса, но не здесь. Он начинает пятиться.

Убийца слышит, как он двигается, или чувствует его. Убийца медленно поднимает массивную голову. Из ворота льется сияние, подсвечивающее лицо. Высокомерное. Гордое. Злое. Он открывает глаза. Он смотрит на Олла.

— Я… я отрекаюсь от тебя, лукавый, — запинаясь, произносит Олл. Он инстинктивным охранительным жестом прикасается к висящему на шее маленькому знаку.